Зато у него появился другой непрошеный помощничек – шустрый востроносенький прапорщик с характерной фамилией Фефелов, числившийся в службе физической защиты. Тот скорее мешал, чем помогал, отвлекая Токмакова вопросами, или же соблазняя заманчивыми предложениями типа выйти покурить, а то и дернуть кофейку с ликером в буфете на девятом этаже.
И то и другое, а лучше в комплексе, Вадим Токмаков воспринял бы с Божьим благодарением. А востроносенький продолжал искушать:
– И видок из буфета классный открывается. Там одна стена стеклянная, городишко – будто с птичьего полета. Летом с биноклем надо приходить, телок на диком пляже разглядывать. Нудистками эти бесстыдницы называются… Кстати, видишь вон ту, белобрысую, за дальним столом? Ох, и буфера у нее, братан, доложу тебе!
Должно быть, восхищение некогда увиденным было столь велико, что последнюю фразу Фефелов едва не выкрикнул. Реакция архивных крыс оказалась столь же непосредственной. Двое прыснули в кулачок, третья сказала: «Дурак!», четвертая – вполголоса, но с вызовом: «У меня не хуже!».
Ну а та, на кого неумеренное восхищение прапорщика и было собственно обращено, даже бровью не повела.
Вадим пробормотал:
– Кажется, я где-то с ней встречался.
Естественно, это была она, Людмила Стерлигова, достойная сотрудница Департамента коротношений! Вадим не заметил, когда Стерлигова появилась в архиве, не знал, что она здесь делает, устроившись за одним из столов эдакой тихой мышкой.
Или секс-бомбой замедленного действия, уже оказавшей пагубное влияние на моральный облик одного из сотрудников.
Повернувшись к Фефелову, Вадим свистящим шепотом предложил очарованному прапорщику либо заткнуть фонтан, либо проваливать на тот самый дикий пляж, слепив там снежную бабу, чтобы несколько охолонуть. Благо снега нападало достаточно, и таять он не собирался. Саратов – не гнилой Питер, который здешние аборигены дружно называли Ленинградом.
Фефелов обиделся, но совету Вадима не последовал. Продолжал сидеть рядом, примостив на коленях счетную машинку для окончательных расчетов – пистолет-пулемет «Кедр».
Пролистывая документы из папки с платежными поручениями, Токмаков постоянно ощущал его испытующий взгляд. Более того: выудив из кармана «разгрузки» затрепанный блокнот, Фефелов что-то в него записывал. Создавалось ощущение, что прапорщик не столько Вадима охраняет – по сути эта функция была чистой формальностью – сколько за ним присматривает.
Назревал интересный поворот сюжета. Не слишком неожиданный, кстати говоря. Вадим прекрасно понимал: для Саратовских коллег, под носом которых Стена-банк раскручивал крайне выгодную «тему», появление питерской оперативно-следственной бригады – не подарок. Когда чернокожий князек открыл кредитную линию, Стена-банк стал для местного бюджета курицей, несущей золотые яйца.
Отсюда, вероятно, проистекают неумеренная любознательность этого Фефелова и его же заманчивые предложения.
Настропалили паренька слегка подагентурить? Раз так, флаг ему в руки! Если только старается он в пользу родной конторы, а не Стена-банка. Ведь и такое нельзя исключать. Что-то больно хорошо осведомлен «физик» о размерах бюста здешних сотрудниц.
Но тогда получается возврат к испытанному советскому принципу: что охраняешь, то и имеешь. А что же охраняет его родная контора? По большому счету – экономическую безопасность страны. Если каждый отщипнет себе по кусочку, то жалкие остатки этой самой безопасности легко раздербанить в ударно-короткие сроки.
Воровать-то в России есть кому. Можно сказать, что Россию и саму украли в девятьсот семнадцатом комиссары в остроконечных шлемах, треснутых пенсне и американских кожаных куртках…
Так, за работой и в сомнениях, летело время. Крамольные мысли не мешали Вадиму Токмакову листать папки с платежными поручениями клиентов банка, сортировать документы, и тихим нежным словом вспоминая Жанну Феликсовну, заносить в реестр отобранные.
Искать что-либо так, втупую, неблагодарное и почти бессмысленное занятие. Но оперативными позициями в Стена-банке, наверняка у него имевшимися, Иван Гайворонский не поделился, как в свою очередь Токмаков не посвятил его в конкретику предстоящей работы. Как говорится, ничего личного, – такое решение было принято еще в Питере. Об истинных целях проверки Стена-банка знал в Саратове только один человек – начальник Главного управления финансовой разведки в Поволжском регионе, да и то в общих чертах…
Незаметно световой день за окном пошел на убыль. Вадим Токмаков понял: если срочно не отравить организм порцией кофеина вместе с дозой никотина, убивающей лошадь, то организм просто тихо угаснет. Заснет прямо на папках с документами, либо на выдающейся – в прямом смысле слова – груди Людмилы Стерлиговой.
Токмаков повернул голову к Фефелову. Помаленьку разомлев в зимнем камуфляже, «физик» дремал с полузакрытыми глазами. Такому фокусу Вадим не научился даже после пяти лет учебы в военном институте. А возможности предоставлялись исключительно благоприятные: лекции, семинары, самоподготовка.
Испытав не красящее офицера чувство зависти, Токмаков не стал его сдерживать, а ткнул своего защитника локтем в бок:
– Из твоего хваленого кафе на девятом этаже бункер Сталина виден?
– А как же! – мгновенно пробудился тот к жизни. Не Сталин, у которого бы нашелся широкий фронт работ в современной России, а прапорщик Фефелов, не представлявший угрозы для общественного порядка. Проснулся и мгновенно нацелил острый носик и блеклые голубые глазки на предмет своего обожания – Людмилу Стерлигову, работавшую теперь почему-то уже за соседним столом.
На этот раз она не осталась безучастной:
– Не верьте ему. Во-первых, площадь Чапаева видна не из кафе, а только с последнего этажа здания. Во-вторых, командные пункты на поверхности не располагают.
Лицо девушки не отличалось оригинальностью дизайна: круглое, широкоскуленькое, с мягким подбородком. К этому лицу подошли бы льняные косички, а не короткая стрижка под «солдата Джейн». Также не красили Людмилу и глубокие синие тени под глазами.
Вероятно, она нечто подобное подозревала. И дабы компенсировать эти темные круги, надела «ювелирные украшения головы, парные». Так среди ювелиров называются серьги.
Серьги девушки с выдающимся бюстом вспыхивали белыми, фиолетовыми, розовыми огоньками. Недавно Токмаков работал по алмазам на внешнеэкономической линии и не хуже любого геммолога [32] мог бы отличить алмаз от муассанита, имеющего такой же блеск и аналогичную твердость и используемого для подделок высшего уровня. И теперь наметанный глаз его не обманывал: Людмилу Стерлигову украшали настоящие бриллианты. В каждом своем милом розовом ушке она носила по автомобилю «Форд» последней модели.
А голос у девушки был приятный: низкий, грудной.
Токмаков хотел предложить ей маленькую экскурсию в бункер Сталина. Но не успел. В архив заглянул Виктор Непейвода. По мрачному лицу коллеги Вадим понял, что возникли осложнения. Во время допроса председатель правления Стена-банка Юрий Германович Безверхий внезапно почувствовал себя плохо, и по «скорой» был госпитализирован в лучшую из городских клиник. Жанна Милицина вцепилась было в него мертвой хваткой, но диагноз гласил: предынфарктное состояние, и следователь вынуждена была отступить.
Осмотр служебного кабинета Безверхого не прибавил к материалам дела ничего, кроме десятка эротических журналов.
– Прихватим понятых и поедем к этому ковбою домой, – негромко сказал Непейвода. – Может, там что обнаружим. Ну а ты?
Токмаков не успел ответить. Вместо него это сделал Фефелов:
– Нам тоже пора. Правда, Вадим Евгеньевич?
Токмаков не помнил, чтобы называл прапорщику свое отчество. Но дело было даже не в этом – отчество легко узнать из командировочного предписания, да мало ли где. Буквально на глазах, за несколько мгновений, Фефелов преобразился из туповатого служаки в серьезного человека, от которого нельзя отмахнуться, как от надоедливой мухи. Но вот можно ли ему верить и доверять?
– Да, – кивнул головой Токмаков, и добавил: – Встречаемся вечером в кабинете Гайворонского. Напомни об этом Жанне Феликсовне.
Непейвода вздрогнул:
– Смеешься? Она ничего не забывает.
Вадим Токмаков покидал архив Стена-банка с ощущением прерванного свидания. Возможно, прерванного на самом интересном месте. Уходя, он чувствовал взгляд Людмилы Стерлиговой.
3. Генеральская «кукушка»
На стоянке перед банком скучала неприметная серая «девятка» с таким же не бросающимся в глаза госномером и тонированными стеклами.
Фефелов распахнул перед Вадимом переднюю дверцу:
– Прошу!
– И куда мы едем, позволь узнать?
– Туда, где нас ждут.
– Ладно, – согласился Вадим, – только на переднее сиденье садись ты. Ведь старший машины – не пассажир! А я немного хочу побыть пассажиром.
На самом деле Токмаков не хотел, чтобы за спиной сидел человек с автоматом. Мало ли что взбредет ему в голову. Мало ли какая блажь.
Фефелов усмехнулся, но в спор не полез. «Девятка» рванула с места так, что вжало в кресло. За окном стремительно разворачивалась панорама города – мирного, провинциального тихого болотца. Но Токмаков уже знал, что черти в нем водятся крупного калибра. А водитель гнал так, будто они уже гнались за ними.
Четверть часа бешеной езды, пеший марш-бросок на пятый этаж блочной «хрущевки» почти в центре города, тройной, через паузы, звонок, – и стальная дверь распахнулась перед Токмаковым.
На пороге стоял невысокий плотный человек в хорошем костюме и дорогом, аккуратно повязанном галстуке. Он представился первым:
– Виктор Тихонович! Проходите, поговорим за чайком о делах наших скорбных!
От сердца отлегло. Токмаков узнал генерал-лейтенанта Калужного – начальника Главного управления финансовой разведки в Поволжском регионе. Они прошли в гостиную.
– Вот уж не думал, что с капитаном своей же системы буду встречаться на «кукушке» [33] как…, – Калужный не договорил, махнул рукой. – Ладно, раз уж пошла такая пьянка… Андрей, сообрази там в холодильничке по маленькой выпить-закусить. А вы пока рассказывайте, Вадим Евгеньевич, ШТ [34] относительно вашей миссии я получил, но всегда лучше еще разок своими ушами…