Тогда, в 1950–1960-е годы, лучшие силы были брошены на то, чтобы создать в книгах и кино прекрасный образ рабочего парня — обаятельного героя, который мог бы стать примером для молодежи. И это получилось. В кинематографе.
Превосходные фильмы, которые любимы до сих пор, а именно — «Весна на Заречной улице», «Девушка без адреса», «Высота», «Девчата» (во всех четырех картинах, кстати, главных героев-мужчин, т. е. передового сталевара Сашу Савченко, московского строителя Пашу Гусарова, монтажника-высотника на возведении домны Николая Пасечника и лесоруба-новатора Илью Ковригина сыграл кумир киноманов Николай Рыбников), сделали свое дело. Но не до конца.
Первая попытка улучшить ситуацию с наличием в стране рабочих кадров была сделана еще при жизни Сталина, в сентябре 1952 года, на XIX съезде партии: была предложена идея политехнического обучения в средней школе. Хрущёв эту идею потом только подхватил и воплотил. Но, учитывая его неуемную энергию, можно утверждать, что реформа отечественной системы образования в сторону политехнизации, а проще — профессионального обучения выпускников средней школы стала неизбежной и претворилась в жизнь во всесоюзном масштабе.
Прежде всего, вместо семилетки отныне вводилось обязательное восьмилетнее обучение. Самые интересные и серьезные изменения содержала обновившаяся программа средней школы. Теперь к статусу школы — «средняя» добавились слова «с производственным обучением». Любой ровесник Селезнёва или человек на год-два старше него расскажет о том, как в конце восьмого класса ученикам неожиданно предложили выбрать профессию для обязательного обучения в последних трех классах средней школы: автомеханик, продавец, портниха, машинистка-стенографистка, воспитатель детсада, химик-лаборант и т. п. Теперь в средней школе надо было учиться не 10, а 11 лет. В городах спешно создавались отдельные школы для старшеклассников, где количество девятых классов доходило порой до буквы «л», а возможно, и дальше по алфавиту. Классные комнаты переоборудовались под мастерские. Работников модных ателье, заводов, автомастерских, лабораторий и проч. спешно переобучали на мастеров производственного обучения. Денег была затрачена уйма.
Впрочем, эксперимент продержался недолго. После насильственного перевода на пенсию Н. С. Хрущёва в 1964 году прикрыли и его инновацию.
Геннадий Селезнёв всю жизнь чурался нагромождения словесного мусора — дорогостоящих экспериментов, залихватских прожектов, зажигательных речей, пустопорожних обещаний, которые никогда не будут выполнены, и поэтому тогда, в отрочестве, как-то сразу понял, что за лишний год в средней школе «с производственным обучением» он ничему основательному не научится, а то еще и на работу с такой «квалификацией» не примут, и за упущенное золотое время он будет корить себя всю жизнь. А вот если пойдет в профтехучилище, то уже через год станет получать зарплату на заводе и основательно поможет матери; учиться же для получения аттестата о среднем образовании сможет параллельно, по вечерам, возможностей для этого было предостаточно.
После окончания восьмого класса школы № 471 Выборгского района Ленинграда Гена поступил в ПТУ-21, за 10 месяцев окончил его и был распределен на работу в «почтовый ящик» — закрытый Ленинградский государственный компрессорный завод, где проработал около двух лет. Среднее образование он завершил в вечерней школе рабочей молодежи.
Получив самую первую зарплату, отдал ее маме, но перед этим купил ей подарок. «Когда первую получку получил, такой радостный приехал, купил мне шарфик — черненький, с белыми полосками по краям, с кисточками, — вспоминает мать. — А потом стал учиться дальше».
На «Компрессоре», как рассказывает Евгений Александрович Лубашев, директор Санкт-Петербургского техникума отраслевых технологий, помощник депутата Госдумы Г. Н. Селезнёва по избирательному округу Санкт-Петербурга с 2001 по 2008 год (интервью осени 2019 г.), до сих пор стоит станок, на котором работал юный токарь Гена Селезнёв.
После контрреволюционных событий 1991 года и последующих реформ «Компрессор» выжил, в руинах не пребывает, в умирающих заводах не числится.
— Предприятие работает, имеет хорошие заказы, — говорит Е. А. Лубашев. — Руководитель предприятия Кузнецов Леонид Григорьевич, генеральный директор, помнит бывшего работника, они были лично знакомы с Геннадием Николаевичем. Когда Селезнёв приезжал в Санкт-Петербург, мы ехали на его завод. Они не только были знакомы, но и дружили. Кузнецов говорил только одно (было начало 2000-х годов): «Геннадий Николаевич, вот ваш станок. И он навсегда останется здесь. Я ни за что и никуда его не перемещу ни за какие деньги, как бы тяжело мне ни было».
Но не все из современников Геннадия Селезнёва понимали его серьезное юношеское решение получить рабочую профессию. Хотя ничего сверхъестественного в том нет. Селезнёвым-подростком двигало еще и обыкновенное, естественное и очень сильное желание совсем молодого нормального человека быстрее повзрослеть, сделаться через труд настоящей, уважаемой личностью, а не быть вечным юнцом, не умеющим даже гвоздь в стену вбить.
В токарном деле, в котором преуспел Гена Селезнёв, мастерство означает максимально приближенную к образцу точность детали. Точи, токарь, точно. Без ошибок. Он старался.
Эта привычка ему потом очень пригодилась. Ведь что такое сделать ошибку в человеческих отношениях? Чаще всего это означает обидеть бестактным замечанием. Сам начальник может в пылу гнева не заметить, а обиженный уже ушел в себя, работать не в состоянии, а если это женщина — плачет… Куда полезнее не обижать, чтобы не пришлось извиняться и утешать. Это порой невыносимо трудно. Но чем успешней ты умеешь преодолевать препоны со стороны своего эго и предупреждаешь конфликты, тем более ты человек. Вот таким и стал Селезнёв.
Однако пришла пора Геннадию идти на службу в Советскую армию! Призыв с его повестками, медкомиссиями и т. п. не стал для него новостью. Надо значит надо. Тем более, как вы помните, Селезнёв и сам в юности мечтал связать свою жизнь с армией. Он был из тех парней, которые стремятся заниматься в жизни делом настоящих мужчин. Сказывалось и то, что его отец Николай Степанович был пограничником.
А между тем у разведенной матери медленно, очень медленно развивался роман.
В ее жизни вновь возник тот самый человек, который когда-то, когда маленький Гена жил еще у бабушки с дедушкой в Чудском Бору, был с ней любезен в офицерской столовой, где она работала, — но не более того — во время своих кратких визитов в Ленинград из Германии, где он служил в звании майора. И вот он вернулся на родину навсегда. Звали офицера, ушедшего в запас, Николай Николаевич Фокин. Со временем он стал работать на Ленинградском телевидении, в киногруппе, как говорят, директором фильмов.
Николай Николаевич был вдовцом, его жена скончалась в 32 года. Осталась дочка Людочка, которую он нежно любил. Девочка была на один или два года старше Гены. Ее воспитывала бабушка — мама Николая Фокина, Вера Николаевна Фёдорова. Сам Фокин был изящен, строен, прекрасно воспитан — такие нравятся женщинам.
— Он семь лет не женился, и семь лет мы не встречались после того, как они, все Фокины, уехали из Осиновой Рощи, где также жили в военном городке, — говорит Вера Ивановна Селезнева-Фокина. — А потом, через эти семь лет, его мама неожиданно туда приехала. Один раз летом я сижу там на скамеечке в выходной день, там такая красивая роща есть, только не осиновая, а липовая, читаю книжечку, и вдруг идет мама Николая Николаевича. Она такая худенькая, шустренькая была. И сразу: «Ой, Верочка! — подошла ко мне. — Как я рада тебя видеть!» И спрашивает: «Ты замуж-то не вышла?» Я говорю: «Нет. А Коля не женился?» «Нет», — отвечает. Вера Николаевна сразу же Николаю сказала, что встретила меня, что я не замужем, что мы с Геной так и живем одни. А он уже тогда демобилизовался из Германии и работал на телевидении. Приехал ко мне на таком черном лимузине, сам с цветочками, и сразу говорит: «Я за тобой приехал». Я говорю: «Ну, и куда я должна поехать?» «Ко мне», — говорит.
Фокины тогда жили в другом месте, переехали на Благодатную улицу, где им дали квартиру.
— В общем, я сразу, конечно, не согласилась, — говорит Вера Ивановна. — Как это я сразу замуж за него пойду? Потом Николай много раз приезжал. Особенно весной. Всегда корзиночку клубники везет, букетик цветочков, еще что-нибудь такое. И вот когда Гена уходил в армию, Коля приехал и говорит: «Гена, мне надо с тобой серьезно поговорить». Сын мой говорит: «Слушаю». — «Гена, вот ты уходишь в армию, мама остается одна… Моя мама старенькая, тоже будет одна, Люся еще тоже учится в институте…» А Гена так на него посмотрел серьезно и прервал его: «Дядя Коля, вам давно пора жениться, нечего к маме таким женихом приезжать». Да, так вот ему и сказал. Слова его были решительные, так всё и решилось.
— Ваш второй муж дружил с вашим сыном?
— Гена ревновал очень. У них потом взаимоотношения были добрые, но в душе у него, у Гены, такое чувство было, что я какую-то часть любви отдаю другому человеку. Вообще-то я с Николаем Николаевичем была счастлива. Я была хозяйка, мы очень дружно жили, он очень любил читать. Он детективы брал из библиотеки, а мне романы интересные приносил… Но Гена не показывал вида, что ревнует, я просто знала.
— Противоречивый какой. Сначала рекомендовал маме выйти замуж, Николаю Николаевичу сказал жениться, а потом…
— …очень ревновал. Ну а потом, когда сам женился, тогда и понял, что мама всё правильно сделала.
Армейский правдоискатель
Но до женитьбы Геннадию было еще далеко. Его направили служить на Север. Как вспоминает мать, «там был какой-то случай, его друг спас. Гена стоял на посту, а там, на Севере, наверное, могли быть заключенные, и вот один хотел его ножом пырнуть. А друг Гены его спас, успел схватить того за руку. Как же его звали? По-моему, Николай, да. Хороший такой парень, он, наверное, и сейчас жив-здоров, только я не имею связи с ним. Они с Геной долго переписывались, дружили».