рефаимах — тенеподобных обитателях Шеола – подземного царства мертвых, куда отправляются после смерти как праведники, так и грешники, включая самоубийц и богохульников, и где нет ни райского блаженства, ни адских мук, а есть только безрадостное и беспечальное, уныло будничное и безысходно-вечное существование мертвецов, подобное тому, какое описано в книге современного итальянского писателя Франко Арминио «Открытки с того света»[35].
Призывая Иова уйти из жизни посредством акта экстремального богохульства – «прокляни Бога – и умри!», – жена Иова, конечно, считает, что с Иовом уже не может произойти ничего более страшного. Шеол в каком-то смысле даже предпочтительнее, чем беспросветный земной ад, в котором очутился Иов в результате небесного спора.
Но Иов отказывается проклинать Бога. Оставаясь неколебимым в своей непорочности, он сурово корит жену: «Ты говоришь, как говорит одна из негодных (женщин). Что же, доброе мы будем принимать от Бога, а худого не будем принимать?»
И снова поэт не ставит точку в том месте, где со всей очевидностью становится ясно – Бог выиграл спор с сатаной. И притом окончательно. Ибо для нового ужесточения условий спора остается только умертвить Иова, что делает дальнейшую дискуссию о его праведности бессмысленной. Но поэту как будто всё это не важно. Ему нужно сказать нечто бо́льшее. И он продолжает поэму.
Из разных мест Аравийского полуострова к Иову являются, прослышав о его положении, три друга – Элифаз, Билдад и Цофар. Их привели в страну Уц благородные чувства. Они всегда знали Иова как кроткого и процветающего праведника, славного тучными стадами и образцовой непорочностью. Теперь им хочется «сетовать о нем и утешать его». Но увидев нищего страдальца, изуродованного до неузнаваемости лютой проказой, они повергаются в такой ужас, что не могут произнести ни слова сочувствия. Вместо этого они принимаются кричать и рыдать во весь голос, разрывают на себе одежды и, словно совершая ритуал скорби по умершему, посыпают головы пылью.
Затем они садятся рядом с Иовом на землю и в полном молчании, как если бы справляли траур по покойнику, сидят семь дней и ночей.
Первым уста открывает Иов. Он проклинает. Нет – не Бога.
Иов проклинает день, в который он родился, и ночь, в которую был зачат. К Богу у него другой разговор – не менее опасный, чем гибельное богохульство.
Надеясь на поддержку друзей, Иов изливает перед ними свое неистовое отчаяние:
Почему (еще) в утробе не умер я,
Из чрева вышел и не скончался?
Зачем меня приняли колени
И зачем сосцы, чтобы я сосал?
Друг Элифаз, отвечая несчастному, призывает его замолчать и смиренно принять те страшные кары, которые обрушил на него Господь. При этом, как и сам Иов, он, разумеется, не имеет ни малейшего представления о причинах этих кар – но считает все действия Шаддая заведомо справедливыми.
Иов молчать не желает, ибо не знает за собой никакого греха. Он взывает к друзьям:
Наставьте меня, и я замолчу,
И, в чем я ошибся, объясните мне.
Иов пеняет им:
Вы нападаете на сироту
И продаете своего друга.
В какой-то момент, словно позабыв о друзьях, явившихся сетовать и утешать, но взявшихся увещевать и стыдить, Иов вдруг сворачивает на ту рискованную дорогу, которая должна привести его к верной гибели. Он заводит прямой и до крайности дерзкий разговор с Самим Богом.
Сначала Иов только корит Шаддая за то, что Он испытывает свое безграничное могущество на слабом и ничтожном человеке, вгоняя его в беды Своим непонятным и губительным интересом к нему. Потом, возвышая голос, призывает Шаддая отступиться от него, Иова, маленького человека, оставить его в покое и не терзать день и ночь.
То Ты снами меня устрашаешь
И виденьями меня пугаешь.
И душа моя хочет лучше удушья,
(Лучше) смерть, чем мои муки.
Опротивело мне! (Ведь) не вечно жить мне!
Оставь меня, ибо дни мои – малость!
Что человек, что Ты его (так) возвеличиваешь
И обращаешь на него Свое внимание?
И проверяешь его каждое утро,
И испытываешь его каждое мгновенье?
Когда Ты отведешь от меня Свой взор?
Отпустишь, дашь проглотить слюну мою?
Но дальше – больше. Иову отвечает второй друг Билдад. Он испуганно защищает Бога:
Доколе будешь говорить такое?
Слова твоих уст – неистовый ветер.
Неужели Бог извращает суд?
И Шаддай разве искривляет правду?
Речь его сводится к тому, что если Иов наказан – значит, есть за что: «Бог непорочного не отвергает и не поддерживает руки злодея».
В ответ на это Иов бросает уже совершенно немыслимые обвинения Богу. Немыслимые – еще некоторое время назад – для самого Иова. Немыслимые – в какое бы то ни было время – для его друзей. Но мыслимые для создателя Книги Иова, поэта, упоенного своей поэмой, который держит в уме (вместе с читателями) жуткий спор Шаддая с сатаной, ставший единственной причиной всех казней Иова.
Опротивела мне жизнь моя.
(Всё) одно, потому (и) говорю я:
Губит Он невинного, (как) и злодея
Когда (Его) бич поражает внезапно,
Отчаянию невинных Он смеется, —
выпаливает Иов. Дальше идти уже некуда. Но Иов идет дальше. Ему мало утверждения, что Богу безразлично, кого бичевать – злодея или невинного, – и что невинных Яхве губит даже с большим удовольствием, смеясь их отчаянию.
В последующих ответных речах друзьям он прямо называет Бога виновником бед и страданий, обрушивающихся на тех, кто этого не заслуживает. Тем же, кто кары заслуживает, творящим зло и беззаконие, Шаддай, по Иову, напротив, потворствует, оставляя их безнаказанными при жизни и, разумеется, после смерти, ибо всех ждет нейтральный к земным деяниям Шеол.
Возмущенные неслыханной дерзостью Иова, друзья наперебой защищают Бога. С подобающей грозностью и упорством они склоняют страдальца, понесшего наказание от Яхве, признать свою вину перед Ним, а следовательно, заслуженность Его гнева и кары. Они предлагают Иову как следует подумать о своей жизни, которая не могла быть всецело праведной. Пытаются приписать ему различные злые дела и грехи. Хотя непорочность Иова известна старым друзьям не хуже, чем Богу и сатане. Но о ней говорить защитникам Бога не хочется. Ими движет любовь к Шаддаю; они свято верят в Его справедливость, они служат Ему всем сердцем – и теперь, когда на Него нападает Иов, они делают всё, чтоб оградить Всевышнего от его нечестивых речей.
Что ты обращаешь против Бога дух твой
И произносишь ртом своим (такие) речи? —
осекает Иова Элифаз. Но Иов не сворачивает с катастрофического пути. Он отказывает Шаддаю в справедливости: «Знайте же, что Бог неправосудно поступил со мной». Он заявляет, что жизнь его чиста и что он не станет обвинять во всех несчастьях и муках, которыми его терзает Яхве, самого себя, как того требуют от него друзья:
Не бывать тому, чтобы я признал вас правыми,
Доколе не умру, не поступлюсь невинностью моей.
Увещевания друзей Иов называет «пустыми», а их ответы на вопросы о его вине перед Богом и о вине Самого Шаддая перед людьми объявляет «лживыми». В итоге Иов доходит до крайности – ставит своих друзей и Всевышнего в один неприглядный ряд:
Почему (и) вы преследуете меня, как Бог,
И (никак) не насытитесь плотью моей?
Поэт же идет еще дальше Иова – в ту свободную от догм и грехов поэтическую даль, где открываются невероятные истины и происходят чудесные повороты и без того головокружительного сюжета.
В конце поэмы Иову и его друзьям вдруг является «из бури» Бог.
Шаддай решает поговорить с Иовом. Разговор затевается суровый и страшный.
Бог упрекает и ставит на место обитателя страны Уц, дерзнувшего судить своим ничтожным умом о поступках и деяниях Того, Кто всё в этом мире установил и устроил – начиная с законов неба и кончая пером в крыле аиста.
О злосчастном споре с сатаной Шаддай не упоминает ни единым словом. Но тем хуже для Иова. Нет даже намека на то, что Бог готов оправдываться каким-то образом перед несчастным страдальцем – хотя бы сказать, например, что Иову были посланы испытания. Нет, Яхве говорит о Своем величии и о полной неспособности Иова объять разумом все грани Творения и сложнейший замысел Творца.
Будет ли спорить с Шаддаем хулитель?
Обличающий Бога пусть ответит на это! —
грозно требует Господь от Иова. Сказать на это Иову нечего; он впадает в страх и трепет:
Вот, я ничтожен, что отвечу Тебе?
Руку мою кладу на уста мои.
Из устрашающей речи Шаддая Иову становится ясно, что Бог может всё. Увидев Бога воочию, он раскаивается «в прахе и пепле». Но раскаиваться поздно. Слишком много наговорил Иов против Бога. Всё идет, как кажется, к тому, что Яхве на глазах у своих защитников – Элифаза, Билдада и Цофара – окончательно покарает Своего хулителя, лишив бедолагу его жалкой жизни.
Но вдруг происходит нечто совершенно неожиданное, если не сказать оглушительное. Шаддай обращается к Элифазу и говорит буквально следующее:
Разгорелся гнев Мой на тебя и на твоих двух друзей за то, что вы не говорили обо Мне (так) верно, как раб Мой Иов. А теперь возьмите для себя семь быков и семь баранов и идите к рабу Моему Иову и принесите их во всесожжение за себя, а Иов, раб Мой, помолится за вас, потому что (только) к нему Я отнесусь со вниманием, чтобы не сделать вам худого, ибо вы не говорили обо Мне (так) верно, как раб мой, Иов.
Как же так? Бог гневается на благочестивых друзей, защищавших Его от выпадов хулителя и обличителя. Бог обвиняет именно их в том, что они не говорили о Нем «так верно», как говорил Иов. Более того, Иов теперь даже будет молиться за них, убогих, недостойных внимания Яхве, которое будет отдано не им, а Иову.
Поэт наконец-таки подступает к той заветной точке, к которой он долго и целенаправл