На вид жилым его было сложно назвать, но призраком былой роскоши он не выглядел. Скорее всего, брошен, но не очень давно. Зачем его в принципе оставили для меня было загадкой, но бегло осмотрев зону старого лагеря, я направился туда.
Прислушался, принюхался — вроде никого. Чуйка молчала, а нос без усиления почуял только слабый запах, почти выветрившихся пряностей и старых трав.
— Есть кто? Здесь дорогу ветра показывают?
Я попытался добавить жизни и звука, крикнув в тёмный провал, но налетевший ветер резко подхватил мои слова и, скинув их с горы, унёс в новую, открывшуюся с этой стороны долину. Интересная здесь акустика. И вид открывался просто бомбический.
Понимаю, почему Птичьи тут жить решили. Вот он — горный курорт, а не непонятные Альпы со своими высокогорными лугами, куда загоняют коров, чтобы красивую рекламу снять.
Глубоко внизу лежала целая долина, заросшая плотным лесом и прикрытая низкими облаками, напоминающими туманную дымку. Леса тянулись на несколько километров и упирались в гору, вершина которой была покрыты снегом.
Хм. А мне, похоже, туда и надо. Так, что может не зря я кроличьи шкурки собирал, на случай, если «Теплообмен» в минус не справится. На меня снова налетел ветер, попытавшись подтолкнуть к краю. Одновременно и освежающе, и настойчиво, будто дорогу указывает. Но, спасибо, сам разберусь — спуск передо мной был плохим. Высоко лететь и жёстко приземляться.
Я заглянул в типи. Не стал дожидаться, когда глаза привыкнут к темноте, включил фонарик и высветил скромное убранство. В центре — очаг из камней, на котором стояла небольшая то ли плошка, то ли сковородка без ручки. У дальней стены лежала чья-то меховая шкура, размерами со стандартный матрас. А под потолком висели сушёные травки. И опять хрен поймёшь, только вчера это всё бросили или уже с месяц всё пустует.
Камни — холодные, шкура — пыльная, а травки явный сухоцвет. Они могли такими расти, а могли уже годы здесь болтаться. Запах слабый, едва уловимый, а сканер определил их, как один из альтернативных составов «Живинки». Я осмотрел вход, нашёл явные следы зубов и признаки того, что кусок кожи (вроде каффер или кто-то родственный) оторвали. И увидел следы начатого ремонта, но по каким-то причинам не доведённого до хоть какого-то логического завершения.
Прошёлся ещё раз по кругу, осмотрел пол, пошурудил сухими ветками и даже шкуру встряхнул в поисках тайников. Потом просветил стены, нашёл нечто похожее на рисунки, но настолько неявные, что замысел художника мне не дался. Вернулся на улицу, оценил время с погодой и решил заночевать здесь.
Но не в хижине, а рядом. А то будет потом, как с Машей… Кто спал на моей шкуре? Кто варил мои травки? Вот теперь фиг тебе, а не подсказки, как шакраса поймать…
Но несколько отдельно валяющихся жердей я позаимствовал. Растянул плащ-палатку, чтобы хоть какая-то защита была от ветра. Потом натаскал камней из соседних кострищ и сложил свой «колодец», долго не понимая, с какой стороны сильнее дует ветер. По ощущениям, он менял направление примерно каждые пять минут, размашисто гуляя по всей вершине. Может, с признанием этого места курортом я и поторопился, того и гляди и мой навес снесет, и Птичье типи.
Но ветер дует, а руки делают. Через час я уже сидел у огня, жарил крольчатину и попивал отвар золотарника. Не знаю, развивался ли интеллект, но организм, кажется, уже насытился и жор начал отступать. Правда, медленно.
Я всё равно плотно поел. Потом приготовил три порции «Прожоры», и так как свободной тары у меня было только для двух, то остальное пришлось попробовать сразу же. На мой взгляд, пресновато, но всяко лучше протеинового коктейля.
Наконец, насытившись, немного полистал «монстропедию». Хотя листал её ветер, я больше удержать пытался. Начало темнеть, и задуло ещё сильнее.
— Пофиг, — поёжившись, поплотнее стянул куртку. — У Маши вроде всё хорошо закончилось.
С этими словами я перебрался в типи. Забрал плащ-палатку, пристроив её вместо двери, и хотел прочистить дымоход для вентиляции, но при ближайшем изучении оказалось, что там не забито наглухо. Массив из разнообразных перьев скорее выполнял роль антимоскитной сетки, и с притоком свежего воздуха там было всё нормально. Я прилёг на мягкую шкуру и как-то очень быстро уснул под мерное гудение ветра снаружи.
Проснулся резко. Либо сам почувствовал чужое присутствие, либо шакрас, либо меня пёрышком пощекотали. Тут уже не разберёшься — я распахнул глаза и уставился на сгорбленную птичью фигуру, сидевшую напротив меня и подсвеченную огоньком свечи.
— Твою же мать! — вздрогнул я от неожиданности и, наверное, удивления, что не сработал сигнал тревоги.
— Ты знать мою мать? Чужак не мог, — женским голосом ответил комок перьев. Непонятное существо говорило по-английски, но с жутким акцентом. — Много сезонов назад сошла она с дороги ветра. Кто ты есть, чужак?
— Я не варил твою травку… — пробормотал я спросонья и отодвинулся к стенке.
Потянулся за пистолетом, но не чувствуя явной агрессии, рука свернула в сторону фонарика. Включил его, но слепить незнакомку не стал. Получилось разглядеть её и так. Первое, что бросилось в глаза, когда я их только открыл, а сейчас лишь дополнилось деталями — были перья. Много перьев. Накидка из перьев, шуба из перьев, причёска из перьев. Седые волосы, косы с вплетёнными в них перьями, смуглое морщинистое лицо, светлые глаза. Возраст с ходу не определить, но явно послепенсионный. Какая-то сказочная старушка-птица, но вроде бы не Баба-Яга.
Точно представитель Птичьих племён, но почему-то без маски-клюва. И Датч, и Гофер — оба твердили, что они как мандалорцы никогда их не снимают.
— Кто ты есть, чужак? — повторила женщина. — Зачем ты в землях Бинеси-Манидо?
— Я ищу Макадебинеси, — в этот раз я без запинки произнёс имя охотника, всю дорогу учил, как скороговорку.
— Он убьёт тебя, — пожала плечами старушка, махнув на меня рукой. — Уходи. Дай мне моё место. Это я пришла сюда умирать, а ты портить ветер.
— Ничего я не портить, а про убьёт, это ещё бабушка надвое сказала, — сказал я и понял, что ляпнул глупость, но бабушка явно не успевала так быстро понимать мою речь. — Кто вы? Зачем вам умирать здесь?
— Моя дорога завершена, — снова пожала плечами старушка и снова махнула рукой, но как будто бы уже на себя, на меня и на всё вокруг. — Ветер больше не ведёт меня. Я теперь сама чужак для Духов громовых птиц.
— Ну вот, мы уже нашли кое-что общее, — улыбнулся я, уступая шкуру. — Чужак же может говорить с чужаком? У меня чаек хороший есть.
— Говорить может, — задумчиво сказала старушка. — Меня звать Ниганибинеси. Раньше так звать. Кто ты и что хотеть знать?
— Расскажи мне, где найти врата? — медленно проговорил я и напрягся, решив, что могу спугнуть Нига…кактам…бинеси. Надо было с чего-то попроще начать, а не с врат, про которые мне говорила «Птица» встреченная на дороге. Но ответ старушки меня успокоил и обнадёжил.
— Это же очень легко, — улыбнулась старушка и, шумно принюхавшись, наклонилась ко мне, зашелестев перьями. — Золотарник? Это чайок?
— Чайок-чайок, сейчас заварим. Так что насчёт врат?
— Легко, — повторила Ниганибинеси, — просто иди дорога ветра.
Да, твою же мать!
Но вслух я этого не сказал. Чайок, так чайок — поговорим, зайдём с другой стороны…
Глава 24
Баба-Нина, в общем-то, оказалась классной. За чайком из золотарника, пошли другие отвары, и так, слово за слово Ниганибинеси и стала Бабой-Ниной. Ей было всё равно, даже забавляло, а я и до отваров выговорить её полное имя толком не мог.
Птичьи племена, как и многие отшельники Аркадии, были странными. Но и среди странных, находились свои персонажи с особенными странностями. Так что с этим вывертом Баба-Нина была практически нормальной. Как минимум на одной волне со мной, а чужак чужака, как известно, видит издалека.
Из племени её изгнали за какое-то нарушение, смысл которого, я, как ни пытался, всё равно не понял. То ли за любознательность, то ли попытки соскочить с дороги ветра, то ли вообще это были происки конкурентки, которая хотела занять её место в роли знахарки племени. И по правилам изгнания она должна была где-то бродить в каких-то «серых облаках», потому что в «белые» (где умирают приличные старцы) её не пустили. Но, так как с правилами у неё было туговато (как, к сожалению, и со слухом), то вместо «серых облаков» умирать она пришла на старую стоянку, с которой её связывала куча светлых воспоминаний.
Она разговорилась и не пыталась что-то от меня скрывать, но трудности перевода, странные термины, глухота и крепкие отвары ограничили полезную для меня информацию.
В сухом остатке: Баба-Нина была классным знатоком целебных трав и прочего знахарства, и, на мой взгляд, полезнее была бы в лагере повстанцев, нежели здесь. И уговорить я её пока не смог, но семена на подумать закинул. В ответ услышал философское:
— Макадебинеси всё равно убьёт тебя, — хмыкнула старушка. — А если нет, то это быть чудо. И тогда я подумать. Если вернёшься, то поговорим.
А по поводу врат и дороги ветра рассказала довольно много, но точный адрес назвать не смогла. Подозреваю, что просто никогда не видела карты и не разбиралась в координатах. Показать дорогу Баба-Нина отказалась, сославшись на сложную для её возраста дорогу.
Там у большой горы за лесом, повыше поднимись, сверни у камня, похожего на птицу, потом вверх по тропе вдоль обрыва и найдёшь первый «перекрёсток» ветра. Перекрёсток в кавычках, так как перевод приблизительный.
Дальше обещалось ещё два «перекрёстка», за ними сами врата, а за ними меня непременно убьёт Макадебинеси. А если не он, то кто-то другой из племени, но случится это обязательно.
Я кивал, соглашался и продолжал задавать наводящие вопросы. Узнал, что переходы между «перекрёстками» охраняют какие-то стражи. Не из племени, но духи как добрых предков, так и врагов племени. Духам сказала не верить никаким, а слушать только ветер. Довольно искренне пожелала мне удачи, растёрла в морщинистых руках какую-то травку и сдула её на меня.