Насколько с энтузиазмом выполнял план сестры и её советников Энтони Вудвилл, можно строить различные предположения. Как и о том, какими такими особенностями обладал Ричард Грей, если его влияние на наследного принца считалось неблагоприятным, и вообще его старались держать подальше и от двора, и от Ладлоу, занимая на стороне всевозможными поручениями.
У меня сложилось отчётливое впечатление, что в Энтони был какой-то надлом, который довольно давно гнал его в опасные ситуации, и который только усилился от того, что он оказался запертым с наследником престола в Ладлоу. Достаточно вспомнить, как он бился на развлекательном, в общем-то, турнире с Бургундским Бастардом — насмерть, до самого вмешательства короля, остановившего турнир.
Понимаете, и Энтони Вудвилл, и Ричард Грей были опытными военными. Какова вероятность того, что совершенно внезапное для них присоединение к застолью герцога Бэкингема, не насторожила их до такой степени, что они спокойно надрались до беспамятства, а потом обнаружили себя под арестом?
Допустим, ты, в опасный момент вакуума власти, планируешь привести в засаду человека (тоже опытного военного), и затем ударить с двух сторон, чтобы наверняка его убить. И вдруг, к ночи, в гости к этому человеку вдруг сваливается целый герцог, о котором в придворных кругах не часто слышали, со своим эскортом. Ну ведь трудно допустить, что внезапный гость прибыл просто от скуки, чтобы выпить в компании, не так ли? Очень странный момент.
Впрочем, апатичное поведение графа Риверса в заключении, стихи о желании умереть, его власяница, желание быть похороненным рядом с Ричардом Греем — всё это не менее странно.
В этом, полагаю, была причина неудачи первого плана Мортона — человеческий фактор. Епископ не мог знать, до какой степени подавлен граф Риверс, и не мог предположить, что в игру активно вступит живущий бирюком герцог Бэкингем. Мортон мог быть искусным интриганом и гением, но в большой семье английской аристократии, тесно связанной браками, родством, службой друг другу, он был аутсайдером.
Невольно приходит в голову, что не потому ли он выбрал в качестве своего короля другого аутсайдера — Генри Ричмонда? Человека, волей судьбы оказавшегося в стороне от осознания взаимозависимости на каждом шагу, которые усложняли практическое решение задач большого масштаба.
Вторую попытку Мортон, скорее всего, предпринял, дав отмашку Стиллингтону выдать тайну первого брака Эдварда IV. Я всегда защищала Стиллингтона на основании того, что он лично от подобного разоблачения решительно ничего не выиграл. Что его погнало сделать заявление всего лишь чувство долга. Тем не менее, это чувство долга молчало достаточно долго, всё царствование Эдварда.
Но, возможно, оно и не молчало. Как минимум, ответственный епископ, имеющий доказательства того, что объявленный престолонаследник является незаконнорожденным, должен был поделиться сомнениями и опасениями с коллегами. Не в этом ли причина того, что первую присягу наследнику почти никто из духовных лордов королевства не подписал? Я бы хотела, впрочем, увидеть документ, из которого ясно видно, кто именно ту присягу подписал.
В любом случае, та маленькая деталь, что заявление Стиллингтона было подкреплено свидетельскими показаниями и выводами специалистов, говорит о том, что его сделали не за одну ночь, и даже не за один месяц. Свидетели-то были от Лондона далековато. Их надо было найти, допросить, составить протоколы, отдать протоколы для заключения специалистам, дать этим специалистам время их обсудить. Допустим, через церковные записи, перемещения свидетелей было проследить легче, чем если бы их разыскивали методом тыка. Тем не менее, всё это требовало времени.
Не говорит ли это о том, что к моменту смерти короля Эдварда, у Стиллингтона уже было на руках всё необходимое для заявления?
Расколов королевский совет накануне 13 июня, Мортон, очевидно, подготавливал почву для вторжения Ричмонда. То есть, на тот момент — для прибытия. План, базирующийся на участии английского флота, под командованием Эдварда Вудвилла, потерпел крах в мае, но Франциск Бретонский уже согласился дать англичанам-ланкастерианцам, число которых в Бретани слишком увеличилось для того, чтобы быть для него комфортным, корабли в аренду. Бунт, очевидно, предполагался довольно обширный, базирующийся на использовании самой большой в королевстве личной армии Гастингса.
Скорее всего, ликвидация Глостера и Бэкингема были частью этого плана. На тот момент, Бэкингем имел слишком много фактической власти, чтобы его проигнорировать (15 мая он получил следующие должности: Chamberlain of England; Justiciar (Chief Justice) and Chamberlain of North and South Wales and able to appoint the sheriffs, eschaetors and all other officers of the Principality; Constable of all royal castles in Wales, the Welsh Marches and the counties of Shropshire, Herefordshire, Somerset, Dorset and Wiltshire; Commission of Array for Wales, Shropshire, Herefordshire, Somerset, Dorset and Wiltshire[13]), и был слишком в стороне от Мортона и Гастингса, чтобы попытаться с ним договориться.
Более того, Buckinghams Retinue Re-enactment Group утверждает, что сын Глостера был помолвлен со старшей дочерью Бэкингема, Элизабет Стаффорд. Очевидно, речь идёт о сыне Ричарда Глостера от Анны Невилл, потому что Элизабет к 1483 году было всего 4 года.
В общем, в июне 1483 года, для Мортона оба герцога были, однозначно, врагами, и помехой его планам. Чего Мортон, в очередной раз, знать не мог, так это роли Уильяма Кэтсби в орбите Гастингса. Он не мог знать, что его далеко идущие планы станут известны Лорду Протектору, и тот предпримет свои меры. Суда по всему, отчаянная выходка Гастингса стала для него громом среди ясного неба.
Что касается Глостера, то если предположить, что он узнал о широте заговора от Кэтсби, который изначально был его человеком, помещённым к Гастингсу, то известные нам от Мора замечания о скороспелой клубничке, созревшей, по слухам, в парниках епископа, имеют смысл. Как имеет смысл и приглашение Гастингса на обед. Лорд Протектор играл с заговорщиками, как кот с мышами.
Герцог Бэкингем вступает на опасный путь
А сейчас мы, наконец, приближаемся к самому запутанному моменту лета 1483 года, когда герцог Бэкингем превратился из союзника Ричарда Глостера в его врага. Версий, как я уже писала, несколько.
Одна говорит о том, что герцог смертельно оскорбился, недополучив какие-то спорные земли де Бохуна, на которые претендовал.
Другая — что он обиделся, поняв, что в ближний круг Ричарда III будут входить несколько другие люди, чем он предполагал. Герцог Бэкингем мог близко общаться с герцогом Глостером (в конце концов, они успели, в этом качестве, обручить детей — то есть, по канонам того времени, поженить), но король Ричард III явно больше опирался на своего ещё более старого друга, Джона Говарда. Который, к слову сказать, эффективно служил дому Йорков вообще, и предыдущему королю, Эдварду IV, отношения с которым у Бэкингема не сложились, в частности.
И, наконец, многие викторианские историки намекали, что Бэкингем не простил Ричарду убийства племянников. И решил отдать свою лояльность Генри Ричмонду, посчитав, что тот будет лучшим королём. В середине 1800-х годов появилось мнение, что Бэкингем сам начал примерять на себя корону, поддавшись соблазняющим речам Мортона.
Для начала, есть смысл пройтись просто по хронологии.
28 июня 1483 года, Бэкингем получил титул Great Chamberlain of England, и сыграл свою церемониальную роль на коронации Ричарда 6 июля. Ричард признал права герцога на спорные земли де Бохуна 13 июля. Грант требовал, разумеется, утверждения парламентом. 15 июля, Бэкингем получил титулы и должности Lord High Constable of England и Receiver-General of the Duchy of Cornwall.
Слухи о том, что сыновья короля Эдварда исчезли из Тауэра, начали распространяться около 13 июля, практически накануне отъезда Ричард III в королевский прогресс (в поездку по стране). Известно, что Бэкингем не был в сопровождении короля 22 июля. Но вот где он был?
Чаще всего, историки пишут, что Бэкингем был в Лондоне, подготавливая подответственные ему департаменты к своему многомесячному отсутствию. Всю страну объехать — не кот чихнул, а ход дел во Франции, чей король замедленно помирал уже с год, подразумевал, что может сложиться ситуация, требующая немедленных действий. Проблема с этим утверждением в том, что оно логично, но никак не подтверждено. Хотя, по идее, бурная деятельность раздающего приказания Верховного Коннетабля королевства должна была оставить следы в лондонских летописях. Но по другим слухам, собранным Buckinghams Retinue Re-enactment Group, Бэкингем в тот момент находился у себя в Брекнок Кастл, куда уже должен был прибыть епископ Мортон, отправленный из Лондона в 20-х числах июня.
Единственное, в чём можно не сомневаться — это присутствие Бэкингема в Глостере 2 августа, и в том, что герцог уехал в Брекнок Кастл уже на следующий день. По слухам, после шумной ссоры с королём, о содержании которой никто не может ничего сказать.
Что касается дел короля Ричарда, то он, сразу после коронационного банкета, уехал с Анной в Гринвичский дворец, и оттуда — в Виндзор. Около 7 июля, он оповестил о своей коронации коллег на континенте, и назначил своими лейтенантами (наместниками) в Уэльсе, Восточной Англии и на севере — Бэкингема, Норфолка и Нортумберленда.
Интересен тот момент, что 13 июля, когда Ричард дал Бэкингему грант на спорные земли де Бохуна, он сделал Джона Говарда Верховным Адмиралом Англии, Ирландии и Аквитании, отдал ему годовые доходы с 23 королевских земельных владений, и подарил около 100 поместий, ранее принадлежавших Энтони Вудвиллу. Мог ли на такую щедрость обидеться Бэкингем, с его чувством собственной важности?
Мог. Собственно, обидеться он мог уже несколько раньше, 28 июня, когда Говарду был дан титул герцога Норфолка. Да, Джон Говард был королевской крови, и по линии отца (от второго сына короля Джона, Ричарда Корнуольского), и по линии матери (от старшего сына короля Эдварда I), но сам «старина Джок» был произведён в рыцари всего-то 29 марта 1461 года, после битвы при Таутоне. То есть, с точки зрения Бэкингема, новый герцог Норфолка был просто-напросто выскочкой.