обрушится гнев Суворова: его полководец назовёт главным виновником тяжёлого поражения при Цюрихе: «Поелику занят будучи одной лишь канонадой и угрожением переправы, не поспешал соединиться с прочими войсками, в бою бывшими». Конечно, такая картина подкреплялась донесениями Римского-Корсакова, которому всё-таки удалось сохранить остатки суворовского расположения. Император в рескрипте от 14 октября выскажет мнение, что Корсаков ошибся, не поддержав войсками отряд Дурасова, и попросит Суворова проанализировать действия Корсакова и других русских генералов в роковые цюрихские дни. Александр Васильевич Суворов, в душе имевший немало претензий к Корсакову, перед императором будет защищать хорошего друга своего приятеля принца Кобургского… Но вернёмся к обстоятельствам невесёлого русского бабьего лета под Цюрихом.
Когда Удино принимал командование над переправившимися через Лимат и уже почувствовавшими вкус победы войсками, генерал Римский-Корсаков со своими основными силами (до 13 000 человек) находился у реки Зиль. Он принял решение расширить фронт, отослав пятитысячный отряд генерала Горчакова в район Воллисгофена. Там Горчакову противостояла бригада генерала Друэ, выдвинутая Мортьё. Друэ удалось быстрым наступлением рассеять русские аванпосты, но превосходящие силы Горчакова оттеснили его, заставили спешно ретироваться. Друэ был отброшен через Зиль, а войска Горчакова преследовали его до горы Ютли. Массена бросил на поддержку отступавших сил Мортьё дивизию Клейна. Атака Горчакова захлебнулась, ему пришлось отступить за Зиль и примкнуть обратно к основным силам Римского-Корсакова. А войска Удино почти беспрепятственно наступали к Цюриху со стороны Цюрихской горы — и это наступление было для Римского-Корсакова олицетворением неумолимого рока. Русский генерал послал войска через Цюрих к горам, но удержать наступления Удино не успел.
К вечеру Римскому-Корсакову приходилось подумывать уже об отступлении с минимальными потерями. От Готце вернулись посланные ранее к нему Римским-Корсаковым русские батальоны, а вместе с ними — и войска Бахмана, отряженные Готце в помощь русским. Французы отступили с гор, оставаясь на правом берегу Лимата. Массена направил к Римскому-Корсакову парламентёров с предложением капитулировать, которое русский генерал с жаром отверг. Римский-Корсаков получает известие о поражении австрийцев при Линте и собирает военный совет. Генерал-лейтенант барон Остен-Сакен, не уступавший Корсакову ни в звании, ни возрастом, предложил держаться до прибытия войск Суворова, который, как это было известно в Цюрихе, пробивался через Сен-Готард. Но командующий Корсаков принял решение оставить Цюрих и двигаться к берегам Рейна, сохраняя возможности маневрировать против Массены.
Ранним утром 15 сентября русские войска атаковали позиции французов на правом берегу Лимата. Им удалось оттеснить непрятеля, расчистив дорогу на Винтертур и Эглизау. Массена тем временем перестраивал свои войска для занятия Цюриха. Его войска были разобщены, и следовало опасаться прорыва главных сил Римского-Корсакова. До полудня шёл бой русских частей с войсками Удино. Римский-Корсаков начал общее отступление армии, которая ещё не была раздроблена новым наступлением французов. Отступление фланговым маршем на глазах у неприятеля было мероприятием рискованным до самонадеянности. Во главе колонн отступающего корпуса шла пехота, за ней — кавалерия, а замыкали движение обозы. Артиллерия (не менее ста орудий, по оценке Клаузевица, 60 — по оценке Милютина) двигалась параллельной колонной, прикрывая пехоту и кавалерию от настойчивых атак противника. Многие указывали на оплошность Римского-Корсакова: приняв решение об отступлении, он не отослал обоз рано утром, чем значительно облегчил задачу атакующих французов… Пожалуй, это можно объяснить только сомнениями генерал-лейтенанта, который не исключал возможности переменить решение и в случае удачного исхода сражений остаться в Цюрихе. Артиллерию, которая прикрывала отход войск, Римский-Корсаков отдал в жертву противнику, заслужив язвительный комментарий Клаузевица: «Армия, теряющая всю свою артиллерию, тем самым как бы бросает знамёна своей части в растоптанную грязь по дороге своего бегства». Будущий граф Милютин уточняет Карла фон Клаузевица: была потеряна не вся артиллерия, а 26 орудий из 60 также весь зарядный ящик, весь обоз и палатки. В любом случае приходится признать, что атаки французов весьма эффективно перерезали колонны отступавших: врезавшись в колонны, они сделали невозможным продвижение артиллерии и обозов.
Когда Римский-Корсаков с основными силами уже отступал через Бюллах на Эглиазау, французы ворвались в Цюрих. Это случилось после часа пополудни. В городе оставалось до 600 человек русских солдат — караульных и отставших. Они приняли бой — и все были перебиты либо пленены. Не менее восьми тысяч человек убитыми и ранеными потерял под Цюрихом Римский-Корсаков. Современный исследователь интересно рассказал о семи потерянных под Цюрихом знамёнах, за которые русские герои дрались не щадя живота своего: «Мушкетерские Генерал-лейтенанта Пржебышевского (Курский) и Генерал-майора Измайлова (Шлиссельбургский) полки потеряли по 1 ротному (цветному) знамени обр. 1797 г., мушкетерский Генерал-Майора Тучкова 1-го (Севский) — 2, а мушкетерский Генерал-майора Маркова 1-го (Муромский) — 1 полковое (белое) и 2 ротных (цветных) знамени обр. 1797 г. 14-го числа 1-я мушкетерская рота Муромского полка с белым полковым знаменем тщетно пыталась пробиться сквозь неприятельские ряды. Один знаменщик был убит, его сменил унтер-офицер Деликамов, но и он, тяжело раненный, вскоре свалился без чувств; знамя взял прапорщик Тихановский 1-й, который также был ранен в голову, и передал полковую святыню рядовому Емельянову; последнему удалось незаметно скрыться со знаменем в соседний лес. В пути на него, безоружного, напал французский солдат, но в то время, как враг уже занес над мушкетером штык, Емельянов ударил его древком по голове с такой силой, что француз свалился замертво. Оторвав от древка полотнище и спрятав его на груди под кафтаном, Емельянов отправился разыскивать своих, но, не зная местности и языка, он около двух недель бродил по лесам и полям, питаясь овощами и кореньями, пока не попал в руки французского патруля. Отправленный военнопленным во Францию, Емельянов более года хранил знамя у себя на груди, затем в 1801 г., по освобождении из плена, представил знамя в полк. За этот подвиг он был произведен в прапорщики. Остальные два знамени попали в плен. На следующий день знамёна потеряли прочие полки. Известны имена французских солдат, взявших в плен русские знамена: лейтенант Жан-Ноэль Кошеле из 102-й линейной полубригады и марешаль де ложи Анри Стеффен из 17-го драгунского полка».
Рядом с позором и трагедией живут и подвиги. Массена в реляции указывал, что русские в этом сражении проявили изумительную стойкость. По свидетельству Петрушевского, офицеры говаривали тогда, что «их побил не неприятель, а собственный генерал». Мужественный генерал-лейтенант Остен-Сакен с пулевым ранением в голову попал в плен, но разве можно бросить камень в генерала за такое пленение? Полковник Павел Энгельгардт прорвался со своим полком из окружения и, один из немногих, заслужил за Цюрих награду — очередной чин генерал-майора. С оставшимися десятью тысячами войск Римскому-Корсакову удалось отступить, с боями пробиваясь сквозь французские войска, и занять новые позиции у Шафгаузена. Контролировать его дальнейшие действия Массена поручил корпусу Удино, а сам с дивизиями Мортьё и Клейна (мало потрёпанными в боях при Цюрихе) двинулся навстречу Суворову.
Против утомлённой боями и переходами суворовской армии французы бросили несколько формирований: в Альтдорфе стояла усиленная свежими силами дивизия Лекурба, в Клентале, на пути к Гларису — бригада Молитора. У Швица выход из долины преграждала дивизия Мортьё, которую удалось быстро привести в порядок после действий под Цюрихом.
Донесение генерала Линкена о поражениях союзных войск Суворов получил 18 сентября. Самые пессимистические сведения, поступавшие от местных обывателей, подтвердились, а слухи о победе генерала Линкена развеялись как дым перегорелого костра. Линкена бодро теснили войска Молитора. На военном совете Суворов был как никогда резок, открыто назвав австрийскую политику предательской. Роковой и злонамеренной оплошностью Вены Суворов считал пятидневную задержку войск в Таверне. Именно эта задержка помешала Суворову вовремя прибыть к Швицу и выручить Римского-Корсакова.
Суворов изначально опасался, что его блестящий план наступательной операции в Швейцарии не будет реализован из-за австрийских перестраховщиков. Но к такому удару он вряд ли был готов. Армия Суворова оставалась непобедимой, но обстоятельства не давали ей завершить кампанию решительной и полной победой. Теперь Суворов был убеждён, что у Швица Массена встретит его армию превосходящими силами, и это предположение оказалось верным.
Речь Суворова на том военном совете была записана «старым воином» Я.М. Старковым со слов генерала Багратиона. Это уникальный, хотя и не вполне достоверный источник. Вполне вероятно, что Суворов говорил в тот вечер что-то подобное: «Корсаков разбит и прогнан за Цюрих! Готц пропал без вести, и корпус его рассеян. Прочие австрийские войска… шедшие для соединения с нами, опрокинуты от Глариса и прогнаны. Итак, весь операционный план для изгнания французов из Швейцарии исчез!.. Теперь идти нам вперёд на Швиц невозможно. У Массены свыше 60 тысяч, а у нас нет полных и 20-ти. Идти назад стыд! Это значило бы отступать, а русские и я никогда не отступали!.. Мы окружены горами; мы в горах! У нас осталось мало сухарей на пищу; а менее того боевых артиллерийских зарядов и ружейных патронов. Мы будем окружены врагом сильным, возгордившимся победою… победою, устроенной коварною изменою!.. Помощи теперь нам ожидать не от кого; одна надежда на Бога, другая — на величайшую храбрость и величайшее самоотвержение войск, вами предводимых. Это одно остаётся нам. Нам предстоят труды величайшие, небывалые в мире! Мы на краю пропасти!.. Но мы