Геннадий Зюганов — страница 51 из 79

Что мы можем противопоставить разрушителям России?

В области идеологической. Четкое, ясное и детальное осознание своей общенациональной сверхзадачи. На протяжении многих столетий Россия сознавала себя предназначенной для того, чтобы явить миру сокровища человеческого духа, реализованные в личной жизни и семейном укладе, общественном устройстве и государственной, державной форме. В течение долгих веков эта идея принимала разнообразные мировоззренческие, религиозные и идеологические формы. Она вдохновляла творцов вселенской формулы „Москва — третий Рим“, окрашенной в суровые, мужественные, аскетические тона русского православия. Она же, облеченная чеканным триединством российского имперского лозунга „Православие, самодержавие, народность“, собирала под величественные своды русской государственности „двунадесять языков“, составивших единую семью российских народов.

Ею вдохновлялись борцы за народное счастье, а после Октября ее животворящее дыхание сохранило народную душу вопреки потугам идеологов „перманентной революции“ — циничных космополитов, рассматривавших Россию как плацдарм для разжигания мирового пожара. Она помогла нам пережить тяжелейшие времена холода и голода, разрухи, враждебного международного окружения, одержать славную победу в кровопролитнейшей войне, воссоздать великую державу, на развалинах которой пирует сегодня воронье ренегатов, предателей и откровенных русофобов.

…Восстановив русскую идею во всем ее историческом величии и духовной притягательности, обогатив ее нашим недавним трагическим и героическим опытом, анализом причин нынешней смуты, сотрясающей в конвульсиях многострадальную страну, мы сможем, наконец, гармонично соединить искусственно расчлененное историческое Отечество, уврачевать болезни, расколы и язвы национального самосознания…»


Это статья, по сути, представляет собой четко систематизированные тезисы, которые впоследствии в научных работах и публицистических статьях Зюганова будут развернуты в целостную мировоззренческую концепцию, оказавшую огромное влияние на идеологию и характер деятельности возрожденной Компартии — КПРФ. Постановка русского вопроса обнаруживала не только главную болевую точку России, но и выявляла неприемлемость, пагубность рецептов, состряпанных для нее либералами-западниками. Поэтому неудивительно, что «демократы» обрушились на Зюганова с обвинениями в национализме, ксенофобии, разжигании темных страстей, пытались запугать обывателя «красно-коричневой» угрозой, которую якобы несла в себе КПРФ. С другой стороны, взгляды лидера коммунистов не укладывались в сознание преемников традиционных, догматических трактовок марксизма, возобладавших в советское время и фактически обезоруживших партию перед вызовами новой эпохи. Ревнителям «чистоты» коммунистической идеологии в политической линии Зюганова и его единомышленников виделся отказ от принципов пролетарского интернационализма, недопустимый «симбиоз» идей государственного патриотизма с идеологией «классического» большевизма.

Неспособность или нежелание рассматривать патриотическое и интернациональное в их диалектическом единстве, более того, стремление противопоставить одно другому — явление, которое уходит своими корнями в глубь истории коммунистического движения. Подобные взгляды исповедовались сторонниками и последователями троцкистской доктрины «перманентной революции», для которых Россия была лишь кучей хвороста для разжигания мирового пожара. На смену этой самоубийственной теории довольно быстро пришла ленинская, патриотическая в своей основе, концепция построения социализма в одной, отдельно взятой стране, немыслимая без укрепления державной мощи социалистического Отечества.

Ленин своевременно разглядел ту опасность, которую представляло для коммунистического движения «левое» доктринерство радикальных «интернационалистов». В работе «Детская болезнь „левизны“ в коммунизме» он писал: «…Пока существуют национальные и государственные различия между народами и странами, — а эти различия будут держаться еще очень и очень долго… — единство интернациональной тактики коммунистического рабочего движения всех стран требует не устранения разнообразия, не уничтожения национальных различий… а такого применения основных принципов коммунизма… которое бы правильно видоизменяло эти принципы в частностях, правильно приспосабливало, применяло их к национальным и национально-государственным различиям». И далее указывал на необходимость «исследовать, изучить, отыскать, угадать, схватить национально-особенное, национально-специфическое в конкретных подходах каждой страны к разрешению единой интернациональной задачи».

Не все вняли ленинским предупреждениям. В официальной пропаганде двадцатых годов возобладало утверждение, что русские — как якобы господствовавшая при царизме нация, которая угнетала другие народы, — должны получить определенное поражение в правах, отодвинуться на ущемленные общественные позиции. Активным пропагандистом этой идеи Троцкого стала бухаринская «школа».

Извращенное восприятие благородной идеи пролетарской солидарности в советское, особенно послевоенное, время привело к игнорированию национальных интересов не только русского, но и других народов России. Оно стало причиной многих серьезных провалов и в международной политике КПСС: огромные силы и средства тратились на поддержку сомнительных режимов в странах третьего мира, провозглашавших себя социалистическими. Задачами интернационального долга оправдывалась война в Афганистане.

Чтобы отстоять свою правоту, Зюганову пришлось на протяжении всех девяностых годов продвигаться между Сциллой и Харибдой. Однако сила его аргументов, заключавшаяся в их ясности, логике, честности, наконец, доступности для понимания людей независимо от их национальности, — оказалась неопровержимой. Он никогда не ставил вопрос о превосходстве русского народа над другими народами России и бывшего СССР или каких-либо привилегиях и преимуществах для русских и всегда исходил из ленинского понимания проблемы: «Интерес (не по-холопски понятой) национальной гордости великороссов совпадает с социалистическим интересом великорусских (и всех иных) пролетариев». Но при общности коренных национальных интересов именно русскому народу — в силу целого ряда исторических, географических, демографических и иных факторов — довелось стать государствообразующим этносом, зодчим великой державы.

Положение русских, которые ныне составляют 82 процента населения страны, — это индикатор социального самочувствия всех российских народов, которые прекрасно понимают: хорошо русским — хорошо всем, и наоборот. Сегодня вряд ли надо кому разъяснять, чем для России обернется происходящая сейчас депопуляция русской нации: за последние пятнадцать лет численность населения Российской Федерации сократилась на 10 миллионов человек, при этом русские потеряли 9,5 миллиона. Коренные русские области вымирают в 2–3 раза быстрее, чем другие регионы. Русские оказались самым крупным разделенным народом на планете — за пределами России их сейчас проживает 25 миллионов. В разных государствах живут великороссы, малороссы, белорусы. А ведь это, по сути, триединый народ, с одной верой, с одной культурой и общей Победой, с незначительными различиями в языках. И границы, произвольно проведенные под Псковом, Прохоровкой и Ростовом, ничего общего не имеют с его историческими границами.

В течение своей многовековой истории русский народ уже дважды — в период ордынского нашествия и во время фашистского вторжения — оказывался перед угрозой физического истребления. Теперь уже в третий раз над русской нацией нависла зримая угроза ее полного исчезновения. Геноцид нации, свидетелями которого мы являемся, носит сознательный, спланированный характер. Опасность подобного развития событий возникла давно — глобальная русофобия, ненависть к России и русскому народу получили «теоретическое обоснование» еще в начале XX века. Именно тогда появились первые теоретики нового мироустройства, среди которых своими антирусскими взглядами выделялся Хэлфорд Макиндер — один из наиболее почитаемых в западных кругах родоначальников геополитики. Они и заговорили о том, что Запад не может спать спокойно, пока Россия держит в своих руках «географическую ось истории», пока существует «русское господство» над «сердцем мира» — континентальным ядром Евразийского материка. Все последующие доктрины той же американской геополитики — от «Четырнадцати пунктов президента Вильсона» до «Великой шахматной доски» Збигнева Бжезинского — буквально пропитаны идеей расчленения русского «сердца мира» на множество протекторатов, сокращения исконно русского населения до «безопасной величины», которая уже никогда не позволит вернуть ему контроль над собственной страной. Если же этого достичь не удастся, следует закрепить западное господство по периметру Евразийского континента. И уже оттуда задушить Россию в кольце военных баз и экономических конкурентов, постепенно «откусывая» у нее пограничные регионы, лишая ее выхода к морям, к выгодным рынкам сбыта и союзным государствам. В кругах геополитиков эта стратегия получила название — «Кольцо анаконды».

Вот почему Запад так активно поддержал российских «демократов», использовавших русофобию в качестве одного из главных инструментов разрушения СССР и России. С его помощью в Советском Союзе и был осуществлен «демократический» переворот, который вполне соответствовал давно вынашиваемым планам сокращения русского населения до 50 и даже 30 миллионов человек — такова, по мнению ряда «специалистов», оптимальная численность российского населения, необходимого для обслуживания нефтяных и газовых труб, рудников и выполнения другой «грязной» работы. В 1982 году Маргарет Тэтчер не постеснялась публично озвучить и другие цифры, заявив, что, с западной точки зрения, «экономически оправданным является проживание на территории СССР не более пятнадцати миллионов человек». Естественно, что оставшиеся должны быть лишены собственной культуры и исторической памяти. В 1992 году советник президента Ельцина доктор философских наук А. Ракитов в своих трудах призывал к уничтожению национального культурного кода, смене социокультурного ядра — для того, чтобы Россия смогла войти в пресловутую мировую цивилизацию.