новна. Нужно только дать возможность этой
музыке прозвучать…
июнь – август 2002 г.
P.S. Я хочу вернуться к «фразам, сказанным наедине», с
помощью которых заключенные определяли доносчика, и
добавить следующее. Думаю, что в интеллектуальной среде, где
все дорожат своей репутацией, данный способ, как правило,
давал ошибочный результат. Ведь «фраза, сказанная наедине» и
предъявленная затем арестованному на допросе, – это всегда
саморазоблачение стукача, чего стукач, конечно же, стремится
избежать. Для того, чтобы считать такую фразу прямым доносом,
нужно суметь исключить:
а) антисоветские фразы общего типа из лубянских списков;
б) остроты, передаваемые от человека к человеку по цепочке;
в) комбинации, составленные стукачом из известных ему имен и
характерных слов;
г) подслушанные фразы; фразы, выведанные у пьяных, и т.п.
На мой взгляд, гораздо надежнее было бы определять стукача-
интеллектуала по карьерному росту, материальному
благополучию и творческому бессилию.
P.P.S. Иногда меня спрашивают, почему я не подаю на
Прохорову в суд. Интересующихся отсылаю к докладу фонда
ИНДЕМ «Дело о $ 400 млрд. Портрет российской коррупции»
(Новая газета, 12-14 авг. 2002), а также к статьям:
а) Ягодкин А. «Поруганная честь ветки № 3» (Новая газета, 9-11
сент. 2002);
б) Политковская А. «Острая юридическая недостаточность»
(Новая газета, 19-22 дек. 2002).
ПРИЛОЖЕНИЕ 1
И.Л.Кушнерова – А.А. Локшину
Дорогой Саша!
Я хочу написать Вам о событиях 48 - 49 годов, свидетелем которых я
была и о которых Вы можете не знать. В 48 году у Вашего отца еще не
было жилплощади в Москве, и он снимал маленькую квартирку без
всяких удобств на станции Зеленоградская по Ярославской ж.д. Там он
жил со своей матерью и сестрой. От станции до дома было довольно
далеко идти, и так как Ваш отец был серьезно болен, то случались дни, когда эта дорога была ему не под силу. В такие дни он оставался
ночевать в Москве у своей школьной знакомой (по Новосибирску)
Надежды Лыткиной. Эта его знакомая жила тогда в коммунальной
квартире в одном из Арбатских переулков, в доме, где – как выяснилось
впоследствии – раньше жила Марина Цветаева.
Лыткина была гостеприимна, и у нее часто собирался народ. После
занятий в Консерватории я не раз приходила туда вместе с вашим
отцом; именно там я впервые увидела Веру Прохорову.
Вот что мне запомнилось: Прохорова много и охотно говорила – о
своих именитых родственниках и знакомых и о том, кто из них что
сказал. В ее речах, произносившихся на публике, постоянно
присутствовали так называемые «антисоветские высказывания», за
которые тогда нещадно карали. Мне было страшно всё это слушать, и я
даже спросила у Вашего отца, не могут ли речи Прохоровой быть
провокацией, на что он ответил отрицательно.
Я, конечно, разделяла взгляды Прохоровой на террористический режим,
ужасала меня лишь ее манера высказывать свои взгляды публично –
ведь она подставляла под удар не только себя, но и своих слушателей.
(Надо сказать, что у меня в то время были дополнительные основания
для страхов: мой отец находился в заключении, а я скрыла это при
поступлении в Консерваторию и жила, постоянно опасаясь
«разоблачения». Об этом не знал никто, кроме Вашего отца).
У Лыткиной я видела Прохорову много раз, но никогда с ней не
беседовала, обычно она «солировала». В этой же квартире я встретила и
Есенина-Волъпина. Ваш отец с восторгом мне его представил как
талантливого поэта. И поэт стал читать свои стихи. Читал он очень
темпераментно, ярко, громко – в коммунальной квартире. Стихи были
действительно талантливые, но такие антисоветские, что я до сих пор
помню то ощущение ужаса, которое меня тогда охватило. Народу в
комнате было много. Когда мы выходили из квартиры, я уже ожидала,
что увижу фургон, который нас всех увезет на Лубянку. Но тогда все
обошлось.
Хочу вспомнить еще один любопытный эпизод, относящийся к 48 году
и характеризующий Прохорову. Однажды (это было вскоре после
операции) Ваш отец позвонил мне и сказал, что неважно себя чувствует, и попросил проводить его до Зеленоградской. Мы поехали вместе.
Сидячие места в вагоне были заняты, и мы ехали стоя. Вскоре я
увидела, что Ваш отец побледнел и стал терять сознание. Он не упал,
так как кругом было много народа. Ему освободили скамью, он лег. Так
мы доехали до Зеленоградской. На воздухе ему стало немного легче, и
мы медленно дошли до дома.
Через некоторое время, ближе к вечеру, совершенно неожиданно
появилась Вера Прохорова. Она привезла в подарок Вашему отцу книгу
Сервантеса – «Дон Кихот» и была в хорошем расположении духа.
Сидела она долго и много говорила в присущем ей безудержно
крамольном стиле, заставляя бледнеть мать и сестру Шуры. Так как
Прохорова приехала без приглашения и не чувствовала, что ей пора
уходить, я, услышав звук проходившей мимо электрички, «вежливо»
сказала: «Интересно, куда идет поезд – в Москву или из Москвы?»
Прохорова не отреагировала на мои слова; окружающие (за
исключением непосредственного собеседника) для нее словно не
существовали...
Теперь выскажусь, наконец, о статье Прохоровой «Трагедия
предательства». Я считаю, что статья эта является обвинительным
документом против ее автора. Ваш отец имел несчастье познакомиться
с Прохоровой и Вольпиным в то время, когда за этими людьми,
вероятно, уже следили. При жизни Сталина, когда стены имели уши,
когда казалось, что даже мысли могут быть подслушаны, эти два
«героя» при стечении народа, в коммунальных квартирах громко
обсуждали режим. Чтоб их посадить, не нужен был стукач, их квартиры
наверняка прослушивались. Кроме того, для меня очевидно, что органы
никогда не стали бы вызывать в качестве свидетелей членов семей
своих сотрудников, тем самым как бы «выдавая» их.
Саша! Ваш отец был уникальным человеком и выдающимся
музыкантом. И я счастлива и горда, что имела возможность учиться у
него и общаться с ним всю жизнь до самой его смерти.
Ваша Инна Львовна
1 авг. 2002
Баден-Баден
И.Л.Кушнерова – А.А. Локшину
11.07.03
Дорогой Саша!
Хочу написать Вам об одном периоде в жизни Вашего отца.
Как Вы знаете, А.Л. жил некоторое время в Москве у Н.И. Лыткиной, с
которой он учился в одном классе в Новосибирске. Девушка из
Новосибирска, переехав в Москву и став врачом, устроилась на работу в
Институт Курортологии и получила 2 комнаты в коммунальной
квартире в одном из Арбатских переулков. Обычно после занятий в
консерватории мы вместе к ней приходили. А.Л. ужинал, мы
разговаривали, потом я уходила домой, в свою многонаселённую
коммунальную квартиру (где в двух маленьких смежных комнатах
жили бабушка, мама, дядя, моя сестра и я), а Шура оставался у Нади
ночевать.
Однажды Надя сообщила нам новость: она сказала, что ее отправляют
работать за границу (ей было около 30 лет). Мы стали обсуждать,
насколько это реально. Надя считала, что это вполне реально, так как её
уже попросили представить список книг, которые она хотела бы взять с
собой. Было только одно «препятствие», туда посылают только
замужних. И, не дождавшись, пока я уйду домой, тут же сделала А.Л.
предложение: «Женись на мне, и мы вместе уедем». Он на это никак не
отреагировал. Ещё несколько раз после этого, также в моем
присутствии, обсуждался этот вопрос.
Примерно в этоже время в доме Нади стала появляться Вера
Прохорова. Внешне Надя была с ней очень приветлива, но что она на
самом деле чувствовала, не знаю, так как Вера Прохорова активно
старалась заинтересовать собой А.Л. Надя в этот раз за границу не
поехала.
А.Л. понял, чтоему пора поменять место жительства. Поскольку жить
один он не мог (он нуждался в строгой диете из-за язвы желудка), он
вызвал из Новосибирска маму и сестру Мусю и обратился в Союз
Композиторов за помощью. Союз помог ему снять квартирку за
городом и писал ходатайство о прописке. Положение осложнялось тем,
что в то время существовали ещё продовольственные карточки,
прожить без которых было невозможно. В прописке ему было отказано.
Он обращался во многие инстанции, но безрезультатно. Положение
становилось отчаянным.
Тогда я обратилась к своему дяде, который работал главным инженером
на Монинском Камвольном комбинате (Московская область) с просьбой
помочь. Это было невероятно сложно, и ему пришлось приложить все
усилия, чтобы прописать маму А.Л. и Мусю в общежитие комбината.
Они получили продовольственные карточки, это был счастливый день в
их жизни. Но дядя при этом рисковал не только своим положением, но и
свободой.
В течение нескольких месяцев они были там прописаны; лишь только
после отмены продовольственных карточек стало возможнымих оттуда
выписать и прописать по месту жительства (в Зеленоградскую, где они
фактически жили).
Я Вам изложила только факты, оценки и выводы Вы можете сделать
сами.
Ваша Инна Львовна
И.Л.Кушнерова – А.А. Локшину
28.07.03
Дорогой Саша!
Узнала от Вас о новых обвинениях в адрес Вашего отца.
Вот, что я помню о Вере Максимовой. Однажды Александр Лазаревич
рассказал мне, что у него была подруга, студентка консерватории,
пианистка Вера Максимова. Она хорошо знала немецкий язык и,
кажется, работала переводчицей. Дружба продолжалась совсем недолго,
так как Вера внезапно исчезла. А.Л. пошел к ней домой и ему сказали,