Власть короля над значительными по площади областями Франции в результате его союза с Бургундией и вражды бургундцев с арманьяками должна была стать крепче. Каждый француз, который недолюбливал англичан, но боялся арманьяков, был вынужден поддерживать его. Особенно это касалось самой столицы, где в памяти парижан еще свежи были воспоминания о кровавых бойнях последних лет и у которых были веские причины опасаться возвращения дофина, поддерживаемого арманьяками, которые, в свою очередь, непременно воспользуются возможностью, чтобы свести старые счеты, пролив как можно больше крови. Наш Горожанин из Парижа с содроганием вспоминает, как в городе витали слухи о жестокостях арманьяков. С величайшим ужасом вопринималось каждое известие о том, что отряды дофина появились в окрестностях Парижа.
Генрих в своем настоятельном желании видеть трон Франции как нечто, принадлежащее ему по праву наследования, был упрямо последовательным. Все же, руководствуясь опытом уэльских кампаний и той безумной радостью, что вызвали в английских подданных его победы, он ни на минуту не забывал о силе национализма. Иногда, разговаривая с французами, он часто вставлял «по-нашему» и «по-вашему». Но, с другой стороны, в чем он на века опередил свою эпоху, так это в том, что спор за французский престол он представил как борьбу двух личностей. Ни один из современных политиков, боровшихся за лидерство в своей партии или президентский пост, не мог бы разрекламировать [246] себя с большей обстоятельностью. Он предлагал себя как опытного, проверенного руководителя, превосходного солдата и талантливого администратора, способного обеспечить разумное правление, безупречно справедливое правосудие и, самое главное, мир. В то же время он, противопоставляя облик своего соперника, рисовал его как недоразвитого недоумка, убийцу, от которого отреклись даже собственные родители, проклятого законами своей страны, послушное орудие в руках порочных и мстительных хозяев.
Король Англии понимал, что теперь он был самым влиятельным человеком Франции, осмелиться противостоять которому с надеждой на успех не мог никто. Генрих был на вершине триумфа своей дипломатии. Он безжалостно продолжал прокладывать себе путь в Париж, расправляясь с нормандскими укреплениями, которые все еще продолжали стоять за короля Франции. 6 августа он перенес свою штаб-квартиру из Манта в Понтуаз, когда Кларенс подобрался к самым воротам Парижа. 23 сентября 1419 года ему покорилась самая восточная точка Нормандии — Жизор (Gisor), а вскоре, вслед за ним, и Сен-Жермен. Жизор представлял угрозу для бургундской границы, а Сен-Жермен — Парижу. Несмотря на то, что бургундцы все еще удерживали столицу, они не сомневались, что Генрих непременно возьмет ее и что с Парижем они утратят свое влияние над весьма шатким символом призрачной власти, именуемой бедным, безумным Карлом VI. Им волей-неволей пришлось согласиться, что иного пути, кроме как отомстить за смерть герцога Жана и пойти на союз с англичанами, какие бы отрицательные чувства они к ним не питали, у бургундцев не было. Английский король знал, что у бургундцев он мог потребовать [247] всего, чего желал: их молчаливого согласия не только на завоевание основных территорий Франции, но и на саму корону Франции. В начале сентября его войска, наконец, добились капитуляции замка Гайяр на огромном скалистом уступе над Сеной. Повсеместно считалось, что это была самая неприступная крепость во всем королевстве.
Конструктивные переговоры начались 26 октября, как только представители бургундцев прибыли в Мант. Несмотря на то, что они были встречены «очень доброжелательно и торжественно», Генрих повторил им то, что уже говорил отцу Филиппа: если их господин не согласится на его условия, то Францию он завоюет один. На этот раз он дал герцогу конкретный срок — Мартынов день, 11 ноября. Еще раз он твердо очертил круг своих интересов — такого опытного политика-практика история еще не знала. Он требовал руки Екатерины Французской и признания себя в качестве наследника французского престола при условии, что корона Франции останется за Карлом VI до конца его дней, но во время его приступов помутнения рассудка Генрих должен был становиться регентом королевства, а герцог Бургундский после его коронации должен был признать в Генрихе своего суверена. Английскому королю казалось совершенно очевидным, что от такого соглашения Филипп должен был только выиграть. Во-первых, он расширял свою территорию, во-вторых, был защищен от дофина и арманьяков. Если некоторые сторонники бургундцев боялись, что англичане могут монополизировать все структуры власти во Франции, то Генрих V не мог допустить развития столь опасной ситуации. Договор был подписан герцогом Филиппом в день Рождества 1419 года. Оставалось только убедить [248] французского короля и королеву лишить своего сына прав на престолонаследование.
Дофин был обвинен в убийстве герцога Жана на мосту Монтеро. Это обвинение послужило предлогом, ставшим основанием для лишения его престолонаследия. Даже если бы его предали суду, который признал бы его вину, тем не менее, не было такого закона или прецедента, согласно которому его могли лишить права наследовать трон, в то время, как пресловутое безумие французского короля служило для него препятствием дать сыну отставку, придав ей хоть какую-нибудь мало-мальски убедительную законность. Тем не менее, жажда мести разъяренных бургундцев за смерть герцога Жана помогла Генриху использовать обвинение в качестве основания для узурпации прав юноши, принадлежавших ему по праву рождения.
Английский король полагал, что создавая двойственную монархию, при которой правление в каждом из королевств будет осуществляться в соответствии с его собственными законами, он закреплял за собой то, что принадлежало ему по праву. Генрих верил, что только он был способен на организацию хорошего правительства во Франции, как он уже добился этого в Англии. Вся его политическая программа строилась на этих двух твердых убеждениях. Он неустанно трудился, чтобы окружить Францию кольцом дипломатических союзов, включая и династические. Были достигнуты отличные, хотя, может быть, и не во всем выгодные отношения с императором Сигизмундом. Трое важных курфюрста-архиепископа Кёльна, Трира и Майнца[156] получили [249] английские субсидии. Прошли переговоры с Генуей относительно заключения торгового договора.
Король также предпринял попытку, хотя и безуспешную, женить своего брата Хэмфри Глостера на дочери Карла III Наварского, королевство которого соседствовало с Гиенью. Но наиболее тщеславным его стремлением по установлению династических связей стало желание, чтобы его брат Джон Бедфорд был усыновлен королевой Неаполитанской. С этой целью для выяснения обстановки в 1419 году он отправил в Неаполь Джона Фиттона и Агостино де Ланте. В это время Бедфорду было тридцать, а Жанне II, вдове, отвергнувшей второго мужа, сорок четыре года. Детей у нее не было, поскольку она, по всей видимости, была бесплодной. Неразборчивая в своих связах, она имела чрезвычайно дурную репутацию. Первый шаг в переговорах сделала она сама, предложив сделать Бедфорда герцогом Калабрии, титул, обычно даваемый наследникам неаполитанского трона; она захотела признать его своим официальным преемником, а также передать в его распоряжение все цитадели и замки, находившиеся в ее владениях. Вероятно, к счастью для Бедфорда, из этой экзотической затеи ничего не вышло.
Отношения Англии со Скандинавией стали наиболее близкими, чем когда-либо, начиная с XI века. Сестра Генриха, Филиппа, стала женой короля Швеции, Дании и Норвегии, Эрика XIII. У истоков создания тройного королевства стояла двоюродная бабка ее мужа, Св. Бригитта, пребывавшая теперь в состоянии хронического беспокойства. Благодаря этим связям, в Твикенгеме был основан монастырь ордена Св. Бригитты, первыми его монахами и монашками стали шведы из Вадстена. Вероятно, именно по этой причине Генрих [250] задействовал датчанина, сэра Гартунга фон Клукса (которого возвел в рыцари Подвязки) в таком количестве должностей. Гартунг возглавлял посольство к императору Сигизмунду, а также участвовал в сражениях во Франции. В 1417 году для оккупационной армии он дал четырех тяжеловооруженных воинов, девять лучников и, что было совсем неожиданно, двух арбалетчиков. В тот же год он был назначен капитаном Крейли и стал одним из первых людей, кто получил нормандское владение.
Дипломатия Генриха достигла даже земель Тевтонского ордена в Балтии. Необычная страна, протянувшаяся от Ноймарка в Бранденбурге до Финского залива, находилась под владычеством германских рыцарей, давших обет безбрачия, которые вели войны против последних язычников Европы, змеепоклонников-литовцев, а также с меньшим удовольствием против католиков-поляков. В 1410 году последние нанесли им сокрушительное поражение, убив их «хохмайстера» (магистра). Но Орден оставался богатым и мощным со столицей в Мариенбурге и торговым центром в Данциге, он имел жизненно важное значение в торговых отношениях Балтии и обладал значительным международным влиянием. В 1407 году герцог Бургундский попытался вовлечь его хохмайстера в войну против Англии. Каждый год в Англию из Данцига отплывала флотилия, по пути присоединявшаяся к флотилии Ганзы, нагруженная прусскими товарами — зерном, серебром, мехами, соколами и янтарем. Назад они везли английские ткани, которые пользовались большим успехом по всей Польше и в Западной Руси. Для англичан было важно сохранять с рыцарями дружеские отношения. В 1419 году брат Неттер возглавил прибывшее к ним [251] посольство, а также к королю Владиславу Ягайло, с которым Орден все еще находился в состоянии войны.
Человека, которого король наиболее часто привлекал для участия в дипломатических миссиях, звали сэр Джон Типтофт, который прежде был спикером и казначеем. Он сыграл важнейшую роль в изоляции Франции перед началом кампании 1417 года, посетив императора и многочисленных германских курфюрстов, королей Арагона, Кастилии и республику Геную. Он находился также среди уполномоченных, цель которых состояла в том, чтобы заставить Францию согласиться на условия Генриха в 1419 году. В течение всего этого периода он был также сенешалем Гиени, получив назначение на самую важную в герцогстве должность в 1415 году, незадолго до отплытия Генриха в экспедицию, направлявшуюся в Гарфлер.