Из различных элементов, свойственных романтической поэзии, сложился причудливый фон сатирической поэмы Гейне. Главным героем является танцующий медведь Атта Тролль. У него и его супруги, медведицы Муммы, четыре сына и две дочери. Дети, особенно младший мальчик, во всем подражают тевтоманам и их вождям — «великим учителям гимнастики» Масману и батюшке Яну:
Удивительнейший мальчик!
И к гимнастике способен,
Кувыркается не хуже,
Чем гимнаст великий Масман.
По природному воспитан,
Знает лишь родной язык,
И жаргона греков, римлян,
Никогда не изучал.
Вольный, бодрый и веселый.
Мыла он не переносит,
Презирает умыванье,
Как гимнаст великий Масман.
Сам Атта Тролль соединяет в себе все ненавистные в ту пору для Гейне принципы: с одной стороны, он исполнен тевтоманского тупоумия, с другой стороны — он заражен коммунистическими идеями грубого равенства, казавшимися Гейне смешными.
Атта Тролль проповедует либерализм, притом в таких радикальных формах, до каких, пожалуй, радикалы типа Берне никогда и не доходили:
Если б думали медведи
И все звери так, как я,
Мы тогда усильем дружным
Победили бы тиранов.
Если б был в союзе боров
С жеребцом, и если б слон
Обнял хоботом по-братски
Рог могучего быка,
Если б волк, медведь, козел,
Даже заяц с обезьяной
Согласились хоть на время,
То успех достигнут был бы
Единенье, единенье —
Вот что нужно. В одиночку
Передушат нас, а вместе
Мы тиранов победим.
Единенье! Единенье!
Монополию мы свергнем
И республику зверей
Справедливую устроим.
Основным законом будет
Равенство всех божьих тварей
Без различия их веры
Или запаха, иль шкуры.
Слава равенству! Осел
Будет главным в государстве,
И на мельницу рысцою
Будет лев таскать мешки.
Так представлялось Гейне будущее «справедливое» царство зверей, тех самых, о которых он говорит в своей книге о Берне: «Когда я посетил Берне во второй раз на улице де-Прованс, где он окончательно поселился, то в его гостиной нашел такой зверинец людей, какой едва ли отыщешь даже в Jardin des plantes. В глубине комнаты сидело на корточках несколько немецких белых медведей, которые курили, почти постоянно молчали и только по временам извергали самым низким басом разные отечественные проклятия. Подле них приютился польский волк, в красной шапке, изредка выпускавший из хриплого горла сладкоприторнейшие замечания. Тут же я встретил и французскую обезьяну, принадлежавшую к уродливейшим обезьянам, каких я только когда-нибудь видел; она постоянно корчила рожи, для того чтобы из них можно было выбрать самую лучшую».
Цитированное место из книги о Берне просто производит впечатлению этюда к «Атте Троллю».
Гейне воплощает в фантастическом образе дрессированного медведя самодовольную глупость, откуда бы она ни проистекала. С одной стороны. Атта Тролль проповедует, как тевтоман:
Сын мой, сын мой, берегись
Бауера и Фейербаха!..
С другой стороны, Атта Тролль яростно напирает, подобно крайним радикалам, на собственность:
Собственность!
Права владенья!
Воровство они и ложь!..
Так сплести обман и глупость
Человек лишь мог презренный.
Собственности не творила
Бескарманная природа:
Без карманов в наших шубах
Мы являемся на свет.
Ни один из нас, конечно,
Не рождается с мешком
На своем природном мехе,
Чтоб ворованное прятать.
Только человек бесшерстный,
Что сумел чужою шерстью
Прикрывать себя, сумел
И карман себе устроить.
Существующие в характере Атты Тролля противоречия должны быть объяснены тем, что фигура Атты Тролля — собирательная. В этом образе Гейне слил отрицательные черты своих врагов справа и слева.
Что же противопоставляет Гейне Атте Троллю и его тупой семье? Каковы его положительные идеалы, которые он выдвигает в противовес принципам тех мелкобуржуазных и националистических элементов немецкого общества, против которых направлена сатира Гейне?
В соответствии с обращением к старым романтическим идеалам Гейне опять выдвигает идею свободной творческой индивидуальности. Он пишет «последнюю, быть может, песнь свободную, лесную, романтизма». Он боится, что этой песне суждено замолкнуть в боевом пожаре дня, ему кажется, что поэма о танцующем медведе совершенно «надпартийна», что она представляет собою свободную игру фантазии:
Летней ночи сон! Бесцельна
Песнь моя и фантастична,
Как любовь, как жизнь бесцельна.
Как творенье и творец!
Лишь собою вдохновенный,
То несется, то летает
В царстве вымыслов чудесных
Мой возлюбленный Пегас.
Не полезный он, не кроткий
Водовоз гражданских чувств
И не конь борьбы партийной
С патетическим копытом.
Нет, он золотом подкован,
Мой крылатый белый конь,
Удила его жемчужины,
Я их весело бросаю.
В причудливое царство несет крылатый конь поэзии. Гейне раскрывает старые сундуки со скрипящими заржавленными замками и вынимает оттуда, чтобы пленить читателя, великолепную, хоть и тронутую молью бутафорию романтики.
Здесь встают старые призраки Роланда, умирающего в долине Ронсеваля, трубящего в рог Олифанта, Иродиады, несущей окровавленную голову в руках, богини Дианы, волшебницы Абунды. Здесь изображена дикая охота в Пиренеях, погоня за медведями, предпринятая Гейне и его проводником, — и все это перемешано с полемическими выпадами против швабских поэтов, «истинно немецких» патриотов типа Масмана.
Поистине хаотичность «Атты Тролля» вполне оправдана подзаголовком «Сон в летнюю ночь», где на ряду с благовестом часовни звучит звон погремушек шутовского колпака:
Это мудрое безумье!
Обезумевшая мудрость!
Вздох предсмертный, так внезапно
Превращающийся в хохот!..
Не даром критики любят сравнивать эту сатиру Гейне с большими фантастическими комедиями Аристофана, а Брандес прямо утверждает, что со времен классической древности не рождалось еще поэта, обладавшего более сходным умом с Аристофаном, чем Гейне. «Глубина бесстыдства и полет лирики» — вот основные сходства сатирической поэзии Гейне и Аристофана, по мнению Брандеса.
Действительно, силою своей фантазии Гейне, подобно Аристофану, выворачивает мир наизнанку, смешивает границы логичного с нелогичным. Гейне пользуется романтикой как оружием, но это не мешает ему сокрушать эту романтику, взрывать ее изнутри. Поэтому удары, нанесенные Аттой Троллем, достались и немецкому либерализму, и мелкобуржуазному радикализму, и «политической поэзии», и тевтонствующей глупости — но заодно и романтике.
Когда Атта Тролль убит, на его памятнике Гейне делает следующую надпись:
Тролль, медведь тенденциозный,
Верующий, нежный муж,
Соблазненный духом века,
Был сначала санкюлотом.
Плохо танцовал, но веру
В самого себя имел;
Иногда вонял изрядно;
Не талант — зато характер!
В этом собирательном образе отражается вся путаница взглядов и понятий многоголосого немецкого бюргерства, только выходившего на арену политической деятельности. В противоречивости Атты Тролля демонстрируется противоречивость радикалов, двусмысленность их положения в современном им германском обществе.
Франц Меринг справедливо указывает, что Гейне осмеял не те идеи, составляющие драгоценное состояние человечества, за которые Гейне сам боролся и страдал, а то, как грубо, тупо и нелепо эти идеи воспринимались его радикальными современниками. «Он смеется, так сказать, — говорит Меринг, — только над медвежьей шкурой, в которую эти идеи временно наряжены».
В нелепую медвежью шкуру наряжены и полные энтузиазма, но путанные и далеко не конкретные прославления свободы, свойственные политическим лирикам. В сатирическом стихотворении, озаглавленном «Политическому поэту», Гейне объясняет, почему эти туманные произведения имеют успех у радикальной публики:
Усердно слушают тебя
И хвалят дружным хором:
Как благородна мысль, твоя.
Какой ты мастер форм!
И за твое здоровье пить
Вошло уже в обычай,
И боевую песнь твою
Подтягивать, мурлыча.
Раб о свободе любит петь
Под вечер в заведеньи,
От этого питье вкусней,
Живей пищеваренье.
Впрочем, не ко всем политическим поэтам Гейне относился одинаково отрицательно. Он признавал Георга Гервега, которого назвал «железным жаворонком», он оценил и Фердинанда Фрейлиграта, когда тот, отказавшись от аполитичных стихов и восточной экзотики ранних годов, напечатал ряд боевых революционных стихотворений в «Новой рейнской газете». Но это было уже позднее, в преддверии революции 1848 года, когда Фрейлиграт был членом редакционной коллегии «Новой рейнской газеты». В «Атте Тролле» же Гейне высмеивает поэзию раннего Фрейлиграта.
Наконец Гейне неплохо относился к некоторым стихам Дингельштедта. Не трудно понять, чем руководствовался Гейне при оценке политической поэзии его современников. Он требовал прежде всего конкретности и предостерегал от туманного и бесплодного пафоса, который «бросается в