Для начала лектор совершил небольшой экскурс в историю и напомнил о том, как в XVI веке испанский конкистадор Франсиско Писарро с тремястами воинов победил армию индейцев, превосходившую его отряд по численности в несколько сот раз. Казалось бы, индейцам не составляло особого труда уничтожить пришельцев. Однако они капитулировали. Решающую роль сыграло то, что Писарро был прекрасно осведомлен о социальной организации индейцев, о их воззрениях, о статусе их вождя, которого они считали богом. Они были убеждены, что всякий, кто посягнет на него, погибнет. Писарро же со своими воинами на глазах у всех набросился на вождя и захватил его. Индейцы так были этим поражены, что сложили оружие без боя. Прецедент Писарро — классический случай того, как можно убить слона иголкой, то есть победить превосходящего тебя или ни в чем не уступающего тебе соперника не силой, а ухищрением.
После этого Зиновьев перешел к современности, проблемам противостояния Запада и Советского Союза. Александр Александрович прекрасно владел темой, изучив ее, что называется, изнутри. Он оказался в эмиграции в 1978 году, когда в ходе «холодной войны», длившейся уже более тридцати лет, произошел радикальный перелом. До этого в течение долгого времени основное внимание советологов и западных спецслужб было направлено на идеологическую и психологическую обработку широких слоев населения и создание прозападно ориентированной группы советских граждан, фактически игравших роль «пятой колонны» и занимавшихся идейно-моральным разложением населения. Так было создано диссидентское движение. В работе по линии разрушения советского общества «снизу» были достигнуты серьезные успехи, сыгравшие свою роль в будущей контрреволюции. Но они были не настолько значительными, чтобы привести советское общество к краху. К концу семидесятых годов западные стратеги «холодной войны» поняли, что основу советского коммунизма образует его система власти, а в ней — партийный аппарат. Изучив досконально его структуру, характер отношений руководящих партийных сотрудников, их психологию и квалификацию, способ отбора, подготовки и прочие особенности, они пришли к выводу, что разрушить советское общество можно только сверху.
«Догадаться об этом переломе в ходе „холодной“ войны, — вспоминал позднее Зиновьев, — для меня было нетрудно, поскольку я имел возможность наблюдать и изучать скрытую часть „холодной“ войны». Дальнейший ход упомянутого нами публичного выступления он описывает следующим образом: «…Мне был задан вопрос, какое место в советской системе является, на мой взгляд, самым уязвимым. Я ответил: то, которое считается самым надежным, а именно — аппарат КПСС, в нем — Политбюро, в последнем — Генеральный секретарь. „Проведите своего человека на этот пост, — сказал я под гомерический хохот аудитории, — и он за несколько месяцев развалит партийный аппарат, и начнется цепная реакция распада всей системы власти и управления. И, как следствие этого, начнется распад всего общества“. Я при этом сослался на прецедент Писарро.
Пусть читатель не думает, будто я подсказал стратегам „холодной“ войны такую идею. Они сами до этого додумались и без меня. Один из сотрудников Интеллидженс сервис говорил как-то мне, что они (то есть силы Запада) скоро посадят на „советский престол“ своего человека. Тогда я еще не верил в то, что такое возможно. И о такой „иголке“ Запада, как генсек-агент, я говорил как о чисто гипотетическом феномене. Но западные стратеги уже смотрели на такую возможность как на реальную. Они выработали план завершения войны: взять под свой контроль высшую власть в Советском Союзе, поспособствовав приходу на пост Генерального секретаря ЦК КПСС „своего“ человека, вынудить его разрушить аппарат КПСС и осуществить преобразования („перестройку“), которые должны породить цепную реакцию распада всего советского общества.
Такой план стал реальным, поскольку уже тогда стал очевиден кризис высшего уровня советской власти в связи с одряхлением Политбюро ЦК КПСС, и „свой“ человек на роль западной „иголки“, долженствующей убить советского „слона“, вскоре появился (если не был „заготовлен“ заранее)»[6].
Александр Зиновьев, хорошо зная устройство антисоветской машины и ее возможности, обладая информацией из западных конфиденциальных источников и сопоставляя ее с тем, что происходило в СССР, сумел предугадать ход событий еще в 1979 году. Геннадию Зюганову характер того, что случилось с партией, стал понятен значительно позже. И даже находясь несколько лет в недрах центрального аппарата КПСС, он довольно долгое время не мог поверить, что все происходившее на его глазах было не результатом ошибок, просчетов или недомыслия, а следствием самого обыкновенного предательства. Вряд ли при этом можно упрекнуть его в недальновидности или наивности. Как-то Геннадий Андреевич произнес такую фразу: «Я вырос среди людей, которые никому не славословили и никого не предавали». Естественно, что в понимании таких людей предательство — это нечто стоящее за рамками представлений о нравственности, свидетельство крайней степени моральной деградации личности. Для того чтобы заподозрить в подобном первых лиц партии и государства, нужны были не просто веские основания, вся психика должна была переломиться — ведь с феноменом измены своих вождей советские люди сталкивались впервые.
В том, что большая часть партийных работников центрального звена довольно длительное время оставалась в неведении относительно истинных намерений некоторых высокопоставленных руководителей, сыграла свою роль жесткая иерархия, установившаяся в верхних эшелонах власти. Уж если даже заведующие отделами ЦК КПСС в глазах инструкторского состава выглядели кем-то вроде небожителей, то Политбюро и Секретариат ЦК КПСС были и вовсе отгорожены от партийного аппарата непроницаемой стеной. В этом узком кругу действовали свои законы, надежно защищенные от влияния партийной массы, неподвластные даже высшему органу партии — съезду. Неслучайно, ожидая перемен, подавляющее большинство кадровых партийцев все свои надежды связывали в первую очередь с демократизацией партии, с восстановлением ленинских норм партийной жизни.
Но «архитекторы» перестройки, объявив себя приверженцами демократии, сумели сохранить свое положение в партии незыблемым. Горбачев, как известно, сосредоточил в своих руках всю полноту политической и государственной власти: сумел занять второе кресло — председателя Президиума Верховного Совета СССР, а затем стать президентом. Без этого вряд ли бы удалось довершить процесс разрушения КПСС.
Один любопытный феномен Зюганов не может объяснить до сих пор: многие высокопоставленные партийные чиновники с поразительным упорством продолжали расшатывать устои партии даже тогда, когда было ясно, что они и сами будут погребены под ее обломками — люди утрачивали элементарную рассудочность, теряли естественное чувство самосохранения. Трудно сказать, что они испытывали в августе девяносто первого, навсегда покидая свои кабинеты и протискиваясь сквозь ослепленную ненавистью толпу. Во время подписания указа о роспуске КПСС, которое, как известно, происходило прямо на сессии Верховного Совета РСФСР, Ельцин обращался с Горбачевым как директор школы с нашкодившим учеником. Впрочем, тот, судя по всему, не ощущал своего унижения, как не чувствовал он его и впоследствии, когда приторговывал пиццей.
Однако все это случилось гораздо позже. Когда же Зюганов впервые входил в здание на Старой площади в статусе ответственного работника ЦК, под его сводами царила совсем иная атмосфера. Ю. В. Андропов прекрасно понимал, что центральному аппарату партии будет принадлежать определяющая роль в решении задач, которые, по его замыслу, позволят сдвинуть страну с мертвой точки, обеспечат ей поступательное движение. Новые задачи должны решать новые люди. В ЦК формировалась по-настоящему динамичная команда единомышленников, в основном из тех, кому до сорока, кто имел хорошую жизненную школу, солидную научную подготовку, способности к нестандартному мышлению. Кстати, численность аппарата ЦК КПСС была не так уж велика, как пытались это внушить обывателю в период развернутой травли партии, — вместе с обслуживающим персоналом она насчитывала около 2200 человек, что, к примеру, значительно меньше численности нынешнего аппарата президента Российской Федерации. При этом следует учитывать, что страна была вдвое больше и задачи, решаемые ЦК, были несоизмеримо сложнее и масштабнее, затрагивали буквально все сферы политической, экономической, социальной и культурной жизни общества.
К сожалению, судьба не дала Юрию Владимировичу времени на задуманные им преобразования. Всего лишь пятнадцать месяцев находился он у власти, из них меньше года было отпущено ему на активную работу. Но даже за этот короткий срок он сумел снискать в народе огромные симпатии. Люди, уставшие от пустословия и двойной морали правителей брежневской эпохи, прекрасно понимали: решительный поворот в кадровой политике — это необходимое условие, прелюдия качественных изменений в обществе. Все были уверены в том, что они последуют. Не сомневался в этом и Зюганов, который сразу же ощутил свежие веяния, черты новаторского стиля в той напряженной работе, которая велась тогда в ЦК КПСС.
Не будем, конечно, переоценивать те возможности, которыми тогда располагал Геннадий Андреевич. Их было еще недостаточно для того, чтобы мог он в то время делать масштабные прогнозы и далеко идущие выводы. Но вместе с тем уровень его компетентности вполне позволял судить о том, что Андропов, преодолев инерцию представлений и мышления своих предшественников, выбрал верное, а главное — конструктивное направление движения.
Не вызывало сомнений, что партия ориентировалась на то, что впереди — большая и нелегкая работа, а чтобы определить пути дальнейшего продвижения, еще очень многое следовало понять и в первую очередь — переосмыслить сложившиеся представления о социалистическом обществе, о сохраняющихся в нем противоречиях. Нетрудно было увидеть и указание на главный их