Александр Куприянов был переведен в Москву. Он проработал всего месяц или два заведующим отделом комсомольской жизни в «КП», как Селезнёв сообщил ему о том, что Владимир Снегирёв, главный редактор газеты «Собеседник», зовет его в свои заместители.
— Но я же без году неделя завотделом! — ответил Александр, который моментально послушным никогда и ни с кем не был.
— Ну, перестройка идет, а у тебя хорошие идеи. Придумал по-новому комсомольские билеты вручать, еще что-нибудь придумаешь. Тебя уже приглашают на собеседование.
— Действительно, шла перестройка, и я весь такой решительный, — вспоминает А. Куприянов. — Прихожу в ЦК комсомола, к Николаю Пальцеву, секретарю по идеологии. Беседуем. Называю все вещи своими именами.
— А как ты видишь будущее комсомола? — говорит Пальцев.
А я не только решительный, но и ретивый… Еще не научился этим коридорным штучкам. Говорю:
— Я его никак не вижу.
«Э, — думаю, — куда-то я не туда полез».
— Это будет лишь одна из организаций. Будет много других молодежных организаций.
А что? Перестройка на дворе, всё бушует, пылает!
Пальцев побагровел:
— Это ты мне говоришь? Ты идешь работать в молодежное перестроечное издание, и ты не видишь будущего комсомола?
И выгнал меня. Сразу же, еще я не доехал до редакции, последовал звонок Анатолия Дожина, куратора «Комсомольской правды» от ЦК ВЛКСМ, нашему главному редактору. Гена меня позвал, курит: «Выгнали? Что ты ляпнул?» — «Сказал, что у комсомола будущее… туманно». — «Да… Ну ты загнул, конечно».
Селезнёв знал, что я люблю ездить по письмам. У меня в столе как раз дожидалось своего часа письмо. Ленинск-Кузнецкий, в драке убили пацана.
— Вот и езжай на месяц в командировку, скройся, чтобы тебя не видели. А то вообще никуда не попадешь.
Это был уже 1986 год. Уезжаю в командировку. Вдруг мне там ребята тащат «Правду», а в ней отчет с Пленума ЦК КПСС, на котором выступает главный редактор «Комсомольской правды». И Селезнёв говорит прямым текстом: «До чего перестройка доходит! Вот один из секретарей ЦК ВЛКСМ приглашает на собеседование нашего сотрудника, проверенного, боевого (фамилий не называет), и спрашивает его личное мнение, что будет с комсомолом. Наш сотрудник высказал свое мнение. А комсомольский работник не нашел ничего лучшего, как взять и выгнать его с собеседования…»
Я приезжаю: «Ну всё, старик, ты зам. главного редактора в „Собеседнике“». Вот так Гена защищал людей.
— Но ты ведь на этом, конечно, не остановился?
— Нет. Была еще история с Вацлавом Гавелом, будущим президентом Чешской Республики, а тогда диссидентом. Я несанкционированно встретился с Гавелом в Праге и в своем очерке написал про него пару абзацев. Очерк был опубликован. Что поднялось!.. Выговор по линии ЦК ВЛКСМ. Через месяц меня всё-таки сняли с работы в «Собеседнике» с партийным выговором. И Гена тут же меня взял ответственным секретарем в «Комсомольскую правду».
Предшественник Куприянова на этом посту и его личный друг Юрий Лепский улетал в Индию собственным корреспондентом «Комсомольской правды».
А строптивый, работоспособный и самостоятельный Александр Куприянов отправился в конце концов собкором «КП» в Лондон.
Глава 22Хоть завтра готов вернуться в «КП»!
«Комсомольская правда» всегда была невероятно привлекательной газетой для молодых журналистов, чувствующих в себе силу необыкновенную. Но она и сама втягивала в свою орбиту талантливых людей, где бы они до этого ни печатались или как-то по-другому ни проявляли себя. За ними наблюдали из Москвы и приглашали.
Так появился в «Комсомолке» уже известный нам по «Таежному десанту» Владимир Сунгоркин. Но его взлет разительно отличался от карьер других журналистов «КП», скажем, ее собкоров. Начать с того, что он стал собственным корреспондентом «Комсомольской правды» сразу по окончании факультета журналистики Дальневосточного государственного университета. По времени, но не по возрасту Володя был собкором нашего «призыва». Однако все мы обладали гораздо большим жизненным опытом, стажем работы в других газетах, а он был ослепительно молод — 22 года!
Рассказывает Владимир Сунгоркин:
— В собственные корреспонденты «Комсомольской правды» меня взяли задолго до Селезнёва, еще при Корнешове. Этим занимались в газете с подачи Владислава Фронина и Юрия Макарцева.
Я поехал на строительство Байкало-Амурской магистрали. И там отработал благополучно свои четыре с половиной года. Потом, при главном редакторе Ганичеве, я смог перейти из Тынды, с БАМа, в Хабаровск также собственным корреспондентом «КП». И вот здесь приближается Селезнёв Геннадий Николаевич. Я буквально через несколько месяцев после назначения Селезнёва получил в апреле 1981-го предложение уйти из «Комсомольской правды» в «Советскую Россию» собкором на Дальний Восток. Мне это предложение очень понравилось. Селезнёва проинформировали. Он отнесся к этой информации абсолютно спокойно. Ну, совершенно неведомый ему человек был я. Сказал: «Ну, пусть идет». И я ушел. Я почти на пять лет ушел из «Комсомольской правды»!
Но наступил 1985 год, перестройка, Горбачёв пришел. И я получил предложение вернуться. Это предложение мне сделали два человека — Саша Афанасьев и Владислав Фронин. Ясно, что они с Селезнёвым согласовали мое возвращение. Мне позвонил зам. главного редактора Пряхин и спросил: «Ты не хотел бы пойти в „Комсомолку“ завотделом рабочей молодежи?»
Я подпрыгнул и говорю:
— Конечно, хотел бы, хоть завтра.
Тут Пряхин насторожился:
— Почему? Тебе что, даже подумать не надо?
— Да ничего мне не надо думать. Я готов хоть завтра ехать.
Он мне потом сам говорил, что это как-то странно выглядело. Потому что я работал собкором по Дальнему Востоку от газеты — органа ЦК КПСС. «Советская Россия» была тогда супер-пупер-газетой, по статусу гораздо выше «Комсомолки». Я был там самым юным сотрудником в собкоровской сети. И понятно было, что меня ждет карьера в газетах ЦК КПСС. Меня в «Советской России» к тому времени — в 28 лет! — наградили орденом «Знак Почета», видимо, готовя куда-то. Я был абсолютно карьерный мальчик. И поэтому Жора так удивился. Повторил: «Может, тебе подумать надо?» Я говорю: «Георгий Владимирович, мне не надо думать».
Я настолько любил «Комсомолку» и настолько понимал отличие ее от партийных газет и дел!.. И при этом я уже был в партийной системе, я жил при коммунизме. У меня была огромная зарплата, машина, дача была на Японском море. Квартира во Владивостоке огромная. Я жил шикарно в свои 29 лет. Владивосток был всегда шикарным городом. Но я готов был бежать просто завтра, даже сегодня. В партийной системе, при всех этих благах, всё было очень строго — вот эта иерархия, эти повадки, эти манеры, постоянно следить за любым словом… Мне это настолько всё было противно! Общение с партработниками тоже было не всегда приятным занятием. Они же не просто со мной общались, а задачи ставили! И я поэтому сказал: я готов сразу же.
Прошли месяцы. В «Советской России» никто ничего не знал. Наконец мне говорят: приезжай в Москву на собеседование. И тут взбеленился мой главный редактор «Советской России» Михаил Федорович Ненашев. Он был потрясен. Говорит: «Ну зачем ты уходишь? Ты у нас самый молодой парень. Года через три ты у меня станешь редактором отдела». Года через три! Я говорю: «Да меня тошнит уже от всей этой системы во Владивостоке». «Ну, хорошо, подожди, года через два я тебя заберу». Я говорю: «А можно я всё-таки в „Комсомолку“ пойду?»
Он разозлился… В конце концов сказал:
— Ладно, давай, тогда это будет твоими проблемами… Сколько тебе времени надо?
— Месяц.
— Какой месяц? Мы тебя две недели подержим и выбросим. За две недели иди и согласовывай.
Тогда Селезнёв позвонил Ненашеву и говорит: «Ну, такой у нас ЦК ВЛКСМ, Михаил Федорович. Володя месяц будет по кабинетам ходить».
И скрепя сердце Ненашев согласился меня месяц терпеть.
Короче, прошел я все эти дурацкие собеседования. Но что интересно, Селезнёв со мной ни разу не встречался до утверждения! Хоть бы позвал и спросил: «О, ты тут у нас ходишь, что, как?» Нет. Я услышал от Селезнёва какие-то слова, когда пришел уже в Голубой зал в ранге заведующего отделом! Для меня это тоже было потрясением.
— Я всё это помню. Он доверял своим ребятам, Володя, только и всего. А ты был свой.
— Наверное. И тут он в суете этой говорит: «О, у нас по Володе есть решение ЦК: назначить на рабочий отдел. Володь, ты где там у нас?»
Я сижу на галерке. Встаю.
— Вот, Володя Сунгоркин. Ну как, всё нормально, настроение хорошее?
— Хорошее, да, Геннадий Николаевич.
— Ну давай впрягайся!
Я хорошо помню только одно: «Давай впрягайся». Вот и вся инструкция мне.
Так еще одна надежная рабочая единица была записана в штатное расписание особенного для Геннадия Николаевича отдела — отдела рабочей молодежи. Он по-прежнему выделял его как главный отдел газеты, любил ребят, которые там трудились. И, надо полагать, в биографии нового завотделом Владимира Сунгоркина более всего Селезнёва привлекала строка «Работа собственным корреспондентом газеты „Комсомольская правда“ в зоне строительства Байкало-Амурской магистрали».
Селезнёв был знаком со статистикой: каждый экземпляр газеты в среднем прочитывали четыре человека. Это означало, что газету с тиражом, неуклонно приближающимся к 20 миллионам, читала уже треть населения страны. Почему так происходило? Потому что у Селезнёва была хорошая команда.
Ну да, конечно, все мы были достаточно информированы и грамотны. Вполне уверены в себе, в своих знаниях, в своем умении добывать новые знания. Но журналисты «Комсомолки» не просто умели писать — вся практика каждодневной газетной деятельности, очень быстрой или очень медленной работы отдельных корреспондентов (кто как привык!), редактирования статьи в несколько этапов, учебы молодых сотрудников и авторов, исправления ошибок, тыканья носом в благоглупости и опечатки, жесткая конкуренция с коллегами из других газет, борьба за место в номере своей газеты, жестокие сокращения текста — всё это делало журналистов «Комсомольской правды» профессионалами.