Солдатам пришлось перенести немало трудностей. Все три колонны измотанных английских солдат воссоединились в Мо, скрыв, таким образом, тот факт, что этот город был истинной целью Генриха. Жювналь сообщает нам, что его жители оказались настолько неразумными, что отправили королю в Париж своих послов с жалобой, что он вел против них настоящую войну, предав окрестности Мо мечу и огню. «На это он им ответил, что сделано это было умышленно, чтобы начать их осаду и захватить их, а что касается пожаров, которые он, по их словам, устроил в окрестностях, так это соответствовало традициям ведения войны, а война без пожаров то же, что колбаса без горчицы».[213]
Город Мо был самым крупным оплотом дофина вблизи столицы. Расположенный на петле Марна, он был разделен рекой на две части, старый город и рынок, защищенный с трех сторон рекой, а с четвертой — каналом.
Вдобавок, защитники Мо были необычно стойкими. Капитаном их был Гишар Шиссе, храбрый и находчивый [324] командир, обладавший отличными лейтенантами в лице Людовика де Гаста и своего кузена Дени, бастарда[214] Ворю. Гарнизон представлял собой разношерстное сборище разбойников и дезертиров, среди которых были и англичане, и ирландцы, которые хорошо знали, что милости им не видать, попадись они в руки короля. Самым отчаянным головорезом из них был бастард Ворю, почти ничем не отличавшийся от предводителя разбойников, известный своей жестокостью. За городом рос вяз, получивший имя «дерево Ворю», на котором тот вешал свои жертвы. В 1421 году на нем болталось восемьдесят трупов. Однажды он привязал к нему на ночь беременную женщину. Она разродилась, тогда пришли волки и съели и мать, и дитя.[215]
К 6 октября Генрих обложил город. Хотя он знал, что осада может быть долгой, тем не менее, как всегда, нарушил заповедь средневекового воина отправиться на зимние квартиры. Слишком лакомым куском был для него Мо. С его падением будет не только искоренена угроза для Парижа и получат удовлетворение бургундцы, но он ожидал последующих сдач без боя многочисленных, менее важных дофинистских оплотов. Его не могла остановить малочисленность его армии, насчитывавшей теперь не более 2500 человек. По крайней мере, у него было два отличных капитана, герцог Эксетер и граф Уорвик.
Не ведавший жалости король приступил к покорению города. Свою армию он разделил на четыре части и разместил их на востоке, западе, севере и юге Мо. Уорвик командовал отрядом, расположенным на юге, на [325] дальнем берегу Марны. На реке Генрих соорудил понтонный мост. Штаб-квартира короля была устроена в одной миле от городских стен, в аббатстве Сен-Фаро. Чтобы защитить своих солдат от зимних холодов, он построил хижины и землянки, от вылазок вражеского гарнизона их предохраняли траншеи. Орудия, осадные машины, амуниция и провизия доставлялись на кораблях из Парижа. Всю мощь артиллерийского обстрела он сосредоточил на тщательно выбранных участках стен и воротах.
На протяжении месяцев осада как будто ничуть не продвинулась. Англичанам очень мешали невыносимые погодные условия. Весь декабрь, не переставая, лили дожди, Марна вздулась и вышла из берегов, снеся понтонный мост и отрезав Уорвика, против которого осажденные совершали вылазки на лодках, от остальных частей армии. Река также затопила хижины и землянки солдат, лишив лошадей фуража и сделав грунт непригодным для проведения подкопов. Несчастных, замерзших и промокших англичан поразила дизентерия и другие болезни. Поставки провизии прекратились. Участились случаи дезертирства. По подсчетам специалистов, армия Генриха к Рождеству уменьшилась на 20 процентов.
Королю удавалось сохранять дисциплину только благодаря своей изобретательности. Когда сторонники дофина устроили засаду и разбили по частям английский фуражный отряд, одному человеку удалось спастись бегством. Когда король узнал об этом, он велел выкопать глубокую шахту и заживо похоронил в ней дезертира.[216]
Автор, известный под именем «Лже-Элмхем», донес до нас слух, возникший, вероятно, тогда, что армия [326] короля никогда еще не переживала такие беды, как во время той осады. Вдобавок к эпидемиям и другим трудностям, защитники, к неудовольствию англичан, сражались слишком хорошо. Несгибаемый дядя Генриха, сэр Джон Корнуэлл был отправлен домой в состоянии шока. Это случилось после того, как пушечное ядро начисто снесло с плеч голову его многообещавшего семнадцатилетнего сына. Он поклялся, что никогда больше не будет биться с христианами. Король тоже заболел и даже был приглашен лекарь, но Генрих вскоре поправился. (Подробности о заболевании нам не известны.) Некоторые капитаны предложили ему прекратить осаду. Несомненно, король был обеспокоен. В декабре он начал подумывать, чтобы нанять португальских и германских наемников. Ничто не могло поколебать решимости. Только сила его личности могла воспрепятствовать падению морального духа воинов и заставить солдат продержаться до тех пор, пока не улучшится погода и не пойдут на убыль эпидемии. Нехватка продуктов стала ощущаться и внутри Мо.
Страдали не только те, кто непостредственно участвовал в осаде, осаждавшие и осажденные. Одна из записей «Парижского Горожанина» гласит:
«Рождество и Крещение король Англии встретил во время осады Мо; его солдаты разорили весь Бри и, как бы люди не старались, никто не смог сжать свой урожай... большинство из тех, кто обрабатывал землю, оставили это занятие, бросив жен и детей, они в отчаянии бежали, вопрошая друг друга: «А что мы можем поделать? Пусть все катится к черту! Плевать, что будет с нами. Лучше творить зло, чем добро и поступать как сарацины, а не христиане, так что давайте вредить так, как только можно. Им остается только [327] поймать и убить нас! Из-за того, что нами правят предатели, нам пришлось оставить жен и семьи и бежать в леса, подобно преследуемым охотниками зверям».[217]
Горожанин жалуется, что в Париже «одному только Богу известно, сколько бедняков страдают от холода и голода!» Он рассказывает, что в столице повсюду слышались крики: «Увы! Увы!» Всемилостивый Боже, когда же ты, наконец, положешь конец нашим несчастьям, этому жалкому существованию, этой проклятой войне?»[218]
Все же сердце Генриха было преисполнено великой радостью и, как указывает Ворен, «во всем королевстве [Англии] царило такое веселье, которого давно здесь не знали».[219] Причиной была весть о том, что королева Екатерина в Виндзоре родила в декабре сына. Теперь у двойной монархии Англии и Франции имелся кровный наследник. Несомненно, испытывая гордость отца и обманывая себя, что его судьба несет на себе отпечаток длани Господней, он ни на минуту не задумывался о будущем Генриха VI, рожденного от нездоровой ветви Валуа, которому могло быть уготовано нечто иное, кроме славы великого короля. Но должно было пройти еще столетие, прежде чем стала ходить история о том, как он предрек: «Генрих, рожденный в Монмуте, будет мало править, но достигнет многого, Генрих, рожденный в Виндзоре, будет править долго, но все потеряет, но пусть свершится то, что Богу угодно».
Как бы то ни было, защитники Мо не сдавались, держась только за счет собственного отчаяния. Однажды, в самом начале 1422 года, кто-то из них притащил на городскую стену осла и начал жестоко избивать его, пока тот не зашелся пронзительным криком. Тогда [328] избивавшие его крикнули англичанам, что это был их король. Об этом им потом пришлось жестоко пожалеть. Ничто не могло сломить решимости Генриха: ни проявление боевого духа гарнизона, ни тяжелые потери, ни дезертирства, ни плохая погода, ни болезни, ни нехватка еды, ни даже соленая рыба, на которую англичане перешли с приходом Великого поста. Несмотря на то, что сам король обосновался в миле от Мо, ночуя то в аббатстве Сен-Фаро, то в замке Рутиль, тем не менее, он был слишком образцовым воином, чтобы не проводить достаточно времени на передней линии со своими солдатами в их залитых водой траншеях и землянках, командуя обстрелами.
На этот раз в его распоряжении было гораздо больше пушек, чем раньше, — бомбарды, кулеврины и серпантины.[220] Каждый день прибывали все новые орудия самых разнообразных размеров и конфигураций. Некоторые из них и сегодня можно увидеть в Военном музее в доме Инвалидов в Париже. В его распоряжении также имелись рибодекины, представлявшие собой боевые повозки с установленными на них близко друг к другу небольшими пушками, которые вели одновременный огонь и предназначались для обстрела с ограниченных площадей. Не так-то легко было транспортировать более мощные орудия, некоторые из них были просто громадными. Большая часть прибыла на кораблях из Руана, а затем к месту осады они доставлялись на запряженных волами телегах. Там их устанавливали на специальные деревянные подставки, с которых они и вели обстрел. Грубые трубы, называемые стволами, редко когда бывали, если такое вообще было [329] возможным, прямыми. Так что точность попадания не гарантировалась. Порох также смешивался на глаз и был ненадежным. Большое мастерство требовалось, чтобы зарядить их. Канониры засыпали зарядное устройство на три пятых порохом, одна пятая оставлялась для создания воздушного кармана и последняя пятая часть предназначалась для деревянного вкладыша, сделанного из вяза, на который укладывали ядро, причем на часть пороха должно было приходиться девять частей камня. После каждого выстрела ствол надлежало самым тщательным образом очистить. Определить траекторию выстрела такого орудия было чрезвычайно трудно. Однако на малых расстояниях огневой вал пушечных ядер мог вызвать страшные разрушения, пробивая крепостные сооружения, стены и крыши домов внутри города, значительно деморализуя противника. Бомбардировки, несмотря на огромные затраты, продолжались беспрестанно и денно, и нощно, как это бывало во время проводимых Генрихом V осад, оказываемый ими эффект был страшным. Страсть короля к артиллерии, появившаяся у него после первого ее применения в Абериствуте против валлийцев, никогда не угасала.