— Что? Убивать католиков? — крикнул его товарищ, у которого в одной руке был факел, а в другой окровавленная шпага. — вы кто такой? Свят, свят, свят, да вы из королевских легкоконников! Вот тебе на! Вы дали маху, господин офицер.
Капитан выхватил из-за пояса второй пистолет и взвел курок. Головорез отлично понял, что означает движение, которое сделал Жорж, а так же слабый звук щелкнувшего курка. Он бросил факел и пустился бежать без оглядки. Жорж пожалел на него пули. Он нагнулся, дотронулся рукой до женщины, распростертой на земле, и удостоверился, что она мертва. Ее ранило навылет. Ребенок, обвив ее шею ручонками, кричал и плакал. Он был залит кровью, но каким-то чудом не ранен. Он уцепился за мать — капитан не без труда оттащил его и завернул в свой плащ. Убедившись после этой стычки, что лишняя предосторожность не помешает, капитан поднял шляпу убитого, сорвал с нее белый крест и прикрепил к своей. Благодаря этому он уже без всяких приключений добрался до дома графини.
Братья кинулись друг другу на шею и потом долго еще сидели, крепко обнявшись, не в силах вымолвить ни слова. Наконец капитан вкратце рассказал, что творится в городе. Бернар проклинал короля, Гизов, попов, порывался выйти и помочь братьям, если они попытаются оказать сопротивление врагам. Графиня со слезами удерживала его, а ребенок кричал и звал мать.
Однако нельзя же было кричать, вздыхать и плакать до бесконечности — наконец заговорили о том, как быть дальше. Конюший графини сказал, что он найдет женщину, которая позаботится о ребенке. Бернару нечего было и думать выходить на улицу. Да и где он мог бы укрыться? Кто бы ему поручился, что резня не идет сейчас по всей Франции? Мосты, по которым реформаторы могли бы перебраться в Сен-Жерменское предместье, откуда им легче было бы бежать в южные провинции, с давних пор сочувствовавшие протестантству, охраняли многочисленные отряды гвардейцев. Взывать к милосердию государя, когда он, разгоряченный бойней, требовал новых жертв, представлялось бесполезным, более того: неблагоразумным. Графиня славилась своей. набожностью, поэтому трудно было предположить, чтобы злодеи стали производить у нее тщательный обыск, а слугам своим Диана доверяла полностью. Таким образом, ее дом оказался наиболее надежным убежищем для Бернара. Было решено, что пока она спрячет его у себя, а там будет видно.
С наступлением дня избиение не прекратилось, напротив, оно стало еще более ожесточенным и упорядоченным. Не было такого католика, который из страха быть заподозренным в ереси не нацепил бы на шляпу белого креста, не вооружился бы или не бежал доносить на гугенотов, которых еще не успели прикончить. Король заперся во дворце и к нему не допускали никого, кроме предводителей головорезов. Чернь, мечтавшая пограбить, примкнула к городскому ополчению и к солдатам, а в церквах священники призывали верующих никому не давать пощады.
— Отрубим у гидры все головы, раз и навсегда положим конец гражданским войнам, — говорили они.
А чтобы доказать людям, жаждавшим крови и знамений, что само небо благословляет их ненависть и, дабы воодушевить их, явило дивное чудо, они вопили:
— Идите на Кладбище убиенных младенцев и посмотрите на боярышник: он опять зацвел, его полили кровью еретиков, и это сразу его оживило и омолодило.
К кладбищу потянулись торжественные многолюдные процессии, — это вооруженные головорезы ходили поклониться священному кустарнику, а возвращались они с кладбища, готовые с вящим усердием разыскивать и умерщвлять тех, кого столь явно осуждало само небо. У всех на устах было изречение Екатерины. Его повторяли, вырезая детей и женщин: Che pieta lor ser crudele, ehe crudelta lor ser pietoso — теперь человечен тот, кто жесток, жесток тот, кто человечен.
Удивительное дело: почти все протестанты побывали на войне, участвовали в упорных боях, и им нередко удавалось уравновесить превосходство сил противника своей храбростью, а во время этой бойни только два протестанта хоть и слабо, но все же сопротивлялись убийцам, причем из них двоих воевал прежде только один. Быть может, привычка воевать в строю, придерживаясь боевого порядка, мешала развернуться каждому из них в отдельности, мешала превратить свой дом в крепость. И вот матерые вояки, словно жертвы, предназначенные на заклание, подставляли горло негодяям, которые еще вчера трепетали перед ними. Они понимали мужество как смирение и предпочитали ореол страдальца ореолу героя.
Когда жажда крови была до некоторой степени утолена, наиболее милосердные из головорезов предложили своим жертвам купить себе жизнь ценой отречения от веры. Лишь очень немногие кальвинисты воспользовались этим предложением и согласились откупиться от смерти и от мучений ложью, — быть может, простительной. Над головами женщин и детей были занесены мечи, а они читали свой символ веры и безропотно гибли.
Через два дня король попытался унять резню, но если дать волю низким страстям толпы, то ее уже не уймешь. Кинжалы продолжали наносить удары, а потом уже и сам король, которого обвинили в потворстве нечестивцам, вынужден был взять свой призыв к милосердию обратно и даже превзошел себя в своей злобе, каковая, впрочем, являлась одной из главных черт его характера.
Первые дни после Варфоломеевской ночи Бернара часто навещал в укрытии его брат и всякий раз приводил новые подробности тех страшных сцен, коих свидетелем ему суждено было стать.
— Когда же наконец я покину этот край убийц и лиходеев? — воскликнул Жорж. — Я предпочел бы жить среди зверей, чем среди французов.
— Поедем со мной в Ла-Рошель, — говорил Бернар. — Авось, там еще не взяли верх головорезы. Давай вместе умрем! Если ты встанешь на защиту этого последнего оплота нашей веры, то твое отступничество будет забыто.
— А как же я? — спрашивала Диана.
— Поедем лучше в Германию, а не в Англию, — возражал Жорж. — Там по крайней мере и нас не зарежут, и мы никого не будем резать.
Их замыслы не осуществились. Жоржа посадили в тюрьму за то, что он отказался повиноваться королю, а графиня, дрожавшая от страха, что ее возлюбленного найдут, думала только о том, как бы помочь ему бежать из Парижа…
/П. Мериме. Хроника царствования Карла IX. — Москва, «Детская литература», 1988. /
ИСТРЕБЛЕНИЕ ИНДЕЙЦЕВ
…К моменту, когда первые европейцы высадились в Северной Америке, на территории нынешних США обитало до 400 индейских племен, численность которых достигала 1–2 миллионов человек. Все исторические источники свидетельствуют о том, что аборигены равнодушно и приветливо встретили «бледнолицых», приехавших в Америку. Последние в свою очередь действовали по отношению к индейцам, руководствуясь широко распространенной, но не лучшей формулой: «Ни одно благодеяние не остается безнаказанным». Колонизаторы начали хладнокровно, используя все средства и методы, «очищать» территорию Америки от коренных жителей. И уже к началу XX века на территории США насчитывалось лишь около 200 тысяч индейцев.
«Европейский захват Америки, — пишет известный американский историк А. М. Джозефи, — нельзя не назвать одной из самых темных глав человеческой истории… Никто и никогда не узнает, сколько индейцев и сколько племен было обращено в рабство, развращено, уничтожено».
Колонизация Америки — история беспрерывных войн против аборигенов, не имеющая себе равных в мировой истории по хладнокровной жестокости. Целью этих войн было физическое истребление коренных жителей.
В те времена индейцев теснили с Атлантического побережья, где обосновывались первые европейские колонии и закладывались первые поселения и города, первые фермы и плантации. При этом каждая колония применяла свои методы.
В одних районах захват индейских земель осуществлялся насильственным путем, и в ответ, пытаясь изгнать колонизаторов, местное население поднималось на восстание. (Например, на территории нынешнего штата Вирджиния в 1644 г. восстание было жестоко подавлено, а большая часть индейцев истреблена). В других — применялись «мирные» средства: земли «приобретались» в обмен на безделушки или конфисковывались в порядке возмещения «долга» за алкоголь. В колонии Новая Англия колонисты с самого начала стремились к физическому истреблению местных жителей. Именно там была введена практика специальных премий за скальпы индейцев, цена на которые росла по мере расширения колонизации.
В 1703 г. в Новой Англии выдавалась премия в 40 фунтов стерлингов за каждый индейский скальп, в 1720 г. премия была повышена до 100 фунтов, а в 1744 г. за мужской скальп платили 100 фунтов, за женский или детский — 50 фунтов стерлингов.
«Не было такого метода, который оказался бы слишком зверским для претворения в жизнь правительственной политики покорения и истребления индейцев», — отмечает американский историк-марксист Г. Аптёкер.
Наряду с «очисткой» земель от индейцев для них стали создавать резервации. Племенам, населявшим Флориду, Джорджию, Алабаму и другие районы юга и юго-востока Соединенных Штатов, для поселения отводилась территория в Оклахоме. На севере индейцы также сгонялись в резервации. «Дорогой слез» назвали индейцы этот путь смерти на запад: из 50 тысяч индейцев от голода, холода, насилий погибла примерно половина. «Это было в середине зимы, — писал очевидец этого переселения А. де Токвиль, — и холода стояли необычно сильные. Индейцы вели с собой семьи, а в обозе у них были раненые, больные, новорожденные дети и умирающие старики. У них не было ни палаток, ни телег, только свои руки и кое-какая провизия…»
Капиталистическая экспансия гнала отряды колонистов все дальше и дальше на Запад. Переселенческая волна усилилась после окончания гражданской войны и особенно в связи с «золотой лихорадкой» в Калифорнии. Через степи прокладывались дороги, по которым шли вереницы повозок колонистов, охраняемые конными отрядами. Для защиты этих путей сооружались форты, в них сосредотачивались гарнизоны. Жадные до наживы толпы золотоискателей захватывали земли, беспощадно истребляли индейцев. В результате к 1910 г. от 138 тысяч индейцев, населявших Калифорнию в 1770 г., осталось 15 850 человек.