17, но после этого, если верить сохранившимся письменным свидетельствам, посещал дворец лишь однажды.
В 1537 году король предложил некоему Уильяму Риду упраздненный монастырь Тандридж в обмен на поместье Отлендс в Вейбридже (Суррей), которое позднее включил в состав охотничьих угодий, названных «Слава Хэмптон-корта»18. В течение следующих семи лет Генрих потратил 16 500 (около 5 миллионов) фунтов стерлингов на строительство большого дворца из кирпича и камня вокруг старого, окруженного рвом здания. В нем были три внутренних двора, один – нестандартной формы, с восьмиугольной башней; королевские покои имели щипцовую крышу вместо зубцов. Снаружи располагались террасный сад с фонтанами, а также парки для отдыха и охоты. Фруктовые деревья для сада, как и камень для постройки здания, взяли из соседнего аббатства Чертси19. В королевских покоях висели французские гобелены, на полу лежали турецкие ковры, мебель была обтянута бархатом и золотой парчой. Отлендс занимал территорию в десять акров и был включен в число главных королевских резиденций. Генрих регулярно останавливался в нем, когда выезжал на охоту20.
В том же году, давая понять, что вновь надеется на появление наследника, король поручил Гольбейну создать для личных покоев Уайтхолла большую стенную роспись, посвященную династии Тюдоров. Это великолепное произведение размером примерно 12 х 9 футов включало изображения Генриха VII и Елизаветы Йоркской почти в натуральную величину; они стояли на устланных турецким ковром мраморных ступенях, так же как Генрих VIII и Джейн Сеймур. Гольбейн поместил королей в прекрасную «античную» обстановку: медальон в классическом стиле, гротескные колонны и фризы, украшения-обманки и ниши в форме раковин. Вероятно, такой была отделка личных покоев короля. Впоследствии роспись начала разрушаться и была утрачена при пожаре в 1698 году, однако она известна благодаря двум небольшим копиям, заказанным Карлом II в 1667 году у посредственного голландского художника Ремигиуса ван Лемпута21. Созданный Гольбейном полноразмерный картон с изображением двух королей сохранился22, хотя на нем Генрих VIII смотрит в сторону, а не вперед, как на законченной фреске. Величественная фигура короля вышла такой реалистичной, что посетители, которые подходили к стоявшему под росписью трону, чувствовали себя «потрясенными и уничтоженными»23 ее мощью. Король стоял в весьма характерной для себя позе: ноги немного расставлены и твердо упираются в пол, руки уперты в бедра, властный взгляд, полный стальной решимости, устремлен на зрителя. Этот образ повторяется во многих портретах, написанных позднее. Работа Гольбейна стала первым парадным портретом в Англии, положив начало традиции, которая сохраняется до сих пор. Вероятно, власти намеренно распространяли изображения такого рода, однако есть свидетельства, что после Реформации возник спрос на портреты короля.
В Хэмптон-корте продолжалась отделка королевских апартаментов. Так называемый Кабинет Уолси, реконструированный в викторианский период в соответствии с фрагментами, сохранившимися от эпохи Тюдоров, дает представление об убранстве личных покоев кардинала: простой каменный камин, дубовая обшивка с резьбой в виде складчатой ткани, резной ренессансный фриз с русалками, дельфинами, урнами и девизом Уолси, панно со сценами Страстей Христовых и золоченый кессонный потолок с тюдоровскими розами, изображениями лучистого солнца и эмблемами принца Уэльского в виде перьев, который, скорее всего, был создан после 1537 года.
Беременность королевы протекала хорошо. В конце мая Джейн появилась в Хэмптон-корте, надев платье с ослабленной шнуровкой, а на Троицу в соборе Святого Павла и других церквах по всему королевству пропели «Te Deum», «выражая радость по поводу того, что королева благополучно вынашивает ребенка»24. Но в июне возникла новая вспышка чумы, причем болезнь распространялась еще быстрее, чем в прошлый раз. Двор переехал в Виндзор, а перепуганная Джейн стала еще строже соблюдать посты и святые дни, что очень встревожило всех. Лорд Хасси писал леди Лайл: «Ваша светлость, вы не поверите, как сильно королева боится заразы»25. В Лондоне каждую неделю умирали сотни человек, и король запретил горожанам приближаться ко двору. Он отменил большой выезд на охоту, беспокоясь, как бы королева, «будучи всего лишь женщиной, узнает внезапные и неприятные слухи, которые в наше отсутствие, когда мы так далеко от нее, станет распускать какой-нибудь дурак или легкомысленный человек, и это скажется на ее животе так, что ребенок подвергнется немалой опасности или испытает неудовольствие»26. Король ограничился краткими охотничьими вылазками и останавливался в домах, расположенных не далее шестидесяти миль от места, где находилась его супруга. Спутники Генриха видели, что он пребывает в приподнятом настроении и ведет себя «скорее как добрый приятель, чем как король»27.
Тем временем Суррей развлекал двор, ожидавший лучших времен, своими эскападами. По свидетельству поэтов конца XVI века Томаса Нэша и Майкла Дрейтона, в 1536 году, посещая леди Марию в Хансдоне, он познакомился с десятилетней фрейлиной леди Элизабет Фитцджеральд, дочерью покойного графа Килдера и бесприданницей. У Суррея сразу возникло к девочке чувство – чисто платоническое, – и он обессмертил ее в сонете под именем «прекрасная Джеральдина», подражая любовным стихам Петрарки, обращенным к Лауре. Придворные были заинтригованы этой странной любовной историей, потом позабавились, узнав, что горячего молодого графа посадили в тюрьму Виндзора: находясь при дворе, он ударил по лицу лорда Бошана в отчет на замечание, что Суррей симпатизировал Аску и прочим мятежникам. Вмешался Кромвель, к тому же верность графа короне была общеизвестна, и Генрих проявил снисхождение к Суррею. Тот провел в заключении всего две недели, сочиняя стихотворения. В одном из них, проникнутом щемящей тоской, он вспоминает годы, проведенные в Виндзоре с Ричмондом.
Леди Лайл, не добившаяся успеха в предыдущем году, по-прежнему отчаянно пыталась пристроить своих дочерей, Анну и Кэтрин Бассет, ко двору королевы. Для этого она все время посылала Джейн из Кале любимых куропаток королевы28. Как-то за обедом Джейн, с удовольствием расправляясь с одной из них, сказала Джону Хаси, человеку Лайлов, что готова сделать своей фрейлиной одну из дочерей леди Лайл, но для этого хочет увидеть обеих. Девушкам пришлось приехать из Кале и явиться ко двору одетыми соответствующим образом. Избраннице следовало быть «серьезной, печальной, умной и сдержанной, а главное, незаметной и послушной, подчиняться указаниям миледи Ратленд и леди Сассекс, служить Господу, быть добродетельной и воздержанной в речах»29.
Шестнадцатого сентября королева торжественно удалилась в свои покои в Хэмптон-корте. Чтобы минимизировать риск заражения чумой, Генрих со своим верховым двором перебрался в Эшер и стал ждать там новостей о родах30. Оттуда он послал распоряжение о том, чтобы будущему принцу в Виндзоре выделили одну из скамей, предназначенных для рыцарей Подвязки.
Семнадцатого сентября приехали дочери леди Лайл, и Джейн выбрала младшую, Анну Бассет, – «милое юное создание». Девушка училась во Франции, была хорошо воспитана, «прелестна, хорошо сложена и вела себя так достойно, что ее хвалили все, кто встречался с нею». Королева привела Анну к присяге на верность и приказала ее матери обеспечить дочь новой одеждой – никаких французских капоров или низких вырезов – и приставить к ней горничную. Впоследствии Анна стала хорошо известна при дворе, ее высоко ценил король, и она не утратила свою хорошую репутацию.
Роды королевы были долгими и трудными. Наконец 12 октября 1537 года, в два часа пополуночи, она произвела на свет долгожданного принца. Король плакал от счастья, в первый раз взяв на руки сына31, вся страна ликовала. Хью Латимер писал: «Мы все изголодались по принцу и так долго ждали его, что началось веселье, такое бурное, словно родился сам Иоанн Креститель». В соборе Святого Павла снова пропели «Te Deum», в Тауэре дали залп две тысячи пушек, церковные колокола звонили без умолку, на улицах жгли праздничные костры, в Лондоне горожанам раздавали бесплатное вино, по городу ходили процессии, устраивались гулянья и банкеты. Гонцы спешили во все края королевства с «самой радостной новостью, какая только приходила в Англию за многие годы»32. Появился наследник престола, положение династии Тюдоров упрочилось. Призрак гражданской войны, витавший над страной не одно десятилетие, ушел в небытие.
Принца должны были крестить в новой королевской церкви Хэмптон-корта. В 1535–1536 годах по желанию Генриха старую церковь Уолси превратили в роскошное здание в перпендикулярном стиле с элементами ренессансного. Великолепный дубовый потолок с веерными сводами покрыли резьбой Ричард Ридж и другой выдающийся мастер, Генри Коррен33; синий с золотом, он был украшен подвесками, трубящими путти и девизом короля «Dieu et mon Droit» на сводах. В церкви установили новые витражные окна, резные хоры и орган. Скамьи для короля и королевы находились на галерее над центральным нефом, с хрустальными окнами; туда попадали через две богато убранные «праздничные молельни» с позолоченными кессонными потолками34. По бокам от входа в церковь поместили гербы короля и королевы, которые находятся там и поныне.
Принца принесли туда вечером 15 октября. Величественное факельное шествие возглавляли рыцари, ашеры, сквайры и служители двора; за ними следовали епископы, аббаты и священники Королевской церкви, все члены Тайного совета, иностранные послы и многочисленные лорды, в том числе граф Уилтшир. Далее шел лорд Бошан с четырехлетней леди Елизаветой на руках, которая держала богато расшитую белую крестильную рубашку своего брата и крестильное масло. За ними шествовал маркиз Эксетер: он нес принца, лежавшего на подушке. Норфолк поддерживал голову малыша, Саффолк – его ноги. Все они шествовали под балдахином из золотой парчи, который держали четверо джентльменов Личных покоев. Длинный бархатный шлейф принца нес граф Арундел, за ним следовали Сибил Пенн, няня младенца, и принимавшая роды акушерка. Позади, в сопровождении множества дам, шла леди Мария, которой предстояло стать крестной матерью принца. На церемонии присутствовали четыреста человек – число гостей ограничили из-за вспышки чумы.