конечно, у нег
«Ив о
чт
ан е
о с
ов ть
ск
Нейаинс
гауз
з
ал, тинкт самосохранени
«Ней я.
гауз С
ледовательно,
ск
чт аз
о ал, ч
Ней то…»
гауз
сказал, что…»
стукач – не м
ской
аз от
ал, е
чтц.
о…»
Но как же тогда эта фраза попала в руки следователя и зачем она
ему?
стукач
Петров
Иванов
А теперь представь себе, читатель, что у стукача есть две
записные книжечки: голубая и розовая и что стукач не торопится.
(Вспомним, что ордер на арест В. И. Прохоровой был просрочен
на месяц.)
В голубую
«Ней к
гаузниже
чку он записывает всю крамолу, котора
«Ней я
гауз
следователь
сказал,
сказал,
говорит
чт ся в
о…» большой компании.
что…»
А в розовую – то интересное, что Петров узнал от Иванова и
теперь с восторгом пересказывает ему, стукачу (см. рис. 1).
Интересное – это как раз и есть «Нейгауз сказал, что…».
Нужно только, чтобы следователь не перепутал, что из какой
книжечки. Фраза «Нейгауз сказал, что…» – не основание для
посадки, а операция прикрытия. Именно поэтому Иванову не
будут устраивать очной ставки с Петровым.
Рис. 1. «Метод подставы». Иванов посажен, Петров оклеветан.
Ну не очевидно ли, кому пойдет бить морду простодушный
Иванов, когда его выпустят после отсидки? Читатель, тебе дурно?
В заключение этого раздела приведу еще одну цитату из статьи
А. Григорьева о Вере Ивановне:
«А освободили ровно через шесть лет после ареста. Комиссия спросила,
за что сижу и почему не подавала на помилование. Ответила, что лишь
высказывала мнение о положении в своей стране, горячо любимой, а
потому и не подавала никаких прошений.
Через пять минут меня реабилитировали, сказали, что на любой работе
могу не упоминать о пребывании в лагерях. Но куда же мне девать эти
шесть лет? Пишите, что работали в системе КГБ… Боже упаси, этого
еще не хватало!»
Этот отрывок В. И. Прохорова потом тоже почти дословно
повторила в передаче «Старая квартира».
Похоже, что система КГБ хотела в тот раз скомпрометировать и
ее, и В. И. Прохорова это понимала. Но почему же она тогда так
легко поверила в виновность моего отца?
XVI
Все закономерно
Теперь мне стало ясно, что в истории моего отца и Вольпина
стихи играли ту же роль, что и фразы типа «Нейгауз сказал,
что…» в истории с Прохоровой. Дело в том, что мой отец, как и
сам Вольпин, не держал эти стихи в секрете от своих друзей.
Однако именно отец их открыто переписывал, и все его друзья
знали, что он восхищается этими стихами и хранит у себя
рукописи.
Таким образом, передавая стихи следователю, стукач создавал
себе неплохое прикрытие, при условии, конечно, что Вольпин
окажется достаточно наивным человеком.
Однако к Есенину-Вольпину применили в тюрьме сразу два
метода воздействия на психику: «метод подставы» и «метод
стандартных фраз». Устоять против этого даже самому
недоверчивому человеку очень трудно. То, что Вольпин и
Прохорова общались друг с другом после освобождения, только
усиливало действие этих приемов. (Вообще, на мой взгляд,
применение подобных технологий привело в конце концов к
созданию нерушимого союза палачей и их жертв.)
Наконец все встало на свои места – отец был оклеветан
совершенно не случайно.
XVII
Сугроб начал таять
Подбирая в 98-ом году материалы в сборник воспоминаний о
своем отце, я отбрасывал чересчур восторженные, а также
невыразительные заметки. А еще не хотел я включать туда
ничего такого, что содержало бы намек на нерешенную
отцовскую «проблему». По этому поводу мы вновь сцепились с
Карпинским, который считал, что такие материалы необходимы
«для объективности».
Ценой хороших отношений с Карпинским мне удалось отстоять
тот состав сборника, который я считал наилучшим. (Что касается
Карпинского, то он потом отыгрался в радиопередаче по «Эху
Москвы», которую я почти целиком приведу ниже.)
Время показало, что мой подход способствовал реабилитации
отца и исполнению его музыки.
Сочинения отца даже допустили на «Московскую осень», чего
давно уже не было.
А по телевизору назвали его «знаковым композитором».
Короче говоря, проблема отца начала таять, как большой сугроб.
XVIII
Неожиданный звонок
Но тут уже подоспела кульминация всей этой истории.
4-го или 5-го октября 2000 года раздался телефонный звонок;
говорила Любовь Саввишна Руднева, хорошо знавшая моего отца
в молодости:
– Шестого числа будет большая передача о твоем отце по «Эху
Москвы». Времени передачи точно не знаю. То ли в 10 вечера, то
ли в 10 утра…
Я страшно обрадовался неожиданному подарку к 80-летию отца и
одновременно рассердился: «Что за безобразие, почему не
предупреждают родственников!»
– В следующий раз предупреждать не буду, – отрезала Любовь
Саввишна.
Я ломал себе голову: кто мог быть автором этой передачи?
Видимо, это был какой-то человек незнакомый, иначе меня бы
предупредили, – думал я.
И вот я не без труда разузнал, когда же эта передача на самом
деле должна состояться, обзвонил ближайших родственников и
знакомых, настроил приемник на 91,2 MHz, вставил в
магнитофон кассету и стал ждать.
(А мать моя, Татьяна Борисовна, в это время уже неделю как
находилась во Флоренции, у своей подруги Франчески Фичи-
Джусти, где приходила в себя после недавнего инсульта.)
XIX
Передача
Я позволил себе придумать собственное название к услышанной
мною передаче, а также добавить некоторые ремарки. Что
касается реплик действующих лиц, то все они оставлены,
естественно, без изменений.
ГЕНИЙ И ЗЛОДЕЙСТВО,
или
ЧЕЛОВЕК С ДВУМЯ ТОЧКАМИ ЗРЕНИЯ
(маленькая трагедия)
Действующие лица:
Бунтман, первый зам главного
редактора «Эха Москвы»,
убежденные сальеристы
Парин, обозреватель,
Карпинский, музыковед и контратенор. Человек с двумя точками зрения
Время и место действия:
6 октября 2000 года, Новый Арбат, «Эхо Москвы»
<…>
Парин. В передаче «И музыка, и слово» мы сегодня слушаем
цикл, или, точнее, сцену Александра Локшина «Песенки
Маргариты». Исполняет Московский камерный оркестр под
руководством Рудольфа Баршая, поет Людмила Соколенко,
запись 1974-го года. И в передаче, кроме Сергея Бунтмана и
меня, Алексея Парина, принимает участие музыковед и певец
Игорь Карпинский, для которого, я думаю, не будет
преувеличением сказать, музыка Локшина является частью его
жизни. Поэтому, я думаю, очень правильно, что Игорь принимает
участие в нашей передаче.
Карпинский. (скромно) Добрый вечер. Спасибо большое за
такую… за такие теплые слова. Действительно, можно сказать, в
каком-то смысле моя жизнь изменилась после того как я
познакомился с музыкой Локшина, это было как раз вскоре после
выхода пластинки с той записью, которую мы с вами слушаем, в
76-ом году.
Парин. Я думаю, что нам самое время сказать, что же это за
произведение, почему оно обладает такой… таким мощным
воздействием. Чем дальше мы будем его слушать, тем больше
будем входить в этот мир, который нас втаскивает, который
заставляет нас вслушаться не столько в эти слова, хотя
литературная основа очень сильная – это перевод Пастернака,
который, конечно, в известной степени переиначивает текст
Гете… Но тем не менее не только и не столько литературная
основа заставляет, естественно, нас слушать этот фрагмент, а это
музыка. Между тем, я думаю, когда мы будем слушать это
произведение, чисто трагическое, находящееся в зоне чистой
трагедии, мы не должны забывать о том, чтó это за героиня. Кто
такая Маргарита в конце 1-ой части «Фауста»? В аннотации вот к
этой записи, к компакт-диску, который мы слушаем, он вышел в
Америке, насколько я понимаю…
Бунтман. (серьезно) Да, Игорь?
Карпинский. (скромно) Да.
Парин. …И там написано, что здесь Грэтхен становится рядом с
Офелией и Дездемоной. Я думаю, что это очень далеко.
(продолжает с пафосом) Потому что Грэтхен – преступница!
Она сошла с ума, потому что она – преступница, потому что она,
может быть, и с холодным сердцем совершала преступление. И
это, может быть, очень важно как тема для произведения
Локшина.
Бунтман. (серьезно) И для самой музыки.
Карпинский. (скромно) Тема любого произведения – вещь
чрезвычайно многогранная и которая не может быть отражена ни
в одном высказывании ни одним человеком, как мне кажется.
Чем более произведение великое, тем оно более… допускает
большее количество интерпретаций. Мне кажется, что основная
тема этого произведения – это страдания невинного существа.
(продолжает со значением) Независимо от того, какова героиня
Гете, Локшин, как бы, так сказать, наделяет данный персонаж
собственными какими-то характеристиками. Все тексты, к
которым он обращается, они, разумеется, все, ну как сказать,
оборачиваются той стороной, которая для Локшина наиболее
важна и, естественно, даже тот текст, который смонтирован
самим Локшиным, с некоторыми даже собственными вставками
поэтическими, то есть не принадлежащими ни Пастернаку, ни
Гете, – вот этот текст повернут так, что вот вся ее… как бы, так