Генрих фон Офтердинген — Новалис — страница 10 читать онлайн бесплатно

К ЛИПЕ

Липа-чаровница!

В душный летний зной

Рада ты склониться

Снова надо мной.

Ты цвела, бывало,

Вся в жужжанье пчел;

Сердце ликовало,

И к тебе я шел.

Весело мне было

У тебя в тени;

На душе уныло

Стало в эти дни.

Плакали в ненастье

И твои листы.

«В чем твое несчастье?» —

Словно шепчешь ты.

Говорю в печали:

Милая больна,

И теперь едва ли

Выживет она.

Будь она здорова,

В тень твоих ветвей

Я пришел бы снова

С милою моей.

ХАРАКТЕР МОЕЙ БУДУЩЕЙ ЖЕНЫ

Из всех девиц меня пленить

Способна лишь одна.

Нельзя девицу не ценить,

Когда она умна,

Радушна, ласкова, добра,

Привязчива всерьез,

Живая, резвая сестра

Беспечных майских грез.

Годится простенький наряд

Для прелестей таких;

И так они всегда затмят

Завзятых щеголих.

Хоть постоянно занята

Жена, хозяйка, мать,

Ей не мешает красота

Повсюду поспевать.

Достаток тоже не во вред.

Приятнее всегда,

Когда питателен обед

И не страшит нужда.

Но как найти подобный клад,

Подобный идеал?

Я вам, друзья, признаться рад:

Портрет я набросал.

Слывет наш город небольшим,

Живет Лаура там;

А кто Лаурою любим,

Деревья скажут вам.

БЕГ ПО ЛЬДУ

Юноша цветущий, ты, быстроногий,

Холода не бойся, германец пылкий;

Ослепительный лед влечет проворных

Гладью зеркальной.

Прикрепим надежно стальные крылья,

Дар Гермеса, чтобы дорогу взрезать

Весело и дружно в ночном сиянье

С песней задорной.

Только берегись полыньи коварной,

Где резвились нимфы, беги потише,

Юноша, минуя по мраке прорубь:

В ней твоя гибель!

Лишь сгустится сумрак морозной ночи,

Лишь наденет небо наряд блестящий,

Дружелюбно месяц над нами светит

Нашему бегу.

ДВЕ ДЕВИЦЫ

Вам, боги, вам судьба моя известна:

Среди сомнений мечется мой дух.

Вся жизнь моя таится в девах двух,

И каждая из них равно прелестна.

Румянцем губ меня влечет одна,

Чьи прелести способствуют желанью:

Мне целят в глаз два резвых шалуна,

Едва прикрытые прозрачной тканью.

Царит Амур в глазах, где тьма ночная;

Во тьме престол ночного божества[249].

В других глазах, покоем соблазняя,

Фиалковая веет синева.

Одна прельщает розами ланит,

Зовущих целоваться с милой крошкой;

Другая невзначай воспламенит

Катона[250] самого своею ножкой.

Фантазия, постой, оставим резвость!

Вдохновлены преданием благим,

Проявим платоническую трезвость,

О свойствах душ давай поговорим.

Одной мила забавная сатира,

Ей нравится остротами блистать;

А Каролина около клавира

Грустить предпочитает и мечтать.

Одну чарует шум веселый бала,

Насмешливый Вольтер[251] приятен ей;

Другая всё бы Бюргера читала

Там, где воркует сладостный ручей.

Беспечна, весела брюнетка Минхен,

Как шаловливый, ласковый зефир;

Зато вкушать способна Каролинхен

Под крышею соломенною мир.

Когда со мною Минхен, я порхаю,

И для меня Гораций — образец[252],

А рядом с Каролинхен, как мудрец,

Я, прохлажденный хмелем, затихаю.

ПЕСНЯ ПРИ КУПАНЬЕ

Друзья, веселее! Одежды долой!

Томительным солнечным днем,

Когда изнуряет мучительный зной,

В прохладную воду нырнем!

Нам тягостен жаркий полуденный час,

Приносит он много вреда;

Зато воскрешает природу и нас

В кустарнике частом вода.

Быть может, волна бескорыстно хранит,

Играя среди духоты,

Всю прелесть румяных девичьих ланит,

Стыдливый восторг наготы.

Так вот что меня в отдаленье манит,

Так вот что велит мне нырнуть;

Играя, целует, лаская, пьянит

Мою обнаженную грудь.

ДЬЯВОЛ

Случилось плуту продувному,

Мошна которого пуста,

Стеченью обстоятельств столь дурному

Поддаться и признать: всё в мире суета.

И в городке провинциальном

На площадях и во дворах,

На всех воротах и на всех дверях

Развесил объявленье вертопрах

В базарном стиле, броском и сусальном,

На многое не смея притязать:

Сегодня в пять часов намерен показать

За двадцать крейцеров он дьявола публично,

Что в просвещенный век и модно и прилично.

Всех, кто ходить умел, привлек великий маг,

Как будто Рождество вернулось между делом;

Сам бургомистр на двери мелом

Изволил записать, чтоб не попасть впросак,

Час представленья. Город в целом

При этом был взволнован так,

Что свой натягивал парик и фрак

Чиновник; жертвовал среди зевак

Последним крейцером ремесленник-простак.

Один портной сказал: «Я не дурак.

Я черта ежедневно вижу даром

В лице моей жены. Чертовским карам

И так подвержен я, и ни к чему мне маг».

Представ собравшемуся люду,

Герой с пустейшим кошельком

Сперва манипулировал молчком,

И, зрителей готовя к чуду,

Он оказался вдруг речист;

Спросил он, кто здесь атеист,

При этом, на руку нечист,

Мошенник требует оплаты.

Бывают и такие прокураты;

Но втайне зрителям обидно,

Глядят во все глаза, а ничего не видно.

Бездельник, bel esprit, отважился один

Сомненье выразить словами:

«Я вижу пустоту». «Вы правы, господин, —

Плут молвил, — стало быть, сам дьявол перед вами».

ЖАЛОБА ЮНОШИ

Никогда еще не улетали

Радости бесследно от меня;

Сердце новой сладостью питали,

Дух воспоминанием пьяня;

Благодарен памяти отрадной,

Процветал я скорби вопреки,

В юности лозою виноградной

С миром увенчав свои виски.

Трепетно внимательный читатель

Нежных щек и голубых очей,

Грезил задушевнее мечтатель

В леденящем сумраке ночей;

А когда в разлуке с Клерхен милой

Пилигрима мучила тоска

И с такой целительною силой

Соловей мне пел издалека,

Утешала жизнь меня улыбкой,

Обнадежив множеством примет;

Не прельщал Амур мечтою зыбкой,

Не поил дурманом Ганимед.

Так что солнце для меня не гасло,

Ветерки ласкались в тишине;

Окунувшись в розовое масло,

Приближались образы ко мне.

Льнут ко мне венерины голубки

С новыми венками за игрой;

Наливные гроздья, словно кубки,

Мне сулит любвеобильный рой;

Приобщают к дивным совершенствам

Поцелуи граций, ласки муз;

Упоен божественным блаженством,

С божеством я заключил союз.

Как, однако, щеки пламенеют,

Если вновь передо мной возник

Там, где тучи к вечеру темнеют,

Страстотерпца величавый лик[253],

Потому что этого светила,

Вольного среди других светил,

Небо светом вечным не прельстило,

Ад кромешной тьмой не укротил.

Так изнежен я судьбой моею,

Что совсем я мужества лишен;

Я перед опасностью слабею,

Выпадом враждебным устрашен.

Мне Любовь капризно потакала,

И моя лукавая судьба

Баловня беспечного ласкала,

Воспитав покорного раба.

Посохом пастушеским играя,

Юноша копьем не потрясал.

Как чужда мне пляска боевая!

Только в хороводах я плясал.

Обойденный роковым величьем,

Я не рисковал собой в бою,

Потому что в обществе девичьем

Проводил доселе жизнь мою.

Если хочешь ты внушить мне, Парка,

Что заклятью пылкому дано

В чаянье мгновенного подарка

На твое влиять веретено,

Осчастливить можешь миллионы,

У меня отняв мой мнимый рай;

Ниспошли мне скорбь, даруй препоны,

Лишь духовной силы мне придай.

Я бы разжигал огонь алтарный,

Слыть счастливцем я тогда бы мог,

Радостный, свободный, лучезарный,

Духом закален среди тревог;

Но когда ответишь ты отказом,

Пережить не в силах я стыда;

Жизнь мою тогда прерви ты разом,

Ибо жизнь моя — не жизнь тогда.

ДОРЕ

(В знак благодарности за портрет моей Жюли)

Неужто меркнет взор целебный,

Затеплившись на краткий срок?

Но как соткать узор волшебный,

В котором был бы цел цветок?

Неужто скорбного потомства

Не осчастливит милый лик,

И нам даровано знакомство

С небесным образом на миг?

Пугает радость нас потерей,

Печалью будущей грозя;

Хоть время стоит всех мистерий,

Привыкнуть нам к нему нельзя.

Неужто дивному бутону

Дарован этот сладкий час,

Чтоб, расцветая по закону,

Навек божественный погас?

Под кипарисом скорбью смутной,

Слезами тайными томим,

Поэт вздыхает поминутно,

Пока возлюбленная с ним.

Влюбленный ловит взором жадным

Приметы хрупкой красоты,

Покуда мраком безотрадным

Не облеклись ее черты.

Красавица сказала нежно:

«О чем ты думаешь, скорбя?

Быть может, ласкою небрежной

Я потревожила тебя?

Утешься, милый! Дева вскоре

Тебе листок преподнесет,

Который, прогоняя горе,

От мыслей тягостных спасет».

Поэт ответствует несмело:

«Я сердцем, кажется, воскрес.

Тоска впервые онемела

В предчувствии таких чудес».

Чтобы душе благоговейной

Не страшно было уповать,

Листок рукой своей лилейной

Готова Муза даровать.

Не бойся впредь, считая годы!

Теперь тебе роптать грешно.

Преображение природы

Искусством запечатлено.

Навеки в строгом очертанье

Возлюбленная молода:

Земля и небо в сочетанье,

Единство цвета и плода.

Рисунок видя безупречный,

Осенней мрачною порой

Ты различишь прообраз вечный,

И время проиграет бой.

Искусство в зеркале чудесном

Хранит пленительную тень.

Хотя в обличии телесном

Померк неуловимый день.

Влюбленный счастлив, несомненно;

Слов не находит он в ответ,

А перед ним одновременно

Лик ненаглядный и портрет.

Хоть, недостойная заслуги,

Восторгом песня рождена,

Лишь благодарностью подруги

Художница награждена.

ПОЭЗИЯ

Горняя жизнь в голубом облаченье,

Нам дает она[254] урок;

Чертит имя, чье значенье

Пестрый затаил песок.

Благодатная твердыня,

Где светильник не потух;

Там вселенская святыня[255],

Хоть покинул тело дух.

Шепчет нам обетованья

Лист, потерянный не раз;

Очи древнего сказанья

Открываются для нас.

С шумом распахнутся створы,

Молча внидете в портал;

Сверху возвестят вам хоры:

Мрамор вещий в храме лежал.

Беглые проблески в жизни мгновенной,

Ими ночь населена;

Пленены игрой блаженной,

В празднествах расточены времена.

Кубки наполнив, любовь чарует,

Дух заиграл среди лепестков;

Так что детство вечно пирует,

Пока не порвется священный покров.

Нет колесницам, казалось, числа,

Все затерялось в сонмах несметных,

И на своих жуках разноцветных

К нам царица цветов снизошла[256].

Завидев облако-покрывало,

Ниц перед нею мы упали

И вновь заплакали в печали:

Красавицы как не бывало.

К ТИКУ[257]

Ребенок[258], радости не зная,

Заброшен в дальней стороне,

Отвергнув блеск чужого края,

Остался верен старине.

Он долго странствовал в смятенье,

Искал отчизну и семью;

В саду, в безлюдном запустенье

Нашел он ветхую скамью

И книгу, замкнутую златом[259],

Где тайнам не было числа,

И в сердце, чувствами богатом,

Весна незримо проросла.

Науку звезд, уроки злаков[260],

Мир неизвестный, мир — кристалл

Постиг читатель в царстве знаков

И на колени молча встал.

И в бедном платье, неприметный,

Возник среди высоких трав

Старик с улыбкою приветной,

Благочестивому представ.

Очам таинственно знакомы

По-детски ясные черты,

И ветерок среди истомы

Седины зыблет с высоты.

Скитанью долгому в разлуке

Дух книги положил конец;

Ребенок сжал в молитве руки:

Он дома, перед ним отец.

«Ты на моей стоишь могиле, —

Нарушил голос тишину. —

И ты, моей причастный силе,

Постигнешь Божью глубину.

Утешен книгою небесной,

Прозрел я в бедности моей;

Подросток, на горе отвесной[261]

Я видел душу всех вещей.

Явил мне таинства рассвета

Тот, Кто вселенную творит;

Ковчег Новейшего Завета[262]

Передо мною был открыт.

Я вверил буквам дар чудесный,

Таинственный завет храня;

Я умер, бедный и безвестный,

Господь к Себе призвал меня.

Века прервет одно мгновенье,

С великой тайны снят запрет;[263]

Здесь в этой книге откровенье:

В ней прорывается рассвет.

Стань провозвестником денницы[264],

Мир проповедуй меж людьми,

И наподобие цевницы

В себя мой чистый дух прими.

Будь верен книге! Бог с тобою!

Росой глаза себе промой.

Омытый глубью голубою,

Прославишь прах забытый мой.

Тысячелетнюю державу[265],

Как Яков Бёме, возвести,

И сам, прославленный по праву,

С ним снова встретишься в пути.

ПОЗНАЙ СЕБЯ!

Лишь одного человек искал веками повсюду,

На неприступных горах, в безднах и в недрах земных.

Тщетно давал имена сокровенному в тайне глубокой,

Чаял всегда и везде, не обретал никогда.

Некто[266] детям давно в дружелюбных мифах поведал,

Где к сокровищу путь, где к заповедному ключ.

Впрок немногим пошло загадочное указанье,

Мало кому довелось целью самой завладеть.

Так эпохи прошли, в заблужденьях мысль заострилась[267],

Даже мифу теперь истины не утаить.

В мире внешнем нигде не найти философского камня,

Мудрый обрящет его только в самом же себе.

Благоразумный адепт эликсирами пренебрегает[268],

И превращает он всё в чистое золото, в жизнь.

В нем таится король[269], в нем священная колба[270] дымится,

Дельфы[271] в нем. Он постиг мудрость: себя ты познай!

ЗАЗЕЛЕНЕЛ ПУСТЫННЫЙ ЛУГ

Зазеленел пустынный луг,

Кустарник зацветал вокруг;

Трава повсюду пробивалась,

И небо настежь открывалось;

Что движет мной, не знал я сам;[272]

Не верил я своим глазам.

Гостеприимный лес темнел,

Благоухал, шумел, звенел;

Везде меня встречали трели:

На каждой ветке птицы пели.