[116] так как, когда сломленный дух французов начал оживать, отвратительная резня в Кане была первой, о чем они вспомнили». (Это заявление со стороны Вога может быть вполне объективным, но оно в то же время является хорошим примером субъективности суждения в пользу Генриха, которой все еще подвержены английские историки.[117])
Старый город и крепость сдались через 16 дней. Возможно, цитадель могла бы продержаться многие месяцы, но боевой дух ее защитников был подорван той граничащей с высокомерием легкостью, с которой воины Генриха взяли Старый город, укрепленные стены которого считались практически неприступными. По всей видимости, слишком мала была возлагаемая ими надежда на способность справиться со столь страшным противником. Более того, с тонко продуманной сдержанностью он предложил им невероятно щедрые условия: мужчинам было разрешено покинуть город, взяв с собой оружие и до 2000 золотых крон, а женщинам сохранить драгоценности.
Слух о падении Кана и об учиненной там кровавой расправе над жителями быстро распространился. В Венеции Антонио Морозини получил письма, написанные защитником города, в которых сообщалось, что король «приказал своим подданным, баронам и рыцарям, и всем солдатам убивать и разрывать на куски всех, кого они смогут найти, начиная от двенадцатилетнего возраста, не щадя никого... никто никогда не слышал, чтобы раньше совершалось подобное бесчестие [nequicia]».[118] Генрих на Нормандию нагнал куда больше страха, чем рассчитывал. Монах из Сен-Дени сообщает, что «взятием города Кана король Англии внушил нормандцам такой ужас, что они потеряли все свое мужество».[119] Теперь у него был плацдарм, откуда он мог начать дальнейшее завоевание Нижней Нормандии, имея возможность получать быстрое подкрепление из Англии, поскольку корабли по Орну могли подниматься до самого Кана. Мраморные разработки Кана обеспечивали его прекрасным материалом для пушечных ядер. Как и в Гарфлере, он вел себя как завоеватель, в намерения которого входило остаться здесь навсегда. Цитадель — большая квадратная сторожевая башня из белого камня с четырьмя башенками по углам, очень похожая на лондонский Тауэр, стала одной из любимейших его личных резиденций. Будучи исключительно благочестивым, он немедленно устроил [194] в ней роскошно убранную королевскую часовню. В городе он вскоре конфисковал лучшее из домов, предназначив их для английских поселенцев. Не менее 500 горожан (предполагается, что цифра эта равнялась 2000) предпочли лучше покинуть насиженные места, чем остаться под владычеством англичан.
Французы, все еще катастрофически разобщенные на два враждующих лагеря — арманьяков и бургундцев, обескровленные бесконечной гражданской войной, были не в силах объединиться, чтобы лишить англичан преимущественной ситуациии. Как бы то ни было, но бургундцы, похоже, стали одерживать верх. За успехами герцога Жана Генрих наблюдал с нараставшим беспокойством. Несмотря на то, что герцог Бургундский являлся союзником англичан, тем не менее, он был Валуа и француз. В случае своей удачи после взятия Парижа и обретения центральной власти, было очевидно, что он обратит свои силы против оккупантов.
Таким образом, король сосредоточил все свое внимание на Западной Нормандии, стараясь, невзирая на приближение зимы, захватить как можно большую территорию. Несомненно, что нормандцы рассчитывали, что он станет дожидаться весны, как подсказывал былой опыт, а это даст им временную передышку. Но их ждал неприятный сюрприз. Генрих нанес удар в южном направлении, в сторону Руана. Его главнейшая цель состояла в том, чтобы отрезать от Франции сначала Нижнюю Нормандию, а затем и Верхнюю, лишив ее надежды на помощь как со стороны бургундцев, так и арманьяков.
В то время Хандингдон и Глостер были заняты тем, что прочесывали западную половину герцогства. С этим заданием они справлялись энергично и небезуспешно. [195] Остальные войска англичан, которые не могли быть слишком многочисленны, вторглись на юге в Мен и герцогство Алансон. Монах из Сен-Дени записал, что с собой они принесли «огонь и кровь, силой оружия, угрозами и страхом заставив всех подчиниться им», взяв приступом все замки.[120] «Сопротивления им почти не оказывали, за исключением нескольких «бедных товарищей», что продержались в лесу»,[121] узнаем мы от Жювеналя дез Урсена. (Фраза «бедные товарищи» встречается довольно часто в записях Жювналя, по всей видимости, она означает сторонников дела арманьяка, а позже дофина.) Он сообщает нам о том, что «всякий раз, когда англичане ловили их, то некоторых отправляли в крепости, а других сбрасывали в реку». Должно быть, в реку сбрасывали людей связанными, смертная казнь через утопление была одним из излюбленных английских методов, применяемых ими с целью избавления от нежелательных пленных, кто не мог заплатить за себя выкуп. Такая казнь получила широкое распространение во время кампаний в Уэльсе. Временами и сам Генрих прибегал к этому способу.
В декабре король начал осаду Фалеза, родного города и любимой крепости своего предшественника — Вильгельма Завоевателя. Расположенная на огромном утесе над городом, цитадель была совершенно неприступной. Командовал ее гарнизоном один из самых выдающихся и достойных солдат — сир Оливье де Мони, знаменосец королевского знамени Карла VI и хранитель орифламмы — боевого знамени Франции. Вскоре установилась жесткая, морозная погода. «Страшно холодный ветер печалил как людей, так и животных», — повествует «Первая жизнь». Но король распорядился, чтобы из бревен и дерна построили хижины, поскольку палатки от холода [196] не спасали. Он окружил их траншеями и частоколом, «когда сооружения были готовы, они были ничуть не хуже того города, что скрывался за стенами». Как и при Кане, его артиллерия денно и нощно вела беспрестанный огонь, в результате которого были разрушены дома, церкви и башня с городскими часами. Рождество король встретил в импровизированном городке, содрогавшимся под ураганными ветрами. «Интересно, что жестокая зима оказалась одинаково тяжким испытанием для обеих сторон, поскольку вся вода в долине замерзла, застыв настолько, что казалась хрусталем или, скорее, другим твердым минералом, чем водой».[122] Применяя ядра, имевшие в диаметре 2 фута, Генрих 2 января, на восьмой день Рождества, наконец, пробил в стене брешь, в результате чего город сдался.
Но и в этих условиях цитадель Фалеза на высокой скале для пушек Генриха оставалась недосягаемой. Подкопать под скалу, на которой она высилась, оказалось невозможно. Тогда он пошел другим путем, пустив в дело покрытые мокрой кожей мобильные укрытия, установив их у подножия крепостного вала со стороны города. Под их защитой к работе приступил отряд механиков. Качество осадной техники, привезенной Генрихом из Англии, еще раз подтвердило свою ценность. Находившиеся в укрытии механики с помощью ваг (аншпугов) сумели разрушить каменную кладку. 16 февраля 1418 года цитадель сдалась. Среди пленников оказался валлиец Эдуард Груффид, не простивший, как видно, англичанам, что они сделали в Уэльсе. Генрих велел повесить его, затем выпотрошить и четвертовать. Его останки были прибиты к воротам Кана, Лизьё, Вернейля и Алансона. Английский король сумел взять одну из наиболее сильных крепостей Франции, своего [197] рода Верден тех дней. Моральному духу нормандцев был нанесен действительно сокрушительный удар. Началась повсеместная сдача городов и замков на милость английских завоевателей. И дело было не только в том ужасе, который внушала воинская доблесть английского короля, как объясняет Пьер де Фенен, дворянин и близкий человек Карла VI, нормандцы «из-за существовавшей тогда распри между феодалами Франции не видели ни малейшей надежды на избавление».
Монах из Сен-Дени пишет, что его перо не в силах передать, какое негодование среди французов вызывало «хвастовство» Генриха. Когда к Карлу VI временно вернулась ясность рассудка, он, «размышляя над причиной такой заносчивости врага, которая превосходила ту неукротимую ненависть, что расколола [французское] воинство, почувствовал себя болезненно уязвленным». Он сообщает нам, что многие хорошо укрепленные замки в Нормандии сдавались английскому королю «не в ответ на проявление одной силы, а прислушавшись к его посулам. Поскольку своим словом принца он гарантировал всем, кто сдастся, освобождение от налогов, свободу выбора занятия сельским хозяйством или торговлей, а также восстановление всех привилегий, которыми они пользовались во времена Людовика Святого, покойного короля Франции, при одном условии, что они станут носить на плечах красный крест Святого Георгия. В то же время он злоупотреблял правом королей наказывать непослушных. Каждый, кто отвергал его призывы [сдаться] и кто попадался ему с оружием в руках, предварительно замеченный в грабежах и мародерстве, осуждался на смерть как виновный в оскорблении его величества. Если же среди виновных встречались слишком юные правопреступники, не способные еще носить [198] оружие, или слишком старые, их подвергали жестоким пыткам, после чего отправляли в изгнание. Даже матерям с детьми приходилось покидать родимый дом, исключение составляли только те женщины, кто соглашался сочетаться браком с англичанами».[123]
Тем не менее, монах дает нам представление о том, каким был Генрих на самом деле. По всему видно, что тот, должно быть, обладал незаурядным обаянием. «Французские пленные, возвращавшиеся домой, чтобы организовать выплату выкупа, получившие в плену представление о характере короля, говорили, что этот принц, внешность и разговор которого свидетельствуют о чрезмерной гордости и который повсеместно считается очень мстительным, тем не менее, ведет себя достойно короля, и ес