Это была история немыслимого карьерного продвижения. Потому что надо же было стать сначала редактором отдела, а потом уже помышлять о каких-то других должностях.
Инна Павловна Руденко, с которой мы были дружны, схватила меня в коридоре за руку и сказала: «Боже, боже, что вы натворили!» — «Что я опять натворил?» — «Вас же назначили… вам же присвоили звание генерала, когда вы были всего лишь рядовым!» И так далее.
Я говорю: «Ничего не знаю, Инна Павловна, не ко мне вопросы».
— Только много лет спустя, когда я узнал больше и сопоставил факты, мне стало понятно, кто именно поддержал Селезнёва с публикацией из Нижнеудинска, так же, как и с более ранней и более известной публикацией Руденко, — говорил мне во время этого интервью в январе 2021 года Юрий Лепский. — В 1984-м, это все у нас знают, было очень сильное очередное столкновение Геннадия Николаевича с Виктором Мишиным, первым секретарем ЦК ВЛКСМ, — по поводу публикации статьи «Долг» Инны Руденко. Как ты помнишь, он сам тогда взял на себя ответственность за выход номера. И Селезнёва вызвали на бюро ЦК ВЛКСМ прямо в день публикации. До отъезда на заседание ему позвонили из Орготдела ЦК КПСС и сказали: «Ну что, Геннадий, готовься к отчислению». Предупредили, так сказать. В ЦК комсомола он поехал с соответствующим настроением.
И вдруг в течение заседания бюро Виктору Мишину приносят записку. Мишин говорит: «Геннадий, тебе там по „вертушке“ звонок, пойди в мой кабинет и ответь». Селезнёв вошел в кабинет Мишина, взял трубку. Помощник на том конце провода сказал: «Сейчас будете говорить с Егором Кузьмичом».
— Геннадий, молодец, я тебя поздравляю! — воскликнул Лигачёв и рассказал о реакции своей и других секретарей ЦК партии, в том числе генерального — Черненко, на публикацию статьи Руденко «Долг».
Что сделал Селезнёв? У него тоже в «батарейках» минус перешел на плюс. Он поблагодарил Лигачёва, положил трубку и… не вернулся на заседание бюро ЦК ВЛКСМ. А эти чуваки еще не знали, что всё это высочайшим образом одобрено. Но когда Селезнёв приехал в редакцию, он тут же вызвал Руденко и Фронина. И сказал им, что, ребята, всё хорошо, вы молодцы.
— А Кузьмичу, может быть, за тот и этот случай Господь долгую жизнь дал? Ему ведь сто лет недавно исполнилось.
— Вполне возможно. Я это никому, Таня, не рассказывал, кроме своего маленького сына Юрки, и вот теперь — тебе.
— Спасибо, Юра!
Глава 28С этажа — за рубеж
Что и говорить, Геннадий Селезнёв, политик от Бога, смог блестяще воспользоваться периодом неразберихи и бурной свободы в тогдашних властных и социальных структурах середины 1980-х, который я называю «шизофренией красных кнопок». Он держал удар в стычках с хорошо знакомым ему ЦК комсомола и умело, с дипломатическим тактом, общался с самой мощной реальной властью в стране — ЦК КПСС. Достаточно сказать, что при нем стали отправляться за рубеж собкорами не только привычные «ребята в эполетах», которых до их выезда «от нас» мы и знать не знали, но и сотрудники «Комсомольской правды». Особенно часто он отмечал такой командировкой бывших внутренних собкоров, доказавших свое умение трудиться самостоятельно. А также — успешных сотрудников с «этажа».
— Да, отправлял их сам Селезнёв Геннадий Николаевич, который справедливо считал, что талантливые люди всюду талантливы, — сказала бывший редактор международного отдела, собственный корреспондент в Нью-Йорке, ответственный секретарь и зам. главного редактора «Комсомольской правды» Елена Овчаренко.
— Работали ребята действительно очень хорошо, — продолжила Лена. — Влюблялись в страну просто раз и навсегда. Толя Строев и Юра Совцов — да они же в Болгарии знают всё! О чем ни спроси — всё знают. И у них эти знания были уже через год. Мне всегда было интересно, сколько времени занимает адаптация в другой стране, — ведь только по данным ученых это занимает два года, такие цифры признавались еще в советские времена. А наши корреспонденты за рубежом уже через год — как будто там родились. Знакомились с интересными людьми, искали и находили классные темы…
И всё это, надо заметить, еще до эпохи интернета, с помощью только проводного телефона. Дозвониться, добиться, договориться, сесть в машину, мчаться… Ребята, по воле Селезнёва ставшие международниками, в ту пору не все водили машины. А собкор «Комсомолки», по сути, не мог работать за рубежом, если он не за рулем. И они, как миленькие, все получили права, передвигались по всей стране, были очень мобильными людьми! Работали ребята с исключительным энтузиазмом.
Совцов вообще перевернул всю Болгарию. Точно так же работал Толя Строев. О чем ни попросишь — всё выполняют, знают, кому позвонить, кого спросить, как до них добраться.
Елена Овчаренко сейчас работает помощником государственного секретаря Союзного государства и главным редактором журнала «Союзное государство», который выпускает издательский дом «Комсомольская правда». И в ее личной судьбе Геннадий Николаевич Селезнёв сыграл определяющую роль:
— Я оканчивала Институт международных отношений — МГИМО. Тогда распределение было обязательным, а практику перед распределением я прошла в международном отделе «Комсомольской правды» в бытность главным редактором Валерия Николаевича Ганичева. Девочек тогда не брали ни в МГИМО, ни в международные отделы, но мне очень понравилось в «Комсомолке». Мне надо распределяться, а тут в «Комсомольской правде» меняется главный редактор. Вместо Ганичева, который меня знал и всё-таки был готов взять на работу, приезжает из Питера неизвестный нам Геннадий Николаевич Селезнёв, и я повисаю между двумя мирами.
Селезнёв входит в курс дел. И что, ему есть дело до того, что где-то болтается какая-то выпускница? Но в конечном итоге Геннадий Николаевич призвал меня пред свои светлые очи. Он скептически посмотрел на явление тощей девицы-выпускницы, тем не менее подписал мне документы. Новый главный редактор на меня произвел колоссальное впечатление. С высоты моих 20 лет, а я рано окончила институт, это был такой солидный мужчина, такой большой, красивый, светловолосый, взрослый. Сейчас я думаю: какой там взрослый? Еще молодой был человек. Своим звучным красивым голосом он мне сказал:
— Вы должны понять, что это не очень женское дело. Мы вас берем стажером, но вы уж не подведите.
Международный отдел представлял собой два подотдела: соцстраны и капстраны. К счастью, у меня уже были определенные навыки работы, но ребята из отдела учили меня всему, что умели сами: писать и редактировать заметки, засылать их в номер. Содействие оказывал редактор международного отдела Павел Филиппович Михалев, опытный, очень взрослый, намного старше Селезнёва. За полгода они все меня так поднатаскали, что на работе я стала полезным стажером.
Селезнёв оказался человеком абсолютно без предрассудков. По нашей лесенке полагалось так: стажер не меньше года, дальше корреспондент, дальше старший корреспондент… А меня уже через год сделали не просто корреспондентом, а заместителем редактора отдела, причем отвечала я за капиталистические страны. Соцстранами заведовал Игорь Иванов, умный, серьезный молодой человек, который меня учил, когда я еще только на практику пришла.
Из стажера девчонка становится зам. редактора международного отдела «Комсомольской правды»?!.. Немыслимо!
Славное время! Хотя не было WhatsApp, но через стенбюро мы своих людей слышали, мы с ними разговаривали. И мы постоянно были в курсе, как они у нас там дышат, чем живут, что намереваются делать. Я бы сказала, что это парадоксально, но, возможно, ты, Татьяна, разделишь мое мнение: Геннадий Николаевич опередил свое время, причем на много десятилетий.
— Так оно и есть, Лена. Во многом опередил.
— Я не вникала досконально, но думаю, что не ошибаюсь: «Известия», «Правда», «Труд» — все эти газеты за границу отправляли только специально обученных международников. Надо было не только МГИМО окончить, а хорошо бы еще в аспирантуре поучиться. А тут вдруг совсем другие люди уезжают за кордон… Но если мы посмотрим на ситуацию сегодня, теперь уже нет разделения на международников и не международников. Журналист является универсальным человеком и универсальным солдатом. Но Селезнёв это делал тогда, когда ничего подобного и присниться никому не могло. Он посылал за рубеж интересных людей, состоявшихся журналистов, зная, что русский человек может быстро завязать связи, подружиться с людьми, стать им интересным собеседником. Всё на контактах! И работали они классно.
Ошибок тогда пишущие люди делали значительно меньше, чем сейчас, когда молодые ребята, которые пишут, сверяются с интернетом, проверяя себя там. Вот часто и копируют чужие ошибки. А раньше ошибка — это же была целая трагедия. Ты работаешь за рубежом — значит, идешь в библиотеку, проверяешь цифры, названия, ты всё проверяешь, чтобы не стыдно было это надиктовать, когда тебе позвонит стенбюро.
…Геннадий Николаевич относился ко мне очень тепло. Он для меня всегда оставался моим первым главным редактором, и у нас были невероятно хорошие отношения. Когда он ушел работать в Госдуму, мы, если где-то пересекались, всегда обнимались, слова друг другу хорошие говорили. Я работала еще в «Комсомольской правде», когда ему понадобился пресс-секретарь. Он позвонил и попросил, чтобы я ему нашла человека для этой должности. Я ему порекомендовала журналиста-международника, долгое время работавшего в Латинской Америке, — и он достаточно успешно работал потом пресс-секретарем у Селезнёва.
Страшным потрясением для меня стал его уход. Я не знала, что Геннадий Николаевич болеет. Мы все не настолько близки к тем кругам, где можно об этом узнать. Уход Селезнёва для меня — личная печаль, очень грустная и большая потеря. С этим человеком в значительной степени связана моя жизнь. Он ее определил.
А вот что написал журналист Леонид Арих:
«…В какой бы ипостаси Геннадий Николаевич ни пребывал, он оставался просто хорошим человеком — отзывчивым, доброжелательным и никогда — злым. Он и на планерках в „Комсомолке“ никого из журналистов, помнится, не отчитывал, хотя многие из сидевших в Голубом зале коллег знали, что накануне за очередной „гвоздь“ в вышедшем номере главного вызывали на ковер в ЦК партии… А Геннадий Николаевич и виду не подавал: „Так чем порадуем читателей завтра?“ Но даже в этой круговерти газетных будней он не забывал о своих подчиненных. Я убедился в этом, когда после некоторых раздумий пришел к нему с заявлением об уходе в другое издание и долго мялся у стола, не в силах признаться в „злых“ намерениях. А Геннадий Николаевич, даже не глянув в мою бумажку, всё понял и сказал, будто ждал моего появления с минуты на минуту: