Встречи и беседы Сталина и других советских руководителей с видными западными деятелями усиливали в глазах широких масс, особенно интеллигенции, авторитет сталинской власти. Будет немало сказано про восторги европейских писателей по поводу строительства Беломорканала, про одобрение ими судебных процессов 30-х годов и многое другое. Например, в советской прессе с восторгом было воспринято сделанное Бернардом Шоу утверждение, что «коллективизация — это превращение шахматной доски с малюсенькими квадратиками захудалых хозяйств в огромную, сплошную площадь, дающую колоссальные результаты». Или его замечание о том, что «русская революция прошла без тени вандализма, сохранила дворцы и церкви прошлого». Он считал, что наказания не были суровы и что вообще «не сделать яичницу, не разбив яиц».
Уинстон Черчилль после прочтения статей Шоу о СССР неприязненно бросил: «Престарелый скоморох».
Сложной была позиция двух других видных зарубежных писателей — Герберта Уэллса и Ромена Роллана.
С годами отрицательное отношение Герберта Уэллса к Сталину заметно усилилось. Он решительно осудил политические процессы в СССР в 1936–1938 годах. «Я разочаровался в Сталине благодаря дурацким фильмам, которые он поощрял для пропаганды собственной персоны, — например, „Ленин в Октябре“. Троцкий там тщательно принижен, а Сталин сделан мудрейшим героем истории. В присутствии Ленина он скромно, но твердо указывает стратегические пункты на карте и говорит, что надо делать. Он явно пытается переписать всю историю революции для собственного прославления».
«Московские дневники» Ромена Роллана открывают сложный процесс его размышлений и поисков. Он мучительно переживает террор, который усиливался с конца 1934 года, говорит Сталину о «тягостном впечатлении», которое произвел на него закон о наказании детей, начиная с 12 лет. Писатель был потрясен цинизмом Молотова и Кагановича, рассуждавших о продаже за границу произведений искусства: «В сущности, какая нам разница, в Англии они находятся или в Америке? Рано или поздно они все равно будут обобществлены и, значит, навсегда будут нашими».
Самое негативное отношение у Р. Роллана вызывает культ личности Сталина: «Нескончаемая вереница колоссальных портретов Сталина, плывущих над головами людей. Самолеты, рисующие в небе инициалы вождя…». «Охраняющая нацию великая коммунистическая армия со своими руководителями рискует превратиться в особый класс и, что всего серьезнее, — в привилегированный класс».
Р. Роллан запретил публикацию дневников до 1985 года: он боялся, во-первых, повредить своим конкретным собеседникам, а во-вторых, ослабить единый антифашистский фронт. («Литературная газета», «Гости Сталина», 27.06.1990 г.)
Посетивший нашу страну в 1920 году выдающийся английский философ и общественный деятель Бертран Рассел написал книгу «Практика и теория большевизма». Содержащиеся в ней размышления автора поражают многочисленными пророчествами и наблюдениями, которые актуальны по сей день.
Б. Рассел, в частности, пишет, что «над всем развитием России и большевизма с Октябрьской революции тяготеет трагический рок. Несмотря на внешний успех, внутренний крах развивается по неизбежным этапам — этапы, которые можно было бы при достаточной проницательности предвидеть с самого начала… В принципах большевизма больше желания разрушить старое зло, чем создать новое добро; именно по этой причине успехи в разрушении гораздо больше, чем в созидании. Страсть к разрушению вдохновлялась ненавистью, которая неконструктивна. Из этого существенного свойства большевистского образа мышления выросла готовность ввергнуть Россию в пучину ее сегодняшних мук. Только при совершенно ином образе мышления может быть создан более счастливый мир».
Рассел видит опасность в том, что «голодная нация оказалась пораженной ненавистью, распространяемой уже на весь мир». Он понимает, что низкая культура труда и непонимание уже тогда очевидных тенденций развития могут привести к краху. А в героическом энтузиазме видит залог и диктатуры, и репрессий, и неизбежного краха.
Один из предполагаемых Расселом возможных исходов из тогдашней ситуации — победа большевиков, сопровождаемая полной утратой их идеалов и установлением империалистического режима наподобие наполеоновского, — как известно, реализовался сполна.
Далее Рассел говорит: «Цена, которую сегодня должна платить Россия, чрезмерно велика. Почти всеобщая нищета могла бы рассматриваться как малое зло по сравнению с грядущим благом. Но она несет с собой другие беды… Всеобщая нужда делает людей жестокими и влияет на политическую атмосферу. Необходимость насаждения коммунизма ведет к созданию тепличных условий, где должно быть исключено любое дуновение свежего ветерка: люди должны будут научиться мыслить определенным образом, всякое свободомыслие попадает под запрет… Но где нет свободы мысли, интеллект чахнет — этот факт непреложен…»
Точнее не скажешь!
Впервые книга Рассела была издана в нашей стране только в 1991 году.
Классик литературы ХХ века, лауреат Нобелевской премии французский писатель Андре Жид пользовался при жизни громкой славой. В 20—30-е годы его творчество было очень популярно в Советском Союзе. Его популярность главным образом объяснялась тем, что в начале 30-х годов он горячо симпатизировал молодой революционной России: «Я хочу прожить достаточно долго, чтобы увидеть успех этого грандиозного усилия».
Прославленный роман писателя «Фальшивомонетчики» вышел у нас с предисловием А.В. Луначарского.
Летом 1936 года А. Жид совершил поездку в СССР. Встречался со Сталиным, другими советскими руководителями, писателями, интеллигенцией.
20 июня 1936 года выступил с трибуны Мавзолея с речью, посвященной памяти А.М. Горького.
В день приезда писателя в СССР газета «Известия» опубликовала большую статью «Привет Андре Жиду»: «Сегодня красная столица встречает виднейшего писателя Франции, лучшего друга Советского Союза, непреклонного борца против войны и фашизма… Андре Жида».
Он совершил поездку по стране: Москва, Ленинград, Крым, Грузия, Кахетия, Абхазия.
В ноябре 1936 года в Париже вышла его книга «Возвращение из СССР». В предисловии автор писал: «СССР строится… Там есть хорошее и плохое. Точнее было бы сказать: самое лучшее и самое худшее… И переходы от яркого света к мраку удручающе резки». «…Нигде результаты социального нивелирования не заметны до такой степени, как на московских улицах. Все друг на друга похожи… В одежде исключительное однообразие. Несомненно, то же самое обнаружилось бы и в умах, если бы это можно было увидеть…». «Каждое утро „Правда“ им сообщает, что следует знать, о чем думать и чему верить… Получается, что, когда ты говоришь с каким-нибудь русским, ты говоришь словно со всеми сразу… Нет ничего более опасного для культуры, чем подобное состояние умов».
Его раздражало обилие изображения Сталина на каждом шагу, «похвалы ему во всех выступлениях»… Обещали диктатуру пролетариата, а существует диктатура одного человека. «Я сомневаюсь, что в какой-либо стране сегодня, разве что в гитлеровской Германии, дух менее свободен, более подавлен, терроризирован».
В то же время А. Жид с большим уважением относился к русской литературе. Он связывал надежды на освобождение Европы с героической борьбой нашей страны с «коричневой чумой».
На Западе книга вызвала неоднозначную реакцию. Она сразу стала раскупаться, но многие восприняли ее в штыки. Ромен Роллан назвал ее «дурной книгой, к тому же посредственной, на редкость убогой, поверхностной, противоречивой… Ее ценность ничтожна».
В Советском Союзе книга была расценена как «антисоветский памфлет», «троцкистская брань». Его перестали печатать, а произведения, изданные в СССР до 1936 года, были изъяты из библиотек или переведены в спецхраны.
Андре Жид сразу и окончательно попал в число злейших врагов Советского Союза. В советских энциклопедиях и словарях он долгие годы именовался не иначе как «французским реакционным писателем, который пресмыкался перед гитлеровским фашизмом». («Комсомольская правда», 7 ноября 1992 г.)
Вслед за Андре Жидом Советский Союз посетил известный немецкий писатель-антифашист Лион Фейхтвангер. Он написал книгу «Москва, 1937 г. Отчет о поездке для моих друзей». В отличие от своего французского коллеги, он был сдержан в оценке негативных событий в нашей стране.
Л. Фейхтвангер рассказал о встрече со Сталиным и о процессах в СССР. «Когда я увидел Сталина, процесс против первой группы троцкистов — Зиновьева и Каменева — был закончен, обвиняемые были осуждены и расстреляны. Против второй группы троцкистов — Пятакова, Радека, Бухарина и Рыкова — было возбуждено дело». «Сначала Сталин говорил осторожно, общими фразами. Постепенно он стал говорить неприкрашенно, порой слишком просто. Возможно, он не обладал остроумием, но ему свойственен юмор, который иногда становился опасным. Он посмеивался время от времени глуховатым, лукавым смешком…». «Он взволновался, когда мы заговорили о процессах троцкистов, рассказал подробно об обвинении, предъявленном Пятакову и Радеку… Он немного посмеялся над теми за границей и в СССР, кто, прежде чем согласиться поверить в заговор, требует предъявления большого количества письменных документов. Опытные заговорщики, утверждал он, редко имеют „привычку держать свои документы в открытом месте“… Сталин решил вторично привлечь своих противников — троцкистов к суду, обвинив их в государственной измене, шпионаже, вредительстве и другой подрывной деятельности, а также в подготовке терактов».
Далее Л. Фейхтвангер пишет, что «некоторые из моих друзей — разумные люди — называют эти процессы от начала до конца трагикомичными, варварскими, не заслуживающими доверия, чудовищными как по форме, так и по содержанию. Целый ряд людей, принадлежавших ранее к друзьям Советского Союза, стали после этих процессов его противниками. Им казалось, что пули, поразившие Зиновьева и Каменева, убили вместе с ними и новый мир… Что касается Пятакова, Сокольникова, Радека, то невероятно, чтобы люди с их рангом и влиянием вели работу против государства, которому они были обязаны своим положением, чтобы они пустились в то авантюристическое предприятие, которое им ставит в вину обвинение. Спрашивают: почему документы на процессы держат в ящиках, свидетелей — за кулисами и довольствуются не заслуживавшими доверия признаниями?»