Ну что сказать? Апофеоз величия, да и только…
Но уже через несколько часов дуче срочно улетел в Рим — к победному звону фанфар добавилась нота холодной реальности. Итальянские войска в Испании потерпели неудачу-под Гвадалахарой. Это было очень неприятно. Итальянские фашисты, организованные в дивизии с названиями вроде «Черное пламя» общим числом 35 тысяч, при пушках, танках, самолетах и прочем, атаковали фронт республиканцев — и потерпели поражение. Да еще на стороне победителей сражались итальянцы-антифашисты…
Набрался целый батальон, названный именем Гарибальди и^.
Хуже всего было то, что вместо волны патриотического подъема испанская война вызвала в Италии не больно-то восторженную реакцию. Из Мадрида, удерживаемого республиканцами, велись передачи на итальянском — ив Италии стали слушать «испанское радио».
Возможно, это подействовало даже на дуче.
В апреле 1937-го он принимал в Риме Германа Геринга. Если и был в руководстве рейха человек, которому Муссолини симпатизировал, то это скорее всего был Геринг. У них было много общего: оба были люди умные, очень циничные и невероятно, запредельно тщеславные — просто до анекдота.
Так что визит прошел очень хорошо. Но когда Геринг отбыл домой, Муссолини — в разговоре с Лагарделем[100], труды которого он ценил, — сделал удивительное замечание:
«После 1940 года вся Европа взорвется, и вы взорветесь, да и я тоже…»[101]
Что и говорить, бывают у людей странные видения — если б они их еще и понимали…
Но в будущее не заглянешь — а пока, в 1937-м, Италия все больше и больше сближалась с Германией. В Испании обе державы содействовали Франко, с Лигой Наций у той и у другой имелись проблемы одного и того же характера — такие вещи, что и говорить, как-то сближают.
В мае в Рим приехал германский министр иностранных дел фон Нейрат, в июне — военный министр фон Бломберг. К его немалому ужасу, Муссолини вызвался показать ему «Италию с высоты птичьего полета» и самолет пилотировал сам.
Ну, помимо пейзажей, фон Бломергу в Неаполе показали и военный флот, а к сентябрю 1937-го ситуация созрела и для еще более важного визита.
Дуче принял приглашение Гитлера посетить Германию.
Муссолини, собственно, уже встречался с фюрером в 1934 году в Венеции. Сейчас в качестве гостя выступал он сам, и визит произвел на него огромное впечатление. Начать с того, что все, кого он только ни видел, носили военную или полувоенную форму. Пропагандистское клише Муссолини о «вооруженном народе» в Германии не выглядело метафорой. Ему показали сталелитейные предприятия, оружейные заводы, работающие с полной загрузкой, показали вермахт на маневрах, которые шли с использованием боевых патронов, — везде и повсюду Муссолини видел огромную мощь, она ощущалась просто физически.
А 28 сентября 1937 года он вместе с фюрером должен был выступить перед народом Германии — предположительно их речи будут слушать миллионы.
Муссолини решил, что будет говорить по-немецки.
Речь он написал заранее, но отрепетировать как следует не успел — и все из-за Геринга. Тот был в таком восторге от своей игрушечной железной дороги, что никак не мог угомониться и все продолжал и продолжал демонстрировать гостю рейха ее огромные возможности, но в конце концов устал даже Геринг.
И вот дуче, стоя на платформе рука об руку с Адольфом Гитлером, слушает, как тот представляет его как «редкого человека, одного из тех, кто не создан Историей, а создает Историю сам».
И Муссолини на своем школьно-правильном немецком говорит следующее:
«Когда у фашиста есть друг, он идет с ним рука об руку, до конца».
Меры по укреплению армии и государства
I
Едва ли не первым делом, которым Муссолини занялся после возвращения из Германии, было распоряжение о смене парадного шага итальянской армии на так называемый «passo тотапо». Собственно, это была копия церемониального марша германского образца, что в других странах почтительно именовали «печатным шагом», а непочтительно — «гусиным».
В армии нововведение энтузиазма не вызвало — но приказ есть приказ.
Первый парад с шагом нового образца военные провели уже в феврале 1 938 года. Чернорубашечники тоже получили нечто новое — им изменили форму. Традиционно они носили фески с кисточкой. Ну так феску заменили на нечто вроде шлема, а шлем украсили орлом, размеры которого зависели от ранга.
На этом Муссолини счел, что укрепил армию уже достаточно.
Теперь он занялся вопросами укрепления государства — на подчиненных нельзя было положиться.
Скажем, Акиле Стараче завел правило, по которому все официальные письма заканчивались словами: «Viva Duce!» — «Да здравствует Дуче!» — итальянским эквивалентом «Хайлъ Гитлер!».
Ну, и к чему такое рабское заимствование из германского опыта?
Муссолини вызвал Стараче к себе и отчитал его по полной программе. Он привел ему пару примеров из официальной деловой переписки. Например, родителям солдата сообщается, что их сын, капрал такой-то, сломал ногу. И что, возглас «Да здравствует Дуче!» должен тут быть заключительным словом?
Или, скажем, уведомление об увольнении — ну к чему тут здравица в конце?
Но, покричав немного и посоветовав Стараче «не быть идиотом», Муссолини его простил. Во-первых, такое усердие как-никак говорило о полной лояльности, во-вторых, были дела поважнее. В начале 1938 года в Германии произошли изменения — Гитлер взял лично на себя функции Верховного командующего Вооруженными силами рейха. Это случилось 4 февраля, а уже 12-го числа канцлер Австрии фон Шушниг был вызван в резиденцию Гитлера для крайне неприятного разговора.
Стало понятно, что дело идет к аншлюсу.
Чиано послал срочную телеграмму в Лондон — послом Италии там в то время был Дино Гранди. И Чиано, глава МИДа Италии, в самом дружеском тоне извещал «дорогого Дино», что объединение Австрии с Рейхом может случиться в любую минуту, и подробно проинструктировал посла на предмет такого развития событий.
18 февраля 1938 года Дино Гранди встретился с английским премьер-министром Невиллем Чемберленом и сообщил ему, что «Италия готова поддержать Великобританию в обмен на признание итальянских завоеваний в Эфиопии».
И как это надо было понимать?
Посол сообщал, что Италия готова надуть своего германского союзника и поддержать позицию Англии, даже еще и не зная, в чем эта позиция состоит? Или он предлагал «поддержку Англии» на случай, если она затеет переговоры с Германией?
Трудно сказать. Может быть, точного ответа не было даже и у «тандема» Чиано — Муссолини, но дипломатический кульбит получился на уровне цирковой акробатики.
Дино Гранди с удовлетворением докладывал в Рим, что «заявление произвело фурор» и Невилл Чемберлен столкнулся во мнениях со своим министром иностранных дел, Энтони Иденом, невзирая на то, что Гранди все еще присутствовал в комнате. Чемберлен полагал, что «посредничество Италии даст шанс на сохранение мира», Иден с ним не соглашался, и дело кончилось тем, что Иден подал в отставку.
Он, правда, сделал это не в присутствии Гранди, а через день, 20 февраля 1938 года.
А 11 марта 1938 года в Рим в качестве специального посланника прилетел обергруппенфюрер[102] СА принц Филипп фон Хассе. Его выбрали не случайно — принц был женат на одной из дочерей Виктора Эммануила III.
Филипп фон Хассе привез Муссолини личное письмо от Гитлера:
«Ваше Превосходительство.
Я твердо решил восстановить закон и порядок в моей родной стране… Я желал бы уверить Ваше Превосходительство, Дуче фашистской Италии, в следующем:
1. Мое решение носит характер исключительно законный и оборонительный.
2. В критическое время для Италии [имелся в виду период войны с Эфиопией] я дал вам доказательства моей незыблемой лояльности. Будьте уверены, что моя позиция не изменится никогда.
3. Я очертил твердую границу между Германией и Францией, и сейчас новая граница между Италией и Германией будет очерчена на перевале Бреннер».
Сенсация получалась посильней той, что была устроена в Лондоне.
Гитлер ставил весь мир перед свершившимся фактом — захватом Австрии — и только вот обещал, что дальше существующей итало-австрийской границы не пойдет и отнятого Трента обратно требовать не будет.
Но Италия теряла буферное государство на своей границе и обретала прямое соседство с германским Рейхом.
Это сводило к нулю усилия дипломатии Муссолини за все 15 лет его правления.
II
Вопрос аншлюса, конечно же, в Италии обсуждался загодя. Еще 27 февраля 1938 года в разговоре с Чиано Муссолини заметил, что объединение Австрии и Германии, по-видимому, неизбежно.
Да, это идет против итальянских интересов, но не настолько, чтобы менять ориентацию на союз с Германией. Однако тот факт, что Гитлер начал действовать без всяких консультаций, был неприятным сюрпризом. Ну, делать было нечего — Муссолини сообщил в Берлин, что Италия не заинтересована в судьбах Австрии, и получил от фюрера в ответ краткое послание: «Муссолини, я этого никогда не забуду!»
В разговоре с Чиано дуче сказал, что на Австрии дело не кончится — Германия будет действовать в том же духе и дальше. Можно ожидать проблем и с Чехословакией, и со Швейцарией, и с Бельгией — именно в таком порядке[103].
И при таком раскладе понятно, что нужно «готовиться к неожиданностям».
Так что прессе были даны указания славить аншлюс, как «торжество фашистской идеи на германской почве», но армейским инженерам велели ускорить работы по укреплению бывшей границы с Австрией, а сам дуче заперся у себя, и беспокоить его не рекомендовалось.
И ему, и Чиано стали поступать тысячи писем, выражавшие недоумение «молчанием Италии» в 1937 году как раз в том вопросе, по поводу которого она так бурно выступала в 1934-м.