Известия из дома, требовавшие его незамедлительного присутствия в Англии после трех лет отлучки, убедили Генриха в том, что, несмотря на святое для него время, Рождество, он должен был вернуться. По пути он мог провести инспекцию своего Нормандского герцогства. 27 декабря он выехал из Парижа в Руан, оставив Францию на попечение герцога Кларенса, поручив свой новый город Париж Эксетеру. В распоряжении каждого из них была поддержка его лучших полководцев. По дороге в Нормандию он нагнал королеву Екатерину и сопровождавших ее дам, отбывших несколькими днями раньше. Прощание Екатерины с отцом глубоко тронуло очевидцев. Вместе с ними скакал герцог Бедфорд, графы Марч и Уорвик, а также их пленник, король шотландцев. [279]
Глава пятнадцатая. Ланкастерская Нормандия
«une longue catamite»[178]
«les povres compaignons des frontieres»[179]
Герцог и герцогиня Нормандские отмечали праздник Крещения, в честь которого устраивали пир в своем красивом новом замке-дворце в Руане. Здание это было не только символом английской оккупации, оно стало также символом обнищания горожан, поскольку на фоне всего остального города его блистательное великолепие бросалось в глаза.
На протяжении всего периода английской оккупации нормандская столица оставалась лежать в руинах. Ее предместья, а также постройки вне основных стен города, такие, как аббатства и церкви, которые можно было бы использовать для военных действий, были разрушены самими руанцами еще в 1418 году до начала осады. Другие же, внутри стен, были разрушены во время огневого обстрела города из пушек в период осады. Некоторые из зданий были реквизированы [280] англичанами, но так и не были восстановлены. Среди таких зданий было сильно разрушенное аббатство Сен-Уан, большая часть построек которого использовалась под казармы. Финансовое положение горожан пошатнулось, так как Генрих наложил на них непосильный выкуп, который до сих пор еще взимался. Но даже он понимал, что им негде было найти 300000 золотых крон сразу. После жарких споров относительно стоимости одной кроны стороны пришли к соглашению, что выкуп должен был выплачиваться ежегодно в сумме 80000 крон. Спустя 11 лет, несмотря на захват заложников, было получено всего 260000 крон. Граф Уорвик, принимавший участие в переговорах, был безжалостен в преследовании тех, кто пытался избежать уплаты своей доли, скрываясь в соседних городах, без устали «заключал их в темницы, продавал или иным способом использовал их добро, чтобы их долг королю был выплачен». Обнищание и опустошение соседних районов, а также других нормандских городов и деревень не могло способствовать процветанию. Кроме того, скудность существования в оккупированном Париже (так наглядно описанная бургундцами) лишала Руан былого рынка сбыта предметов роскоши.[180]
Генрих возглавил съезд, созванный им в Руане, куда были приглашены представители трех нормандских сословий: дворян, духовенства и горожан. Кроме того, туда прибыли также представители и других «завоеванных земель», территорий, которые были покорены до подписания договора в Труа. Однако нам неизвестно, сколько человек принимали участие в съезде. Король-герцог призвал их к полному соблюдению договора, заявив, что знает о плачевном состоянии монетного двора и попросил совета относительно его [281] улучшения. Предполагается, что именно по их совету он ввел налог на серебро, чтобы чеканить монету лучшего качества. Он объявил также о введении в Нормандии столь необходимого стандарта весов и мер, приняв руанский стандарт за один гран. Граф Солсбери как владелец графства Перш и вассал короля принял перед ним торжественное обязательство, напомнив остальным о введении новой социальной иерархии.
Военная администрация сверху донизу была чисто английской. Все капитаны и лейтенанты (командиры и их заместители) гарнизонов были также исключительно англичане. Кроме городов, имелось не менее шестидесяти замков, укомплектованных гарнизонами. Похоже, что во время прибытия Генриха в герцогство в Северной Франции было, вероятно, около 5000 английских солдат (среди простых солдат — французов насчитывалась лишь небольшая горстка). 1600 человек из общего количества были размещены на новой южной границе государства от Авранша до Вернейля, еще 1600 — на восточной границе, протянувшейся от Понтуаза до О и еще 950 — в долине реки Сены, остальные 1400 были разбросаны по замкам английских феодалов и, примерно, чуть более 150 были расставлены вдоль дороги, ведущей из Шербура в Эвре через Кан. В тот момент командование над ними возглавлял Кларенс, энергичный наместник короля.
Значительное число гарнизонов располагалось в городах и замках по берегам рек. Они были жизненно важными не только для обороны, но их барки являлись основным транспортным средством на реке для передвижения и транспортировки продуктов и товаров. Роль Сены и Уазы, которую они играли в Северной Франции, сравнима разве только со значением Миссури и [282] Миссисипи для старого Юга Америки. Чрезвычайно важно было не упустить контроль над ними. Расположенные вдоль их берегов замки, особенно те, что стояли на перепутьях, были заняты англичанами, которые строго проверяли пропуска и грузы проходивших мимо судов и взымали пошлины. Одновременно эти же многофункциональные суда, баллингеры, патрулировали реки, высматривая противника по берегам и на воде. В случае вражеской атаки силы подкрепления могли быть доставлены довольно быстро к любой из крепостей. Это имело основополагающее значение для столь малочисленной армии, воины которой были рассеяны небольшими группками. В среднем, малые гарнизоны насчитывали трех тяжеловооруженных солдат и девять стрелков. Хотя в маленьком замке Пон-д'У, охранявшем подступы к мосту через реку Вир под командованием капитана в 1421 году, служило всего 8 человек. Гарнизоны замков, находившихся в частном владении, насчитывали еще меньшее количество солдат.
Что касается гражданской жизни, то все существовавшие до завоевания должности были сохранены, включая даже самые незначительные, так же как и привилегии. Генрих стремился к установлению хороших отношений с беднейшими сословиями, бедными горожанами и крестьянами. В 1419 году он издал указ, согласно которому все владельцы небогатых домов могли вернуться на свои прежние места обитания. Он снизил ненавистный всеми налог на соль. С другой стороны, отношение к дворянам, покинувшим герцогство, оставляло желать лучшего. Король приказал своим бальи[181] выявить имена [283] тех дворян, которые присоединились к арманьякам или «бандитам»; оказалось, что многие, передав свои замки и поместья женам, сражались тем временем против англичан. Когда это обнаружилось, то их поместья были конфискованы. В герцогстве было настолько неспокойно, что за период с мая 1421 года по сентябрь 1422 было поймано и повешено 386 разбойников. Вероятно, вследствие такого положения Генриху пришлось пересмотреть свое отношение к непокорному дворянству Нормандии; в конце 1421 года людям всех классов и сословий он предложил полное прощение при условии, что они вернутся до Сретения 1422 года (2 февраля) и в присутствии бальи или командира ближайшего к границе гарнизона принесут ему клятву верности. Во всяком случае, за период его пребывания в Нормандии в начале 1421 года все отсутствовавшие нормандские дворяне считались мятежниками, а их «самовольная отлучка» рассматривалась как мятеж против короля-герцога. Генрих продолжал широко использовать этот предлог для конфискации их земель, которые передавал в качестве наград английским поселенцам.
Судьба дворян, отправленных в изгнание, как нам известно из записей Робера Блонделя, была печальной. Будучи еще в молодом возрасте (он родился в 1390 году), Блондель в 1418 году покинул родной Котантен, где его дед, землевладелец Гильом Блондель, был сеньором Равенвиля возле Баланса. Укрытие он нашел в Париже, где учился и стал священником. Он написал три книги, в которых осудил английское завоевание Нормандии. Все они особенно интересны тем, что рассказывают о судьбах беженцев. В написанной в 1420 году работе «Боль всех добрых французов» Блондель сетует на то, как «плененная Нормандия стонет под [284] ярмом леопарда [Англии]. Некоторые обременены оковами, другие же умирают от пыток. Есть среди них и такие, что пали от меча, есть и такие, что покинули землю своих отцов, есть и такие, что умерли от отчаяния, скрежеща зубами под гнетом тирании. Несчастные изгнанники лишены всего, им даже негде искать для себя спасения».[182] Оглянувшись назад в 1449 году, он записал, что «уж скоро тридцать пять лет будет с тех пор», и жалуется далее:
«До войны мы были знатными, богатыми и сильными. Сегодня, разбитые и уничтоженные нуждой, мы живем на подаянии. Многие из нас, благородных кровей, вынуждены браться за самую черную работу; некоторые работают в услужении у портных, другие на постоялых дворах, в то время, как английские скотники и мужланы из самых низов с важным видом топчут нашу землю, богатеют на нашем наследии и щеголяют ворованными титулами герцогов, графов, баронов и рыцарей».[183]
Вот что он пишет о «невероятном разорении моей страны».
Несомненно, во времена Генриха разорение имело место. В декабре 1421 года в провинции де Ко он издал указ для охотников на волков:
«До Нашего слуха дошло, что с тех пор, как начались эти доселе длящиеся войны и по их причине в Нашем герцогстве значительно выросло количество волков, волчиц и других хищных зверей, особенно это касается судебного округа Ко, и волки эти, к сожалению, разорвали несколько человек, а посему наши верноподанные по своей простоте душев