A remarkable degree of red means that, a remarkable exchange is made.
Climbing altogether in where there is a solid chance of soiling no more than a dirty thing, coloring all of it in steadying is jelly.
Just as it is suffering, just as it is succeeded, just as it is moist so is there no countering[325].
Нам представляется, что из всех западных литературных гигантов первой половины XX века Сапгиру ближе всего именно Гертруда Стайн (1874–1946) с ее страстной энергией поп-арта, ее неутомимой популяризацией «метода», ее близостью к художникам-авангардистам, ее протеизмом, ее убежденностью в собственной первородности. Как Г. Сапгир в Москве, Г. Стайн в парижской полуизоляции долгими десятилетиям ждала своего массового читателя и своего звездного часа, пришедшего лишь за 13 лет до ее смерти, когда ей было почти 60. Вязь инициалов Г. C./G. S. на манжетах судьбы…
Заключение. Классик авангарда?
Сапгира до конца жизни не покидало чувство перетекания энергии стиха от крупнейших русских поэтов Золотого и Серебряного веков к современному русскому авангарду. Он много размышлял над тыняновским уравнением «архаисты и новаторы», пытаясь вычислить его эстетические и этические неизвестные. Генрих мог позвонить и прочитать по телефону: «Правдоискатель князь Хворостинин / Лжеклассичный Ломоносов / Ученый русский дьяк О! Тредьяковский О! / Мурза самодержавный Державин / Пушкин — полурусский полубог / И Блок — / Кудрявый как цыган профессорский сынок / И Хлебников как хлеб и как венок / И ты и он и все — / Россия / Рок»[326] («Похмельная поэма», кн. «Элегии»).
Посреди застолья, «средь шумного бала…» — но «случайно» ли? — он мог увести собеседника в другую комнату и завести оживленный разговор о родстве ритмики Антиоха Кантемира и Иосифа Бродского. Оценки Сапгира менялись и флуктуировали в зависимости от его внутреннего, творческого — и исторического — времени. К примеру, в сентябре 1986 года Сапгир назвал Бродского «скучным поэтом — неоклассиком». По словам Кривулина, чувствовалась некоторая «скрытая ревность [Сапгира] к Бродскому»[327]. В январе 1999 года оценка Бродского звучала в устах Сапгира так: «Каждый из нас берет своим: я — напором и концентрацией, Иосиф — мощью длиннот»[328]. И та и другая оценка была дана в квартире Сапгиров на Новослободской улице, в кабинете Генриха, в контексте конкретного разговоре с поэтами о поэтах. Любимыми русскими поэтами Сапгира были: Пушкин, Блок, Северянин, Хлебников, Маяковский, Пастернак, Заболоцкий. Среди его любимых прозаиков особое место занимал Владимир Набоков, особенно его роман «Дар», где «…все объемно, трехмерно, можно разглядеть все детали. <…> роман „Дар“ начинается с описания фургона, надпись на котором так выпукло нарисована, что каждую букву, казалось, можно было пощупать. Роман превращается в экран»[329]. С неизменной нежностью Сапгир говорил и писал о стихах своего учителя Е. Л. Кропивницкого и своих друзей-единомышленников И. Холина и Я. Сатуновского.
Классик авангарда?[330] В этом оксюмороне заключена, быть может, сущность художественных исканий Генриха Сапгира. На эту оксюморонность по-разному указывают коллеги Сапгира и исследователи его творчества. Ольга Филатова: «Удивительно, но факт: поэт, близкий по формальным произнакам стиха скорее к авангарду, чем к классике, большое внимание уделяет жанровым обозначениям <…>»[331]. Виктор Кривулин: «Генрих жил как бы между авангардными и классическими тенденциями. <…> Он, в классическом смысле, авангардным ведь не был»[332]. Сам Сапгир, говоря о композиторе Альфреде Шнитке (1934–1998), сказал и о себе самом: «У Шнитке мне важно то, что я как раз всегда для себя проповедовал: совмещение классики и авангарда. Я именно в этом всегда ощущал потребность»[333].
О выступлении Сапгира 24 сентября 1999 года, на вечере журнала «Арион» в рамках Первого Московского международного фестиваля поэзии, В. Кривулин написал страстно и с учетом перспективы соперничества Сапгир (Москва) — Бродский (Питер): «Когда Генрих читал… нет, не читал, вынимал из себя, обнажал, выворачивал наружу эти стихи, что-то явственно произошло в душном, переполненном зале. Что-то произошло в облике самого выступающего, всех нас словно бы „выпрямило“ — и приподняло. Я почувствовал, что не могу удержать слез. В жизни не испытывал ничего подобного — может быть, только один раз — в момент первого публичного чтения Иосифа Бродского, осенью 1960 года. Но Бродскому было 20 лет, юношеская энергия тогда переполняла его, никого не оставляя равнодушным. А Генриху исполнилось 70 лет, возраст для поэта запредельный. И однако от него в момент чтения исходила такая же по силе и пронзительности энергетическая волна, как и когда-то — от юного Бродского»[334].
В книге Сапгира «Конец и начало» (1993) есть такое стихотворение: «глупости! все это глупости / иссяк рог / изобилия булок и женщин — и меня вытряхнуло из пропасти / утро белое и синее / хоть в пустую бочку стучи /… и в троллейбусе еду один»[335]. 7 октября 1999 года, в Москве, Сапгир должен был выступать на презентации антологии «Поэзия безмолвия», куда вошли его тексты[336]. За несколько часов до выступления он нехорошо себя почувствовал, но пересилил себя. «Безумно хочется почитать», — сказал Сапгир по телефону коллеге по литературному цеху[337]. Сапгир умер в троллейбусе, на руках у своей жены.
Генрих Вениаминович Сапгир был одним из самых ярких и талантливых поэтов XX века. С его уходом исчезла живая, пульсирующая координата всего нашего литературного времени. «У меня есть кредо, — говорил Генрих Сапгир, — больше всего в искусстве ценю божественную свободу, вдохновение»[338].
Список литературы: Сапгир и о Сапгире{1}
Армагеддон: Мини-роман; Повести; Рассказы. М.: изд-во Руслана Элинина, 1999. 334 с. Тир. 600.
Жар-птица*. Поэма и стихи последних лет. М.: Московский гос. музей Вадима Сидура, 1997. Вып. 27. 16 с. [малотиражное изд.]
Женщины в кущах*. М.: Московский гос. музей Вадима Сидура, 1998. Вып. 47. 16 с. [малотиражное изд.]
Избранные стихи [на обл. «Избранное»] / Предисл. А. Битова; Худ. А. Кузнецов. М.; Париж; Нью-Йорк: Третья волна, 1993. Библиотека новой русской поэзии. Т. 2. 256 с.
Конец и начало. Февраль — март 1993 /Послесл. Ю. Орлицкого. Самара: Международный центр культуры Волга, 1993. 11 с.
Лето с ангелами / Предисл. В. Кривулина; Худ. Д. Черногаев. М.: Новое литературное обозрение, 2000. 448 с. Тир. 2000.
Летящий и спящий: Рассказы в прозе и стихах / Послесл. Ю. Орлицкого; Худ. Е. Поликашин. М.: Новое литературное обозрение, 1997. 352 с.
Лианозовская группа: Истоки и судьбы / Сост. А. Глезер, Г. Сапгир. Сборник материалов и каталог к выставке в Государственной Третьяковской галерее. 10 марта—10 апреля 1988. Tabakman Museum of Contemporary Russian Art (New York). 15 May-15 June 1998. M. 1998.
Лица соца / Худ. А. Хвостенко / Ассоциация русских художников. Париж: Афоня, 1990. 29 с.
Любовь на помойке / Худ. В. Калинин, М. Чилахсаев. Стихи. М.: Арго-Риск, 1994. 16 с. Тир. 100.
Мертвый сезон. М.: Московский гос. музей Вадима Сидура, 1996. Вып. 22. 16 с. [малотиражное изд.]
Московские мифы / Предисл. А. Битова; Худ. Борис Миньковский / МГПИ им. В. И. Ленина. М.: Прометей, 1989. 144 с. Тир. 5000.
МКХ — мушиный след / Худ. В. Гоппе. Кинешма: В. Гоппе, 1997. 12 с. Тир. 20 пронумер, экз.
Мыло из дебила: Современный лубок / Худ. Витя + Блюм + Стац [sic]. М.; Париж: Русь, [1992]. 16 с.
Неоконченный сонет / Сост. В. М. Мешков; послесл. К. Кедрова. М.: «Олимп», 2000. 288 с. Тир. 3000.
Отголоски* (Стихи, не вошедшие в книгу «Голоса»), 1958–1962. М.: Московский гос. музей Вадима Сидура, 1995. Вып. 13. 16 с. [малотиражное изд.].
Пушкин, Буфарев и другие; Лев Кропивницкий. Графика. М.: издатель С. А. Ниточкин, 1992. 208 с. Тир. 537 пронумер, экз.
Рометта. Бедный Йорик (из книги «Монологи») / Публ. И. С. Приходько. Владимир: Изд-во ВГПУ, 2000. 16 с.
Самиздат века / Сост. А. Стреляный, Г. Сапгир, В. Бахтин, Н. Ордынский. Минск; М.: Полифакт, 1997. 1052 стр. Тир. 6000.
Складень / Вступ. ст… сост., и примеч. Ю. Б. Орлицкого. М.: Время, 2008.
Собрание сочинений: В 4 ч. / Худ. С. Краних. Нью-Йорк; М.; Париж: Третья волна, 1999. (вышли два тома: Т. 1. Стихи и поэмы. 1958–1974 / Предисл. Л. Аннинского. 320 с.; Т. 2. Стихи и поэмы. 1975–1990 / Глезер А. Интервью с Генрихом Сапгиром. 320 с.).
Сонеты на рубашках / Предисл. автора. Франция [sic]: Третья волна, 1978. 46 с.
Сонеты на рубашках / Предисл. автора; Худ. Л. Е. Кропивницкий / МГПИ им. В. И. Ленина. М.: Прометей, 1989. 32 с. Тир. 3000.
Сонеты на рубашках. 1975–1989 / Предисл. А. Битова. Омск: Движение, 1991. 96 с. Тир. 1000.
Стена / Худ. Э. Штейнберг / МГПИ им. В. И. Ленина. М.: Прометей, 1989. 32 с. Тир. 3000.
Стихи—87 / Худ. В. Стацинский. [Париж, 1987]: Афоня. 41 с. Стихи для перстня. Париж; М.; Нью-Йорк: Третья волна, [1995]. «Библиотечка поэзии Стрельца». 20 с. [Тир. 100? пронумер. экз.].