В полночь в королевской часовне архиепископ Кранмер окрестил принца в купели из золоченого серебра, стоявшей на помосте, покрытом златотканой парчой, и нарек его Эдуардом в честь святого Эдуарда Исповедника. Рядом соорудили небольшое помещение из ковров, где стояли чаша с ароматизированной водой и угольная жаровня, чтобы младенец не простудился, когда его разденут. Саффолк, Норфолк и Кранмер были крестными отцами. Герольдмейстер ордена Подвязки провозгласил: «Господь в своем всемогуществе и бесконечной милости да ниспошлет и дарует благую и долгую жизнь высочайшему, превосходному и благородному принцу Эдуарду, герцогу Корнуоллу и графу Честеру, дражайшему и безмерно любимому сыну нашего самого грозного и милостивого государя короля Генриха Восьмого!»
После финального «Te Deum» процессия под звуки труб выстроилась вновь, принца отнесли обратно в апартаменты королевы, где родители встретили сына и гостей. Королева, одетая в мантию из малинового бархата с горностаевой оторочкой, лежала на роскошном низком ложе, опираясь спиной на подушки из малинового дамаста и золотой парчи; король сидел рядом с ней. После того как Джейн благословила сына, король взял его на руки и, плача от радости, сделал то же самое – во имя Господа, Девы Марии и святого Георгия. Затем молодая герцогиня Саффолк отнесла младенца в детскую и были поданы угощения: гипокрас с вафлями для знати, хлеб и вино для остальных. Генрих раздал милостыню собравшимся у ворот дворца беднякам. Уже почти настало утро, когда гости, поцеловав руки королю и королеве, разошлись35.
Три дня спустя, 18 октября, Эдуарда объявили принцем Уэльским36, хотя официально ему этот титул так и не присвоили. Одновременно несколько лордов получили титулы. Дядя принца лорд Бошам, обеспечивший себе высокое положение и влияние, стал графом Хертфордом, сэр Уильям Фицуильям – графом Саутгемптоном. В 1536 году он сменил Ричмонда в должности лорда – верховного адмирала. На портрете работы Гольбейна (1542) сэр Уильям изображен с адмиральским жезлом в руках. Этот портрет висел в его доме, располагавшемся в Каудрее, рядом с Мидхерстом (Сассекс)37.
Король также посвятил в рыцари нескольких придворных, в том числе Томаса Сеймура, младшего брата Хертфорда, честолюбивого, но чрезмерно горячего молодого человека, который до тех пор находился на службе у сэра Фрэнсиса Брайана. Генрих ввел его в число служителей Личных покоев и посылал с дипломатическими поручениями. Сеймур был любвеобилен и пользовался большим успехом у женщин, однако отличался мелочностью и беспринципностью, к тому же завидовал старшему брату, в тени которого всегда находился.
Томас Уайетт также сделался рыцарем и получил упраздненное аббатство Боксли в Кенте, которое сделал своим загородным имением. В 1537 году его брак с Элизабет Брук наконец расторгли, и Уайетт женился на Джейн Хот, дальней родственнице бабки короля Элизабет Вудвилл, супруги Эдуарда IV. Несмотря на отвращение к придворной жизни, Уайетт стал дипломатом и в 1537–1539 годах был послом при Карле V.
Рыцарем стал и Уильям Парр, еще одна восходящая звезда, – сын сэра Томаса Парра, бывшего ревизора двора, и брат будущей королевы Екатерины. Родившийся в 1513 году, он получил образование в Кембридже, а затем благодаря своему дяде, лорду Уильяму Парру из Хортона, который обратился за содействием к Кромвелю, был назначен в Личные покои. Кромвель и Норфолк указали на него как на достойного посвящения в рыцари. В 1526 году Парр женился на Анне, наследнице последнего Буршье, графа Эссекса, титул и обширные поместья которого должен был унаследовать38. Близкий союзник Сеймуров, Парр отличался дружелюбием, обладал «яркой фантазией и остроумием»39, любил музыку и поэзию. Он стремился сделать военную карьеру, но не проявил особых способностей.
При дворе короля Уильям Поулет стал казначеем, а сэр Томас Расселл занял вместо него должность ревизора.
Сыну королевы было всего несколько дней от роду, когда у его матери началась родильная горячка – вероятно, следствие антисанитарной обстановки при родах. Слуги закутывали Джейн в меха, давали ей сытную пищу, которую она просила40, однако состояние больной ухудшалось, и 24 октября она умерла. Король пребывал тогда в Хэмптон-корте, отложив охотничью поездку в Эшер, чтобы быть рядом с Джейн. После ее кончины он немедленно отправился в Уайтхолл, чтобы скорбеть там в одиночестве41. Короли, по обычаю, не присутствовали на похоронах своих супруг.
После смерти двух предыдущих жен Генрих делал в отношении траура лишь минимально необходимое; полноценный траур не вводился при дворе с момента смерти Елизаветы Йоркской в 1503 году. Поэтому Норфолк, устраивавший похороны – король был «слишком разбит» и не мог отдавать никакие распоряжения, – был вынужден обратиться к герольдмейстеру ордена Подвязки с просьбой изучить прецеденты. Ношение траурных одежд регламентировалось законами о тратах и постановлениями об устройстве двора, многие из которых ввела Маргарет Бофорт: они определяли длину шлейфов, размер капюшонов, которые не должны были закрывать лицо, ширину траурных шарфов, которые могли носить, прикрывая подбородок, только знатные дамы42. Траурные одежды служителям двора выдавали из Главного гардероба, причем ткань в каждом случае соответствовала статусу человека. Король носил траурные одеяния фиолетового или белого цвета, все остальные – черного.
Торжественные похороны Джейн Сеймур продолжались три недели. Так как между смертью члена королевской семьи и погребением обычно проходило много времени, труп всегда бальзамировали. В 1503 году тело Елизаветы Йоркской обработали особыми веществами, обернули голландским полотном, навощенным и ароматизированным, в количестве семидесяти пяти ярдов, и положили в свинцовый гроб, накрытый куском черного бархата с крестом из белого дамаста.
Тело Джейн одели в наряд из тонкой золотистой ткани и положили в приемном зале; на голове ее была корона, на пальцах – кольца. Леди Мария, главная плакальщица, и придворные дамы королевы по очереди несли бдение, стоя на коленях у смертного одра, окруженного двадцать одной восковой свечой. Все это время по усопшей служили панихиды и мессы. Тело оставалось в приемном зале неделю, затем его забальзамировали, поместили в гроб и перевезли в королевскую домашнюю церковь, увешанную черными полотнищами и дорогими образами. Вокруг катафалка установили знамена с изображениями благородных предков королевы. Герольд призвал всех присутствующих «из милосердия» молиться о душе их госпожи. По ночам у тела несли бдение священники, а днем – Мария Тюдор и дамы.
Похороны королевских особ, как и все прочие события в жизни монархов, становились поводом для демонстрации величия. Делалось все возможное, чтобы произвести впечатление на присутствующих – посредством церемониальных процессий, живых картин, геральдических символов и роскоши, – а также подчеркнуть высокий статус усопшего, для чего служили среди прочего изысканно украшенные гробницы. Обычно на похоронные дроги клали восковую фигуру умершего или умершей, в короне, со скипетром в руках; так было и на похоронах Джейн Сеймур.
Восьмого ноября, «в присутствии многих опечаленных сердец», скончавшуюся королеву в сопровождении торжественной процессии и «со всей возможной пышностью» доставили в Виндзор; 12 ноября ее похоронили в склепе на хорах церкви Святого Георгия. В лондонских храмах по указанию Норфолка отслужили двенадцать тысяч заупокойных месс43, еще двенадцать провели в частном порядке, по желанию короля. Генрих намеревался соорудить для своей супруги великолепную усыпальницу: изваяние сладко спящей Джейн должны были окружать мраморные фигуры детей с корзинами цветов, которые она так любила44. Но этот замысел не был осуществлен.
Вскоре после похорон двор королевы, возглавлявшийся теперь Марией, был распущен45, а ее официальные украшения вернулись в Сокровищницу; личные украшения частью передали ее родным, частью распределили среди придворных дам. Мария в конце ноября вернулась в Хансдон и в следующие два года редко появлялась при дворе, так как там не было королевы, компаньонкой которой она могла бы стать.
Траур при дворе объявили на три месяца. На Сретение, 3 февраля 1538 года, король и все остальные вновь появились в обычной одежде46. После погребения супруги Генрих оставил свое уединение и, как свидетельствуют источники, был «в добром здравии и весел настолько, насколько может быть вдовец»47. Он уже подумывал о новой женитьбе.
51«Истинная жемчужина королевства»
В ноябре 1537 года Кромвель начал подыскивать за границей невесту для короля, убедив Генриха «настроить свой разум» на четвертый брак. Учитывая, что жизнь младенца Эдуарда могла прерваться в любой момент, Генриху стоило позаботиться о будущем престола, женившись на женщине, которая могла родить ему новых сыновей.
Эдуард оставался при дворе под присмотром няньки Сибил Пенн и кормилицы матушки Джек. В марте 1538 года король создал для своего сына двор в Хэмптон-корте, содержание которого в первый год существования обошлось в 6500 (около 2 миллионов) фунтов стерлингов. Камергером принца был назначен сэр Уильям Сидней, родственник по браку Сибил Пенн и служитель Личных покоев. Давно и хорошо зарекомендовавшую себя леди Маргарет Брайан, служившую до того Елизавете, сделали главной воспитательницей принца, а к Елизавете приставили Кэтрин Чемпернаун1, которая взялась за ее начальное образование. Леди Брайан теперь отвечала за «питание и обучение»2 принца. Ей помогала Сибил Пенн, кормилицу же уволили в октябре 1538 года. В 1539 году доктор Ричард Кокс, знаменитый кембриджский ученый, был назначен подателем милостыни при принце.
Апартаменты Эдуарда в Хэмптон-корте находились в северном корпусе Церковного двора и соединялись галереей с опустевшими покоями королевы; они были устроены так же, как комнаты короля. В приемном зале стояла великолепная парадная колыбель: наследника английского престола клали в нее, показывая высокопоставленным гостям, которые проходили в зал через лестницу для процессий и полную охранников сторожевую палату. Личные покои служили дневной детской. В опочивальне, или «качальном покое», стояла колыбель, где