Благочестивый, как всегда, король отметил праздник Рождества временным перемирием, которое должно было продлиться 24 часа, т. е. весь день Рождества Христова. В ров он отправил двух священников и трех слуг с корзинами провианта. К капитану Руана Ги ле Бутейлеру он послал своих геральдов с предложением пищи для голодающих и с приглашением без опасения прийти в английский лагерь, чтобы получить ее. Капитан не поверил ему и не разрешил руанцам воспользоваться этим предложением. Те, кто находился во рву, помолились за Генриха, чтобы он «выиграл свое право», если можно верить Джону Пейджу, «потому что у англичан нежные сердца».
Как Джон Пейдж объясняет (а Вегеций учит), голод способен пробивать даже самые неприступные стены. В ночь, в канун нового 1419 года было слышно, как у ворот, ведущих на мост, какой-то французский рыцарь прокричал, что хочет поговорить с бароном или рыцарем из хорошего рода. Отозвался Джильберт Умфравиль, сказав, что он рыцарь, и назвал свое имя. (Свое происхождение он вел от нормандского рыцаря, который пришел в Англию с Вильгельмом Завоевателем.) Француз поблагодарил Бога за то, что «в твоих жилах течет древняя нормандская кровь». Умфравиль устроил так, чтобы могли прийти парламентеры из Руана и обсудить с королем возможность переговоров.
Утром они прибыли. Генрих, что очень похоже на него, заставил их ждать до тех пор, пока он не закончит слушать мессу. Наконец, когда он увидел их, лицо его [213] приняло грозное выражение. Один из парламентеров заметил, что Руан не был значимым городом, король гневно ответил: «Он мой, и я получу его!» Тогда они начали просить его о людях во рву, он ответил: «Приятели, кто их туда спровадил?» Переговоры о полной капитуляции начались на другой день. Они проходили в двух палатках в лагере Глостера. Когда снова была затронута тема рва, король холодно выслушал и отказался выпустить «бесполезные рты», снова спросив о том, кто поместил их туда. «Туда поместил их не я, а вы»! Он настаивал на том, что Руан принадлежит ему по праву, укорял парламентеров в том, что они «держали его город, являющийся его наследством». Он сел на своего любимого конька: «Руан — мое наследство». Согласно «Первой английской жизни» он потребовал: «Или, может быть, вы на себя возьмете смелость судить о моем титуле? Разве вы не знаете, сколько замков, городов и других укреплений было нами приобретено и захвачено, и как часто с поля брани возвращались мы с победой, преследуя супостатов? Не это ли были знаки справедливости?»[131] Он повторял слова о том, что Господь был на его стороне, что подтверждалось знаками бежественного оправдания.
Переговоры прервались, и гонцы вернулись в Руан, тем не менее, городская беднота больше не намерена была терпеть, они назвали знать «фальшивыми предателями, убийцами и бандитами», грозя расправиться с ними, чтобы не умереть от голода. Парламентеры вернулись, чтобы снова начать переговоры с английским королем. Они «совещались день, они совещались ночь при свете свечей и факелов». Затем не без посредничества архиепископа Кентерберийского и духовенства Руана они согласились сдаться в течение 8 дней, к 19 [214] января, если к полдню условленного дня не подоспеет помощь, выплатить контрибуцию в сумме 300000 золотых крон. Заложниками для гарантии уплаты выкупа было оставлено 80 человек, из них было 20 рыцарей или дворян и 60 горожан. По настоянию Генриха они также согласились выдать ему главного викария Руана, Робера де Ливе, чье отлучение от церкви король Англии нашел столь оскорбительным для себя, а также Алена Бланшара, капитана арбалетчиков. Ливе был передан и «тотчас закован в кандалы, из которых ему до конца его несчастных дней не выбраться», и Генрих заточил его в «мрачную темницу». Бланшара тотчас вздернули на виселице.
Во второй половине дня 19 января король в золотом парадном облачении на троне в своей штаб-квартире в картезианском монастыре получил, наконец, ключи от Руана. Затем он провозгласил герцога Эксетера капитаном города, приказав ему занять его той же ночью. На другой день в сопровождении четырех, облаченных в торжественные одежды прелатов и семи таких же аббатов, Генрих подъехал к главным воротам. Снаружи его встретила процессия из духовенства Руана, в руках которых было не менее 42 обрядовых крестов, каждый из которых он поочередно поцеловал. Затем, с привычным для него мрачным выражением лица, без помпы и труб, одетый во все черное, но с золотой цепью, спускавшейся до самой земли, на черном боевом коне, в черной попоне и сбруе он въехал в город Руан. Его сопровождал один-единственный сквайр с пикой, конец которой был украшен кисточкой из лисьего меха, что было любимым знаком отличия Ланкастеров. Он, прежде чем отправиться в замок, прошел в собор, чтобы прослушать хвалебную мессу. [215]
Горожане, наблюдавшие за прибытием короля, были живыми скелетами, обтянутыми кожей, с провалившимися глазами и вытянувшимися носами. Они еле дышали и почти не могли разговаривать. (Хотя «Брут» — современная ему английская хроника утверждает, что «все они так громко, как только могли, выкрикивали слова рождественского гимна».[132]) Кожа их была серой, как свинец, и все они были похожи на изображения мертвых королей, которые можно увидеть на гробницах. На улицах валялись горы трупов и толпились сотни голодных, выпрашивавших кусок хлеба. Король распорядился, чтобы в Руан была доставлена провизия, поскольку теперь они были его преданными подданными, но люди продолжали умирать на протяжении еще многих дней. Повозки не управлялись вывозить мертвые тела для захоронения.
Согласно условиям капитуляции, всем защитникам, за исключением тех, имена которых были оговорены особо, было разрешено покинуть город, если они того пожелают. Но на тот счет, как им следовало уходить, у Генриха были свои, основанные на бережливости соображения. «Гарнизону было приказано выходить через ворота, ведущие к Сене, — рассказывает нам Монстреле, — до конца моста Святого Георгия их сопровождал английский эскорт, после чего представители короля обыскивали их, отбирая все деньги и ценности, взамен давая по два су. Многих дворян даже раздевали, лишая их красивых камзолов, сшитых из меха куницы или разукрашенных золотом, или же заставляли их переодеваться в другие, менее ценные платья».[133] Конфискованное добро шло на пополнение королевских сундуков. [216]
Глава одиннадцатая. Нормандское завоевание — наоборот
«Король покорил всю Нормандию».
«Если выражение «обескровить» когда-либо и имело буквальный смысл, то оно лучше всего подходило для описания состояния завоеванных провинций Франции во время английского правления».
Когда весть о падении Руана разнеслась повсюду, вся остальная Нормандия сдалась довольно быстро. Порой одного появления перед городом или крепостью капитанов Генриха было достаточно для того, чтобы они заявили о своей капитуляции. К весне 1419 года почти все герцогство было в его руках. На востоке его владычество распространялось до Манта на Сене, который расположен всего в 35 милях от Парижа. Свою штаб-квартиру он расположил в Манте, поскольку быстрое пополнение могло быть доставлено по реке. На юге была образована такая же линия, откуда можно было начать завоевания Южного Мена и Анжу. Договоры с герцогами Бургундским, Бретонским и Алансонским [217] обещали, что беспокойств с их стороны у него не будет.
Король сразу приступил к превращению Нормандии в независимое государство, отделенное от всей остальной Франции. Были учреждены новые правительственные органы: нормандский суд, нормадское сенешальство (включавшее в себя всю гражданскую и военную администрацию), нормандское казначейство и нормандское адмиралтейство (отвесттвенное за береговую оборону). Канцлером, главным административным лицом, стал Кемп, епископ Рочестерский, казначеем был назначен Уильям Алингтон, граф Суффолк — адмиралом. Существовало восемь бальи или окружных губернаторов, которые были англичанами.
Программа примирения Генриха, его гарантии собственности и привилегий, его уважение к местным учреждениям и строгое соблюдение законности английскими историками было несколько преувеличено. Но следует признать, что его подход во всем отличался незаурядным творчеством, невиданным в эпоху позднего средневековья, хотя завоеваний, подобных нормандскому, также не было. Тем не менее, причина, по которой нормандцы покорились тому, что монах из Сен-Дени назвал «ненавистным ярмом англичан», заключалась в том, что они уже видели несостоятельность французской монархии, которую никак не могли поделить между собой партии бургундцев и арманьяков, и желали избежать судьбы такого могущественного оплота, каким была столица герцогства.
Нет сомнений в том, что в Нормандском завоевании, наоборот, король сохранил нормандское устройство, пригласив в свою администрацию присягнувших на верность нормандских дворян, а также священников. [218] Покорились английскому королю и принесли клятву верности немногие вельможи, большая часть высшей знати отказалась сотрудничать, за что была лишена прав на собственность и изгнана. Их поместья Генрих роздал англичанам, точно так же поступил и Вильгельм Завоеватель, который жаловал земли саксов, конфискованные у тэнов,[134] своим сподвижникам.
Перераспределение земель и титулов началось почти сразу же. В течение 1418-1419 годов новых хозяев обрели шесть графств: герцог Эксетер получил Гарфлер вместе с его огромным укрепленным родовым поместьем Лильбонн; граф Солсбери стал графом Перш; граф Уорвик — графом Омалем; лорд Эдуард Холланд — графом Мортеном; сэр Джон Грей Хетонский — графом Танкарвиллем; сэр Уильям Буршьер — графом О. Герцог Кларенс получил три виконтства, занимавшие изрядную площадь. (Герцог Бедфорд в то время не получил ничего, но когда он умер «регентом Франции» в 1435 году, то был герцогом Анжуйским, графом Менским, графом Дре, если называть только самые важные из его титулов.) Лорду Уиллоуби вместе с другими поместьями было пожаловано владение Бомниль, сэр Уолтер Хунгерсфорд стал бароном Ле Гомме. Джильберт Умфравиль получил в собственность все поместья своего дальнего родственника, Пьера д'Амфревиля в Афревиль-сюр-Итон (откуда произошли родом все его предки), а также поместье сира д'Эстутвиля, бывшего командира гарнизона Гарфлера. Менее знатные дворяне тоже были пожалованы: так, сэр Джон Попхем из Южного Хардефорда в графстве Гемпшир стал лордом [219] Ториньи, а сэр Кристофер Курвен Уоркингтонский из Кумберленда стал лордом Канским в Ко. В целом, у нормандского дворянства было конфисковано около 500 имений (фьефов).