На этот раз он хотел оставаться самостоятельным. Король сам отбирал лучников из бывших крестьян-арендаторов, которые бросили свои земли, как ему говорили, от лени, и составил отряд в несколько тысяч стрелков, лучших в Европе, как это было признано всеми. Его артиллерия была довольно слаба. Зато удалось собрать несколько сотен старых кавалеристов, когда-то служивших отцу. У каждого из них был опыт боев и по нескольку заводных лошадей. Государь присоединил к ним несколько сот новобранцев, но успел научить их только тому, как управляться с копьём.
Войска высадились на северо-западе Франции, двигались медленно, однако ему удалось добиться того, что сохранялся полный порядок. Генрих пригрозил, что повесит каждого, кто будет уличён в мародёрстве, и повесил несколько новобранцев из бывших бродяг, которые только потому и подписали контракт, что надеялись разжиться в походе за счёт неприятеля. За еду и питье солдаты платили деньгами, и мирное население оставалось спокойным. Это было особенно важно, потому что отряд был небольшим. Французы не ожидали его и спешно набирали солдат из разного сброда. Англичане подошли к Гюнегату и только здесь встретились с неприятелем. Монарх поднялся на холм, когда увидел цепочку всадников, пробиравшуюся через лес навстречу ему, насчитал две сотни и сбился. Необходимо было тотчас атаковать, чтобы неприятель не успел принять боевого порядка, но его кавалерия растянулась и не была готова к атаке. Всадники направлялись к деревне. На её окраине выстраивались французские лучники. Их кафтаны украшало шитье. Среди них было несколько спешившихся рыцарей, которых легко было узнать по золочёным кирасам. За его спиной приближался топот ног и копыт. Пехота и кавалерия медленно обтекали холм. Король подал сигнал. Впереди стали строиться лучники. Первым делом все они почти разом сели на землю и сбросили башмаки. Они стали строиться в линию босиком, чтобы впиваться в землю пальцами ног: это обеспечивало меткость стрельбы. Каждый из них перед собой глубоко всаживал в землю древко копья с наклоном вперёд, так что перед строем вырос частокол стальных наконечников. Ему объяснили, что лошади боятся железа и во время кавалерийской атаки обязательно повернут в сторону, подставляя бока и спины всадников под град стрел. Генрих этого прежде не знал. За их спинами открыли несколько бочек вина, и по рядам прошли большие ковши. Кавалерия прикрывала с флангов. Справа стояло несколько пушек — всё, что имел. Французские лучники первыми дали залп, забросили за спину луки, схватили копья и двинулись на англичан. Им пришлось идти через поле, на котором поспевала пшеница. Они шли медленно, сминая её. У англичан были длинные и более мощные луки. Они поражали цель шагов за шестьсот. Его лучники били французов на выбор, не двигаясь с места. Всё больше врагов падало с каждым шагом, скрываясь в пшенице. Им на помощь из-за деревни выскочил отряд кавалерии, но ему пришлось скакать краем поля, вдоль изгороди, узким пространством. Его кавалерия расступилась, пушки сделали несколько залпов. Ядра валили людей и лошадей. Генрих поднял руку. Конная масса обрушилась на французов. Лучники, оставив луки, вырвав копья, дружно бросились на неприятеля. Французы бежали, оставив в поле несколько сотен убитых и раненых. Их необходимо было добить, но за деревней обнаружился обоз. Его солдаты бросились грабить. Никакая сила не могла их остановить, да никому и в голову не пришло останавливать. О преследовании бегущего неприятеля не могло быть и речи.
Тем не менее победа была несомненной и полной. Всю ночь горели костры. Солдаты пили вино и пели песни. Он готов был дать им на отдых несколько дней и двигаться дальше. Но война кончена. Испанцы и немцы подходили к Венеции на пушечный выстрел и видели колокольни святого Марка. Французский король, спасая Венецию, поспешил заключить перемирие с Фердинандом Католиком и предложил мир английскому королю. Пришлось его подписать. Иначе он остался бы с французами один на один, а для этого армия была слишком мала и слаба. Нечего говорить, что никаких выгод из этого мирного договора Генрих не извлёк.
Вскоре умер французский король Людовик Двенадцатый. За ним последовал его давний противник испанский король. Соединённый трон Кастилии Арагона достался эрцгерцогу Карлу, сыну Жанны Безумной и Филиппа Красивого, правителю Фландрии. Ещё в их раннем детстве Фердинанд Католик и Генрих Седьмой договорились о браке инфанта Карла и английской принцессы Марии. Правителю Фландрии союз с Англией ничего не давал. Интересы Испании ему были чужды. Фландрия нуждалась в союзе с Францией, своей южной соседкой, и Карл разорвал обещание, данное дедом, и обручился с французской инфантой, которой только что исполнился год, тем самым показав французскому королю, что желал бы с ним союза и мира, но оставив свои руки свободными, поскольку невеста была ещё слишком мала.
Генрих был озлоблен и оскорблён. Оскорбление обжигало его всякий раз, как он о нём вспоминал. Большими шагами, почти задыхаясь, измерил весь зал, распахнул дверь и, в нарушение этикета, глухо крикнул:
— Прошу!
Только здесь опомнился, с той же поспешностью воротился назад, грузно опустился на высокое королевское место и принял суровый вид.
В зал вступил испанский посол. Он был уже стар. Седые волосы коротко стрижены. Жидкие усы и бородка едва проступали на бледном, иссохшем лице. Небольшая голова утопала в высоком плоёном воротнике, закрывавшем затылок и уши. Чёрный камзол украшали только орден и алмазные пуговицы. Пряжки на башмаках из чистого золота. Весь его вид говорил, что Испания богата и властна и никому не уступит ни в чём.
Генриху это было известно. Он отвечал послу гордым взором правителя, которому тоже всё нипочём.
Старик приблизился ровно настолько, насколько позволял этикет, отставил одну ногу назад, другую слегка преклонил, отвесил положенный вежливый, но короткий поклон, приветствовал английского короля и спросил о здоровье.
Генрих видел и знал, что беседа будет недоброй. Сухо ответил, ещё суше сказал о здоровье и в свою очередь спросил о здоровье испанского короля.
Здоровье испанского короля пребывало в полном порядке, хотя Генриху было известно, что Карл часто страдал недомоганиями непонятного, странного свойства — жестокое наследие Жанны Безумной. Старик выпрямился, закинул голову, несколько изогнулся в спине, придавая себе вид неприступности и величия, и резким голосом почти прокричал, что английские пираты разграбили испанский корабль, идущий в Антверпен, захватили испанских дворян и продали в рабство на острова.
Дело было обычное. Англия ничего не могла противопоставить Испании, кроме пиратства. Английские пираты крейсировали у входа в Ла-Манш и грабили испанские галеоны. Дело приносило громадные прибыли, от тридцати до сорока фунтов стерлингов на один вложенный фунт. Английские коммерсанты составляли компании и снаряжали пиратские корабли с патриотической целью оборвать наглых и гордых испанцев и нажиться за счёт испанских колоний в Мексике и Перу, откуда испанцы вывозили золото инков. Генрих тоже участвовал в этих компаниях, вкладывая средства через подставных, разумеется, лиц, но об этом вей равно было известно и англичанам, и всем иноземным послам. Старик тоже не мог об этом не знать. Генрих сделал вид, что удивлён:
— Этого не может быть.
Старик усмехнулся:
— Мы получили достоверные сведения. Наш корабль был взят командами двух кораблей. Так трусливо могут действовать только англичане.
Это было открытое оскорбление, но Генрих пропустил его мимо ушей:
— Позвольте узнать, какой они подняли флаг?
Старик брызнул слюной:
— Англичане нападают без флага!
Слава богу, умные люди, не то пришлось бы краснеть и беззастенчиво врать.
Генрих повёл рукой, изображая недоумение:
— Отчего же английский? Это могли быть французские корабли.
Старик это знал. Кроме англичан, испанские галеоны опустошали ещё и французы, а также голландцы. Их прибыли были так же огромны. Французские и голландские коммерсанты так же составляли компании и отправляли в море пиратов. Это было в порядке вещей. Разница была только в том, что в такого рода компаниях участвовал только английский король, и потому претензии ему предъявляли чаще других. Старик проворчал:
— Французы более благородны и менее жадны. Они торгуют неграми и не станут продавать в рабство дворян.
Генрих рассмеялся деланным смехом:
— Вы плохо знаете их. Французы бесстыдны. Но дело не в этом. Если бы вы назвали имена капитанов, тогда я начал бы расследование, а без имён...
— Они нам не известны!
— Тогда представьте хотя бы список дворян, которые, как вы утверждаете, проданы англичанами. Я попробую навести справки о них.
— Мы их уточняем.
— Очень жаль. Но я подожду.
Старик, покраснев, отвесил небрежный поклон, резко повернулся на тонких ногах и простучал каблуками. Дверь затворилась.
Монарх весело рассмеялся. Он был доволен. Прекрасное настроение утра воротилось к нему.
Дверь приоткрылась. В узкую щель всунулась голова Томаса Кромвеля.
Генрих кивнул и спросил, когда Кромвель приблизился и встал в ожидании на почтительном расстоянии:
— Что он?
Кромвель выпрямился и бойко ответил:
— Всё то же!
Генрих нахмурился:
— Не просит помилования?
Губы Кромвеля двинулись, но удержались от довольной улыбки:
— Он безнадёжен.
Король резко поднялся:
— Я не ошибся. Я давно знал, что это не тот человек, которому посты и блага дороже чести.
Кромвель молчал и напряжённо смотрел, как он тяжело шагает к дальней стене, опустив голову, заложив руки за спину, размышляя о чём-то своём. Генрих остановился. Кромвель тотчас спросил:
— Что теперь?
Генрих поднял руку, подвигал пальцами, потёр подбородок и глухо сказал:
— Ты останешься канцлером.
Кромвель согнулся в низком поклоне:
— Благодарю вас, милорд. Верой и правдой...
Государь остановил его властным движением: