А в регионе уже полыхало. Пламенем раздора разгорался карабахский конфликт. Уже были погромы в отношении армян в Сумгаите, Баку, Кировабаде и в других армянонаселенных районах Азербайджана. И нам надо было совместными усилиями каким-то образом процесс остановить. Едем в Москву. Я еще секретарь ЦК по идеологии, но возглавляю делегацию коммунистов Армении. Соответственно во главе делегации из Азербайджана приезжает также секретарь по идеологии Дашдамиров. Горбачёв нас принимает. Ведет с нами задушевную беседу. Мы пытаемся согласиться на что-то вразумительное друг для друга. Появляется заявление от имени двух делегаций, которое передается по программе «Время». И никакого эффекта! Горбачёв уходит от конкретных вопросов и решений. Как кот Леопольд: «Давайте жить дружно!» Он не брал на себя ответственности. Не знаю, по недомыслию или нарочно.
К 20-летию ГКЧП, в августе 2011 года, в газете «Комсомольская правда» было опубликовано интервью со мной, которое провела Лариса Кафтан. Называется «Горбачёв знал о том, что произойдет переворот». Я там привел факты о том, что Горбачёв мог всё знать и что в принципе мог предпринять.
Вот еще один пример. В июне — июле 1991 года в Нагорном Карабахе стали проводить операцию «Кольцо». Под видом чистки территории от «экстремистов» начались этнические чистки… Пришлось срочно выехать в Москву. Встречаюсь с Крючковым Владимиром Александровичем, с Язовым Дмитрием Тимофеевичем, Пуго Борисом Карловичем, с секретарями ЦК КПСС. Пока одни обещания.
Закончили мы разговор с Язовым по поводу карабахской проблемы, и вдруг он мне в лоб: «А теперь ты мне скажи, ты за кого — за Советский Союз или за Горбачёва?»
Я сижу в кабинете министра обороны СССР! Пытаюсь вывернуться. Говорю: «А что, Дмитрий Тимофеевич, генеральный секретарь ЦК КПСС против Советского Союза?» Он на меня таким особенным взглядом смотрит: «Не придуривайся, ты понимаешь, о чем я говорю».
Шла своеобразная вербовка первых секретарей ЦК союзных республик.
Когда Россия объявила о своей независимости, это вообще был полный нонсенс. От кого Россия независима? Мы жили во времена абсурда. Это называлось политикой Горбачёва.
— Но ведь что-то надо было делать, Арам-джан?
— Надо было начинать перестройку с экономики, как это начал делать Китай. Николай Иванович Рыжков с Горбачёвым поехали к Дэн Сяопину! Поговорили. Тот им сказал: «Делайте всё, что хотите, с экономикой, но не трогайте три священные коровы: идеологию, централизованную власть и партию. А в экономике проводите все ваши реформы. Ведите их так, чтобы это было выгодно государству и народу».
Выходят Горбачёв с Рыжковым с той встречи, и Михаил Сергеевич говорит Николаю Ивановичу: «Этот старик еще будет нас учить!»
Это мне потом сам Рыжков говорил. Он честный, принципиальный, убежденный человек. Николай Иванович — герой Армении. Декабрь 1988 года, жуткое землетрясение с тяжелыми последствиями… Как он нам помогал прийти в себя!.. Я в то время с Рыжковым ездил как собственный корреспондент газеты «Правда».
Почему партийный аппарат не очень был нужен Горбачёву? Потому что там в основном закостенелая масса сидела. Люди, которые оторвались от народа, которые не умели с ним разговаривать.
Другое дело, если бы был более умный и дальновидный человек вместо Горбачёва и он сумел бы перестроить партию и государство. В перестройке, которую мы все приветствовали, потому что Горбачёв сказал, что «так дальше жить нельзя», он поставил на первое место гласность в лозунге «Гласность, перестройка, ускорение». В стране, которая была зажата, закрыта, ты на первое место ставишь гласность?! И начинается это бла-бла-бла?!
То, что СССР, как политическую и экономическую систему, следовало перестроить, спору нет. Но грубый, залихватский демонтаж великой державы стал настоящей катастрофой, последствия которой мир не может переварить по сей день.
А теперь о нашем с тобой бывшем главном редакторе. Селезнёв, в отличие от некоторых тогдашних политиков, был мужчиной абсолютно твердых убеждений и принципов.
И вот 1996 год, в Армении проходят президентские выборы. Я тогда уже был председателем ДПА — Демократической партии Армении. Партия по идеологии социал-демократическая, социалистическая. Уже будучи кандидатом в президенты, приглашаю оппозиционных кандидатов на совет. Предлагаю решить вопрос единого кандидата для участия в выборах от оппозиции. После долгих обсуждений не все согласились, но основная группа кандидатов объединилась. И мы выдвинули единого кандидата — бывшего премьер-министра Вазгена Манукяна.
Мы за месяц сумели переломить ситуацию. И фактически выиграли выборы. Но «они» сфальсифицировали результаты. Ситуация накалилась. Десятки тысяч человек шли за нами, на митингах призывали к отставке президента. Но в результате одной провокации власть вывела на улицы войска, даже танки против народа. Тер-Петросян и команда очень хотели жить во власти.
Решили нас арестовать. Я не мог представить, что какие-то костоломы поднимут руку на меня. Я ушел. Мы провели «операцию», и 1 октября я прилетел в Москву, хотя все выезды из республики для нас были закрыты.
2 октября позвонил Селезнёву, он назначил встречу на 3 октября. С утра прихожу. Заранее спросил по телефону: «Мне пройти через общий вход с Охотного Ряда?» — «Нет, ты пройдешь через служебный вход».
Прихожу к Геннадию Николаевичу. Рассказал о том, что произошло: «Из моей квартиры представители спецслужб просто не уходили, сидели, ждали, чтобы меня арестовать. Многие уже были в СИЗО».
— И что тебе сказал председатель Госдумы?
— Как председатель партии, кандидат в президенты я приехал к человеку, которого не только уважал, — я ему доверял. Я пришел к нему как к товарищу. Мы друзьями не были, но были товарищами по духу. Он мой бывший руководитель, который всегда занимал принципиальную позицию. У нас был откровенный разговор. Он сказал: «Ты подтвердил то, о чем я уже знал. Всё решится, не волнуйся». Я сказал, что там ведь есть арестованные! Через неделю этих ребят отпустили.
Селезнёв позвонил Ельцину. Тот переговорил с виновником создавшейся ситуации. 18 октября я вернулся в Ереван, и оказалось: ко мне претензий нет.
Геннадий Николаевич Селезнёв не рисовался, громогласных обещаний не давал, не говорил, что это очень сложно сделать и т. д.
Так же он повел себя со мной: ничего не обещал, но одно то, что он меня принял, многое значило. Когда я вышел из Думы, соответствующие человечки из определенного окна увидели, что я выхожу из служебного входа. Значит, я был у Селезнёва. И всё. Я никому до тебя не рассказывал, что Селезнёв для нас сделал. Ребята, которых в те дни освободили из-под ареста, до сих пор, может, и не знают, кто им помог. Они считают, что вроде бы сама ситуация заставила власти отступиться.
Глава 4Самые серьезные намерения
К хорошему привыкаешь быстро. Обновившийся состав Госдумы РФ второго созыва как-то сразу присмотрелся к человеку, сидевшему в центре президиума, прислушался к уверенным по сути, но приятным, с непременными ироническими интонациями речам и замечаниям нового спикера Госдумы (впрочем, Селезнёв предпочитал слово «председатель») и принял его безоговорочно.
А он не только руководил настоящим, но и вспоминал давно прошедшее — изучал опыт дореволюционной Думы четырех созывов, благо есть книги и документы. Однако с тех пор, с времен тех Дум, прошло не просто много лет. Изменился народ.
— Государственная Дума как инструмент демократии — явление для нас в новейшей истории новое и во многом для общества непривычное, — так Александр Соколов из «Моей газеты» аккуратно формулировал свои вопросы Г. Н. Селезнёву. — Два коротких думских года для россиян в большей степени были политическим спектаклем, где хватало места и трагедии, и драме, и комедии. Дума — это зеркало новой русской революции. Что в нем отражается?
— Дума появилась как дитя новой Конституции, — ответил Геннадий Николаевич. — Но роды, прямо скажем, прошли неудачно, и ребенок родился не совсем нормальным. От тех предыдущих четырех Дум до нас дошло лишь название. Как вы знаете, та Дума была учреждена царским указом, и в ней не было никаких двух палат. Наша же Дума — одна из палат Законодательного собрания. От бывшего Верховного Совета новая Дума отличается прежде всего тем, что она значительно ущемлена в своих правах. Как это ни парадоксально, и это главное, — мы не имеем права контроля над законами. Можно ли этот факт считать достижением демократии? Вряд ли.
В новой Думе, конечно же, есть отличия от того же Верховного Совета. Иной принцип избрания депутатов. Но и он половинчатый. 225 депутатов избираются по спискам и 225 — по одномандатным округам. Большое отличие и в том, как работает сама Дума. Повестку дня разрабатывает Совет Думы. И он прислушивается к мнениям депутатов, представляющих ту или иную фракцию, думские комитеты.
Иногда фракции прибегают к консолидированному приему, когда идет голосование по принципиальному вопросу. А соглашаться или не соглашаться — это всё-таки личное дело депутата. Хотя по голосованиям, скажем, в прошлой Думе фракция компартии пару раз прибегала к дисциплинарному нажиму на членов фракции, но это касалось принципиального Закона о бюджете. Мы были против. Однако в принципе депутаты чувствуют себя довольно свободно. И это, конечно, достоинство демократии. Но, повторяю, принципиальные законы предварительно обсуждает каждая фракция, и всё-таки ограничений в работе Думы более чем предостаточно… Например, два года мы торопили правительство с Налоговым кодексом, но прошлая Дума так его и не дождалась. Только сейчас мы приблизились к решению этой важной законодательной проблемы.
Налоговый кодекс
Госдуме РФ второго созыва удалось добиться понимания государством необходимости принятия Налогового кодекса. В конце концов думцы приняли его голосованием. Первая часть Налогового кодекса была подписана Президентом РФ Б. Н. Ельциным 31 июля 1998 года, вторая — уже Президентом РФ В. В. Путиным 5 августа 2000 года.