20 октября в лагерь английского короля прибыло три французских герольда. До того момента, когда им разрешили говорить, они оставались на коленях и молчали. «Праведный, могущественный принц, велика и великодушна твоя королевская власть, — начал говорить их представитель. — Наши повелители прослышали о том, что ты со своей армией намереваешься завоевывать большие и малые города и замки королевства Франции, опустошая французские города. По этой причине и во благо своей земли, во исполнение своих клятв поднялись многие из нашей знати на защиту своих прав; и посредством нас они просили уведомить тебя о том, что до того, как ты достигнешь Кале, они сойдутся с тобой и сразятся, чтобы отомстить тебе за твои дела». На это Генрих спокойно ответил: «Пусть свершится все по воле Божьей». Все же в его ответе на вопрос герольдов о том, каким путем они будут следовать, промелькнула тень беспокойства. «Прямо в Кале и, если по дороге туда наш враг попытается задеть нас, ему это даром не пройдет. Мы не намерены искать с ним встречи, но не станем, страшась его, двигаться [140] быстрее или медленнее, чем желаем. Мы советуем им не мешать нашему движению и не искать того, в результате чего прольется христианская кровь».[89] Потом, наградив каждого из герольдов сотней золотых крон, он отправил их назад к своим господам. Он понимал, что его провели и ожидал, что атака последует на другой день. Генрих ожидал нападения со стороны Перонна, где раскинулся лагерь противника и приказал солдатам занять боевые позиция. Но когда стало ясно, что враг не собирается наносить удар, он отдал всем приказ отправляться спать и хорошенько отдохнуть перед продолжением похода.
Утром их разбудил накрапывающий дождь, под прикрытием которого они и отправились в путь. На протяжении нескольких дней никаких серьезных происшествий не случилось, хотя появились плохие признаки, как, скажем, развороченная дорога, словно по ней прошлись ноги «невообразимого призрака». Дождь, заливавший глаза, не прекращался; спать тоже приходилось под дождем. Многие были до такой степени ослаблены дизентерией, что не успевали надевать штаны. Все страдали от недоедания. Боевой и моральный дух, как никогда, низко пал.
24 октября перепуганый насмерть разведчик сообщил герцогу Йорку о том, что сквозь пелену мороси заметил неприятеля. Англичане только что перешли вброд брод «реку мечей», маленькую речушку Тернуаз. Капеллан, очевидец событий, сказал , что «как только мы достигли гребня холма на другом берегу, то увидели, как из долины на расстоянии, примерно, в полмили от нас выходят ненавистные полчища французов». Они двигались в сторону англичан тремя «боевыми порядками» или колоннами, «похожие на несметные полчища [141] саранчи»,[90] с явным намерением перерезать им путь. Французские военачальники решили заставить Генриха остановиться и, лишив его возможности бежать, вынудить на сражение. В военном искусстве на этот раз его превзошли. По грязи и воде англичане с трудом дотащились до деревушки Мезонсель, где расположились лагерем, приготовившись провести еще одну ночь под проливным дождем. Даже дух короля пошатнулся. Он освободил пленных и отправил их во французский лагерь с предложением, что в ответ на безопасный путь до Кале, он согласен вернуть Гарфлер и возместить причиненые им убытки. Предложение было отвергнуто. Рыцарь из Сомерсета, сэр Уолтер Хунгерфорд, сказал Генриху, что они могли бы победить, имея в своем распоряжении еще 10000 лучников. На что король округлил глаза и ответил, что был глупцом, поскольку забыл, что его войска «состояли из солдат Бога». Далее с некоторым беспокойством в голосе он добавил, что человек с такой чистой верой в Бога, как его собственная, не может потерпеть неудачу.
Меньше всего хотелось Генриху встретиться с противником лоб в лоб. Прямое столкновение довелось ему видеть только раз в жизни, у Шрусбери, тогда он был на стороне, которая едва не потерпела поражение, а он сам едва не распростился с жизнью. Он придерживался мнения Вегеция: «исход сражения обычно решается в течение двух-трех часов, после чего у более слабой армии не остается ни малейшей надежды... момент неуверенности, гибельный для королевств». Король в большей степени был артиллеристом, сапером и штабистом, чем пехотным командиром. А предстоящие события обещали быть битвой пехот. Опасаясь самого худшего, он приготовился к генеральному сражению. [142]
Из английских источников известно, что французы провели ночь, разыгрывая в кости английских лордов, которых предполагали захватить в плен, и богатый выкуп, который можно было бы за них потребовать. Как впоследствии было сказано, они были настолько самоуверенны, что даже привезли с собой раскрашенную повозку, в которой намеревались доставить плененного Генриха в Париж. У них было много вина и избыток провианта, а шум их пиршества долетал даже до английского лагеря. Пикардийский хронист, Монстреле (родившийся в 1390 году, современник описываемых событий) рассказывает нам, что французы провели полную уныния ночь, в течение которой даже их лошади не сомкнули глаз. Еще он говорит о том, что «англичане играли на трубах и других музыкальных инструментах, так что музыка эхом разносилась по всем окрестностям, в то время как они молились Богу».[91] Все источники едины в одном, что англичане по вполне понятным причинам были напуганы и исповедовались в грехах друг другу, если очереди к священникам были слишком длинными. Король под страхом конфискации лошади или доспехов дворянина, отрезания правого уха для йомена или представителя другого, более низшего сословия, приказал им в течение ночи соблюдать тишину. (Такова была действительность, скрывавшаяся за шекспировским выражением «отметина Гарри в ночи».) Всю ночь трудились над приведением в порядок боевого оружия оружейники и мастера по изготовлению луков. После изнурительного восемнадцатидневного перехода все, насквозь промокшие и изголодавшиеся, были крайне истощены и все, без исключения, с ужасом ожидали наступления грядущего утра. Генрих с лихвой получил свое испытание сражением. [143]
Капеллан, испуганный до смерти очевидец, описывает, как «ранним утром французы выстроились в боевом порядке колоннами и отрядами и заняли позицию на том поле, которое позже получило название поля Азенкур и по которому проходила наша дорога в Кале. Число их воистину было устрашающим». Это было огромное по площади поле, засеянное озимыми и достигавшее двух миль в длину и одной в ширину, сужавшееся посередине до тысячи ярдов, где к западу в небольшом лесочке скрывалось селение Азенкур, а к востоку в другом лесочке пряталась деревушка Трамкур. Король провел ночь в деревне Мезонсель, которая располагалась к югу от него, а французы стояли в Рюиссовиле и его окрестностях, к северу от предполагаемого поля боя. Местность эта близ дороги, ведущей из Гездена в Аррас, и сегодя на удивление все такая же, сохраняемая без изменений благодаря тому, что деревья из поколения в поколение сажаются на прежних местах. В тот день поле было засеяно, на протяжении вот уже нескольких дней лили дожди, оно превратилось в море грязи, которую еще предстояло замесить огромной массе людских и лошадиных тел.
Большая часть французов была в рыцарских доспехах и имела тяжелое вооружение. Они были выстроены в три шеренги, в каждой из которых было по шесть рядов. Первые две шеренги спешились и держали в руках укороченные пики. Третья шеренга оставалась на лошадях, как и два подразделения на флангах, в каждом из которых было по 500 тяжеловооруженных воинов. У них также было несколько орудий и даже катапульта, несколько арбалетчиков и лучников. Но места для их размещения не было. Французский план, если его можно назвать планом, состоял в том, чтобы [144] находившаяся на флангах конница смяла английских лучников, а пехотинцы должны были сойтись в рукопашной схватке с тяжеловооруженными воинами и подавить их. Они надеялись, что англичане облегчат решение этой простой задачи и пойдут в атаку, в результате чего их ряды расстроятся. Коннетабль д'Альбре и маршал Бусико заняли свои места в первой шеренге первой линии. Таким образом, французы оставались без должного командования, не говоря уже о возможности маневрирования.
Кроме капеллана Генриха, имелся еще один очевидец, оставивший свои записи. Это был «мессир Жан, побочный сын Варена, господин дю Форесталь», пикардийский дворянин, родившийся в 1394 году, сражавшийся на стороне французов, чей отец и брат были убиты во время того сражения. Варен вспоминает, как французские дворяне готовились к бою:
«И упомянутые французы были так обременены доспехами, что не только не могли двигаться вперед, но едва стояли на ногах. Во-первых, на них были длинные одеяния из стальных пластин, что спускались до самых колен или даже ниже, что были очень тяжелы, ноги под ними также были защищены латами, под которыми были надеты белые фетровые одежды, на большинстве из них были конические шлемы с «по-собачьи заостренными мордами»; тяжесть доспехов в сочетании с размякшим грунтом... значительно затрудняло[92] их передвижение; с огромным трудом удавалось им поднимать свое оружие, поскольку, не считая всего этого неблагоприятного стечения обстоятельств, они и без того были ослаблены от недоедания и недосыпания. В самом деле, удивление вызывало даже то, как можно было установить знамена, под стягами которых они [145] выстроились. Упомянутые французы, все до единого, укоротили свои пики, чтобы, когда время дойдет до рукопашной, им было удобнее владеть ими. У них было много лучников и арбалетчиков, только стрелять они не могли, так как поле было слишком узким, на нем было место только для тяжеловооруженных воинов».[93]
На рассвете англичане тоже заняли свои боевые позиции. Теперь число их тяжеловооруженных воинов, в лучшем случае, упало до 800, а лучников стало чуть меньше 5000. Первые тоже спешились, в руках у них были укороченные, как и у французов, пики. Они сгруппировались в три «боевых порядка» по четыре ряда в каждом. С флангов эти формирования были защищены выдававшимся вперед клином лучников по пять-шесть рядов; с обоих флангов выстроились полумесяцем лучники, такое построение позволяло им пускать стрелы по направлению к центру. По приказу короля каждый лучник перед собой воткнул в землю длинный, заостренный с обоих концов шест длиной в одиннадцать футов, который служил им защитой от вражеской конницы. В резерве почти не оставалось воинов, так как слишком велика была разница в численности. Кроме того, десять тяжеловооруженных воинов и тридцать лучников были оставлены для того, чтобы охранять обоз. Но фронт англичан, по крайней мере, прикрывал весь центр, а фланги были защищены лесом.