Возражать Селезнёву не было смысла, поскольку до избрания депутатом Госдумы он побывал главным редактором центральных газет, знал цену журналистского хлеба и, даже пребывая на высоких постах, оставался человеком доступным и отзывчивым. Но даже я не мог предположить, что пройдет немного времени, и его идея приобретет реальные черты.
— Ты давно его знал, Леонид? Еще как главного редактора «Комсомолки»?
— Нет, Таня, еще раньше! Мое знакомство с ним состоялось в августе 1977 года. Тогда в Ленинграде, городе-герое на Неве, проходил фестиваль дружбы советской и венгерской молодежи, пресс-центр которого возглавлял Геннадий Селезнёв, главный редактор ленинградской газеты «Смена», считавшейся в 1970-х одной из лучших молодежек страны. Он тогда проявил заботливое отношение к совместному корпункту газеты «Комсомольская правда», где мне довелось в то время работать заместителем редактора иностранного отдела, и венгерской газеты «Мадьяр ифьюшаг». Через три с небольшим года мы встретились с ним уже в Москве, в знаменитом здании на улице «Правды», 24, когда он стал главным редактором «Комсомолки».
Тогда мы и погрузились в «пучину творчества». А продолжилось всё в «Парламентской газете», которая открылась в 1998 году.
Должность председателя Комитета Госдумы РФ по информационной политике и связи, «шефа» Г. Н. Селезнёва, занимал М. Н. Полторанин, который в свое время немало лет отдал газете «Правда». Увидев близко и услышав Бориса Ельцина, Михаил Никифорович понял, что в этой яркой фигуре — его шанс. И Ельцин, тогда партийный хозяин Москвы, также заметил Полторанина и назначил его главным редактором «Московской правды»; став президентом России, по-прежнему продвигал своего сторонника по службе и довольно высоко продвинул.
У двух правдистов — Селезнёва и Полторанина — сильно разнились подходы к печатному слову. Если от нас, работников «Комсомольской правды», а затем и других газет главный редактор Г. Н. Селезнёв требовал правды и только правды в подготовке публикаций, то Михаил Никифорович был тогда во многих своих проявлениях, подобно другим его коллегам, вышедшим из глубинки, как бы это выразиться поизящнее, скорее прозаиком, чем летописцем. То есть творческой личностью, позволяющей себе фантазию.
О нешуточном размахе деятельности М. Н. Полторанина в новом Министерстве печати написал в свое время в статье «Портрет министра на фоне печати» (март 1992 года) мой коллега Павел Гутионтов: «…столкнулся с Полтораниным. После путча мы еще не виделись, обнялись, обменялись поздравлениями. „Слушай, — сказал Полторанин, — есть разговор. Заходи ко мне в министерство, выбирай себе газету и приступай — вон их сколько у меня освободилось…“
Я живо представил себе, как прихожу в „освободившуюся“ „Советскую Россию“ и приступаю… „Но зачем вы все их позакрывали? — спросил я. — Они же от шока отойдут и такой вой поднимут, себе дороже“. „Ничего“, — бодро отозвался министр.
„За газетой“ я так и не пошел, более того — вместе с другими руководителями Союза журналистов подписал заявление, в котором мы расценивали как недемократический акт демократической власти указ о „приостановлении“ коммунистической прессы, предупреждали о том, что даже практический политический результат его будет ничтожен. Так, собственно говоря, и произошло».
В связи с этими и иными сведениями вполне можно допустить, что работать вместе в Комитете по информации и связи Госдумы РФ бывшему министру печати и информации РФ М. Н. Полторанину и Г. Н. Селезнёву, пережившему в известный период «приостановление» газеты «Правда», было не совсем комфортно. Но вскоре положение изменилось. У Селезнёва появились другие заботы.
Когда профессор, доктор юридических наук В. А. Ковалев, заместитель председателя Госдумы РФ, член фракции КПРФ, был назначен министром юстиции Российской Федерации (и немедленно исключен из вышеозначенной фракции за то, что не посоветовался по этому поводу с товарищами), его место в президиуме Думы занял Г. Н. Селезнёв. Председателем Госдумы РФ первого созыва был Иван Петрович Рыбкин, участник известного, но так до конца и не разгаданного политического приключения с исчезновением сего политика, а Геннадий Николаевич Селезнёв стал его заместителем от фракции КПРФ.
Вот что пишет о Г. Н. Селезнёве бессменный председатель КПРФ Г. А. Зюганов: «Мы его выдвигали зампредом, потом его избрали председателем. И в те лихие 1990-е работать в руководстве Думы было крайне сложно… Тем не менее ему удалось многое сделать.
Селезнёв стоял у истоков российского парламентаризма в современном его понимании. Он был в числе тех, кто не позволил развязаться гражданской войне в стране. В лихие 1990-е он трижды занял взвешенную, очень разумную, серьезную линию в связи с тем, что наметилось лобовое столкновение и могла развязаться откровенно гражданская война. Тогда способствовал тому, как дипломат, как государственный деятель, чтобы сложилась новая Дума в новых условиях и заняла конструктивную позицию…»
Глава 2Бесценный журналистский опыт
Государственная Дума РФ первого созыва избиралась всего на два года. Ей тем не менее удалось после известных дебатов прийти к принятию многих очень важных решений. Дума приняла 461 закон, из коих 310 вступили в силу, в т. ч. федеральные конституционные законы «Об арбитражных судах в Российской Федерации» и «О Конституционном Суде Российской Федерации», «ОреферендумеРоссийскойФедерации», перваячастьГражданского кодекса, Арбитражный, Водный, Семейный кодексы.
На второй год работы в Госдуме РФ, уже в качестве заместителя председателя, Геннадий Николаевич Селезнёв постепенно осознавал, насколько ему уже помогает и может помочь еще больше тот поистине бесценный опыт, который он приобрел за 20 лет работы главным редактором в четырех крупнейших газетах Советского Союза и новой России: ленинградской «Смене», «Комсомольской правде», «Учительской газете» и «Правде».
Теперь Селезнёву, сидевшему в президиуме Государственной Думы, были хорошо видны не десятки журналистов на планерке в Голубом зале «КП», а несколько сотен народных избранников, за каждого из которых голосовали тысячи и тысячи человек, и этот зал Госдумы также был своеобычным образом страны.
Вряд ли каждый из избирателей будет писать письма своему депутату Госдумы, думал Геннадий Николаевич, но сотни — будут. Вот это и есть реальная связь народа с властью. Как в редакции на учете было каждое письмо и с каждым работали по тем, старым партийным законам, значит, точно так же нужно работать и здесь.
Страна становилась совсем чужой и непонятной прямо на глазах. Сырая, аморфная «перестройка» второй половины восьмидесятых годов сменилась молниеносными, но все же кем-то неплохо продуманными переменами девяностых. Политические амбиции целеустремленного и своевольного человека — первого Президента России Бориса Ельцина — вызвали к жизни мечты маленьких управленцев, пожелавших превратиться в больших «шефов» в новых непартийных условиях и направить движение немереных капиталов Отчизны в свою сторону.
Прибавьте кровь, что было самым страшным. Ручейки крови, пролитой осенью 1993-го на Новоарбатском мосту, в «Останкино», в «Белом доме» и возле него, слились в потоки. С отделившихся от страны окраин СССР война перекинулась на территорию России. Притязания советского генерала Джохара Дудаева превысили максимум ожиданий: «события» в автономной Чечне, также грезившей об отделении, не сразу, но все же стали называться первой чеченской войной. Пошли в расход совсем не обстрелянные неумелые мальчишки в российской солдатской форме. По всей стране великой смертным воем взвыли матери.
Террористам было мало самого Кавказа — они стали делать смертоносные вылазки на другие территории России.
В июне 1995 года банда Шамиля Басаева захватила город Буденновск в Ставропольском крае. Девять лет спустя я оказалась там в командировке и поняла, что мы не все детали знаем. О них мне рассказала Вера Михайловна Гамзатова, заслуженный учитель РФ, работавшая в этом городе в 1995 году заведующей отделом образования, а диктофон привычно записал:
— По сути дела, это был первый террористический акт подобного масштаба в нашей стране. Страна не была готова к такому кошмару, не знала этого никогда, и действовать люди тогда тоже не очень умели. Офицеры-вертолетчики поспешили к нам на помощь, как только им сообщили, и теперь у нас стоит памятник на том месте, где их всех полностью расстреляли. Это недалеко от нашего отдела. Мы тогда все были здесь, в этом помещении в центре города.
В тот июньский день мы сидели и проверяли медальные сочинения. Почему мы не попали в заложники? Что нас спасло? Крючок на двери. Как раз должен был начаться обеденный перерыв, мы обедали на месте, сотрудницы этот крючок и набросили. Было приблизительно без пятнадцати двенадцать. Потом очевидцы рассказывали, что первая партия террористов сидела в обычных автомашинах; в назначенный час они выскочили, надели зеленые повязки на головы и начали стрелять по машинам. Прохожих положили лицом на асфальт на этой площади, а жара была 42 градуса. Боевики зашли в здание администрации и всех, кто там был, взяли в заложники. Попытались войти и к нам. Но потолкались возле закрытой двери и ушли. Крючок…
Когда я увидела в окно дым, я тут же подумала: неужели это Дом детского творчества горит? С ним террористы ошиблись буквально на секунды. Всё у них началось в 11.45, и в Доме творчества только что были дети. Если бы боевики наш Дом творчества взяли, они бы и в больницу не погнали (я так думаю), потому что они бегали по зданию и кричали:
— Где дети? Слушай, где дети?!.
А дети вышли после занятий и уехали на автобусе. Он ушел ровно в 11.45…
Террористы с досады подожгли Дом детского творчества. Один детсад был практически разрушен. Телефонная связь сразу начала прерываться. Один директор школы оказался в заложниках.
Бандиты собрали всех из наших городских управлений и погнали в больницу в заложники. Они вооружились до зубов. У них было всё: и карта города, и оружие. Первая партия нападав