таком положении мы усматриваем фиксацию на том, что и являет собой "ложные
ценности" – ценности, которые вечером представляются воплощением алчущих
мечтаний, а поутру превращаются в груду бесцветных обломков.
Ценности, которые сами по себе обманывают своего обладателя, по определению,
и есть ложные. Ложные – поскольку лживые. Нетрудно увидеть в них ценности
биомассы.
25
Биомасса совсем не бескорыстна, она не дает, а продает. И одновременно она
покупает целиком того, кому она продает свой товар. Купленный биомассой, перестает
принадлежать себе, становится стертым и дезориентированным в собственной
сущности. Кайф требует расплаты, и охотник за кайфом – хронический должник.
Поэтому, когда мы говорим о радости, то имеем в виду, прежде всего,
самодостаточность – такое состояние, которое не зависит ни от каких внешних
явлений и, тем самым, находится ближе к счастью, нежели к благу. Простое, четкое и
ясное осознавание " я есть", раскрытие себя навстречу непреходящему –
существующему независимо от наших идиологем и общественных предписаний,
осознание себя самовыражающимся бытием, уже представляет собой начало радости.
Радость – это не праздники по календарным датам, но это, по удивительно меткой
формулировке Эрнеста Хемингуэя с подачи Гертруды Стайн – "Праздник, который
всегда с тобой".
Таким образом, речь идет о радости жизни – жизнерадостности, которая
достигается через обретение внутренней свободы и знаменует собой новый прорыв,
чувство чудесного возрождения и перерождения.
В нашей жизни бывали состояния, когда после периодов тяжких испытаний,
душевной смуты, тревог, печали или после болезни наступал переломный момент, в
котором мы, вдруг, начинали ощущать, что тяжесть отпустила, лихорадка отступила,
температура спала, и пришло время выздоровления, сопровождающееся ощущением
легкости и обновленности. Можно привести и другой пример – когда после долгих
странствий, мы вновь возвращаемся к себе домой, встречаясь с жилым пространством
как с живым и родным существом. И в этом миге сочетаются два, на первый взгляд,
полярных чувства – встреча со старым, по которому мы соскучились, и пронзительная
новизна самого момента узнавания хорошо знакомого, как бы заново открываемого.
Когда я каждое утро пробуждаюсь, я обнаруживаю новый день, я заново открываю
для себя мир, как открываю дверь такого знакомого и такого еще неизведанного дома, и
я начинаю с ним взаимодействовать как с хорошим другом, которого я знал всю свою
жизнь, но которого мне предстоит еще узнавать на протяжении все той же всей моей
жизни. И я испытываю наслаждение, не сравнимое ни с какими эйфоризирующими
стимуляторами. Такое наслаждение и есть точка радости, импульс нескончаемого
праздника. Я узнаю своего старого, доброго знакомого. Наш диалог с ним не исчерпан
и неисчерпаем, и наше совместное с ним молчание столь же бездонно…
Я не задаюсь томительными и утомляющими вопросами – "ах, чем бы мне сегодня
заняться… куда бы пойти… куда бы сунуться… кому бы позвонить… с кем бы
поболтать… чего бы выпить…", потому что все то, что мне надо сейчас, у меня уже
есть в этом самом сейчас.
Следующая причина, которая подрубает корни радости – долженствование –
состояние, вынуждающее меня думать, будто я кому-то чем-то обязан с неизбежным
отсюда ощущением вины. Биомассе выгодно, чтобы я чувствовал себя виноватым и
долженствующим, ибо такое мое дезорганизованное состояние дает ей возможность
более эффективно проявить надо мной ее манипулятивный контроль. Здесь я напомню,
что биомасса проявляется не только на уровне политической идеологии, но она
просачивается через любую микроскопическую щель нашей повседневности
посредством своих агентов, которыми могут предстать и наши родители, и наши
знакомые, соседи, приятели… и, в первую очередь, наши собственные души. А посему,
я, прежде всего, с себя и начинаю отмерять свое существование, центральным
персонажем которого являюсь именно я, и никто другой. А раз так, то мне и не к кому
предъявлять претензии по поводу того, что происходит в моей жизни. В общем-то, я и к
себе перестаю предъявлять какие бы то ни было претензии – и тем самым, слезаю с
26
крючка биомассы. Ведь любая претензия – это знак отравленности, омраченности,
недовольства – качеств, которые с радостью несовместимы.
Нет претензий – нет и забот. Но в таком случае, подобная позиция дает мне полное
право не принимать и претензии других ко мне. С какой стати? Ведь, я никому ничего
не должен, в том числе и себе! И если кто-то думает обратное, что ж, это означает
только то, что он всего лишь так думает и не более того, и я здесь совершенно ни при
чем.
Я никому ничего не должен, и я существую в этом мире не для того, чтобы
оправдывать ожидания других. И если кому-то не нравится моя позиция, я могу помочь
ему, порекомендовав придерживаться такой же. Она освобождает от гнета
самоненависти и самоуничижения, а, стало быть, приближает к радости – чистому и
неизбывному источнику незамутненного удовольствия.
Соответствия: Развитие, рост, расцвет, добро во всех его проявлениях, радость
жизни, оптимизм, здоровье, продвижение; удовлетворение, достигнутое при помощи
дисциплины и добросовестности; просветление; интеллектуальное и духовное
наслаждение.
Что мне делать?: В первую очередь, освободиться от того, что омрачает радость
саму по себе. Враги радости – это основополагающие установки биомассы:
долженствование, претензии и убеждение, что источник радости находится вне нас.
По отношению к долженствованию эффективным средством окажется применение
следующей формулы:
"Я никому ничего не должен, в том числе и себе.
И если я никому ничего не должен, то и мне никто ничего не должен.
Долженствования во вселенной нет – Солнце светит не потому, что оно должно
светить, а просто, потому что оно светит, и в этом заключается вся тайна, и она же – вся
радость бытия.
Разве я говорю себе – я должен попить чаю? Я пью чай, просто потому, что я хочу
пить чай.
Разве я говорю – я должен любить свою жену? Я просто люблю ее.
Разве я должен любить Бога? Нет. Я просто хочу любить Бога.
Я хочу то, что я люблю, и я люблю то, что я хочу, и у меня уже все это есть. У меня
есть моя любовь и у меня есть моя радость. И если у меня никто не может это отнять,
то это истинно мое.
Если никто ничего мне не должен, то я, самым естественным образом, снимаю все
свои претензии с кого бы то ни было по поводу того, что кто-то, дескать, меня недо-
любил, недо-носил, недо-дал мне – они и не обязаны были всего этого делать. И если
они что-то делали, то только потому что они хотели это делать.
Я живу сам и жить даю другим. Нет претензий – нет и проблем.
Я снимаю с себя чувство ложной ответственности за других, равно как и
отказываюсь от того, чтобы кто-то нес ответственность за меня.
А что касается моего долга, то у меня есть лишь один священный долг – исполнить
свое предназначение, реализовать свой дар, ради чего я и обрел свое существование".
12. ПЕЧАЛЬ
Мы подсознательно воспринимаем жизнь не как серию ситуаций, но как сумму
переживаний, которые соотносим с некими ситуациями.
Это значит, что наше корневое существование ориентировано, прежде всего, на то,
чтобы испытать, пережить определенное чувство, ради чего, собственно, и
совершаются различные поступки. И в этом случае, если ситуация и интенсивность ее
переживания-проживания совпадают, рождается событие.
27
Событие, в отличие от ситуации, никогда не бывает внешним. Оно предстает как,
своего рода, значимый символ, подтверждающий, что мы живы. Именно из событий, а
не из ситуаций слагается история нашей души.
Мы решаемся на какой-то поступок – ради того, чтобы испытать определенное
переживание, сформировать и закрепить опыт этого переживания. Таково требование
нашего внутреннего, глубинного побуждения, и оно настойчивым императивом
пронизывает сквозной нитью ось нашего бытия.
Мы, например, ошибаемся, когда думаем, будто хотим денег – мы, в
действительности, хотим пережить нечто такое, что способно быть соотнесенным в
нашем сознании с темой денег – чувство свободы, независимости, власти,
возможностей, превосходства, спокойствия, возможностей и т.д. – в зависимости от
мотиваций обладателя.
Очевидность такова, что ядерный, побудительный импульс человеческого существа
– внутренне ориентированный, то есть устремленный не на объект, а на желание быть в
переживании.
Но вся стратегия нашего воспитания постепенно перепрограммирует нас таким
образом, что мы начинаем видеть в средствах цель, забывая о том, к чему
действительно стремимся, подавляя свои нативные (естественные) влечения. И, в
конечном итоге, мы уже не можем сами себе разъяснить, зачем нам, на самом деле,