16.
К Пасхе, которая пришлась на 19 марта, боли в ноге ослабли, и король был уже не таким подавленным. Двадцать второго марта он проверял ход работ в бывшем Рочестерском приорате и, видимо, выразил неудовольствие, так как менее чем через два года на месте главного холла, в который превратили трапезную, устроили два больших покоя. Оттуда Генрих двинулся через Отфорд и Ноул – единственные его визиты туда, зафиксированные в источниках, – в Пенсхерст. По возвращении ко двору у него, видимо, появился основательный повод для радости, так как 10 апреля Марийяк сообщал: «Королева вроде бы ждет ребенка, что было бы величайшей радостью для короля, который, похоже, верит в это и намерен, буде то окажется правдой, короновать ее на Троицу. Молодые лорды и джентльмены двора ежедневно упражняются для подготовки к турнирам, которые будут тогда устроены»17.
Но даже надежды на обретение наследника не смягчили гнева Генриха при получении известия о незначительном мятеже в Йоркшире, давшего ему повод для новой расправы со своими родственниками Плантагенетами. Король велел казнить приговоренную к смерти Маргарет Поул, графиню Солсбери, которая по-прежнему томилась в Тауэре, несмотря на почтенный возраст – ей было шестьдесят восемь лет – и полную непричастность к мятежу. Палач оказался неумелым и отрубил графине голову самым неприглядным образом18. Один лондонец написал: «Я не слышал, чтобы остался кто-нибудь из королевского рода, не считая племянника кардинала [Поула] и сына маркиза Эксетера. Оба они дети и сидят в тюрьме или осуждены»19. Даже Генрих VIII не опустился до того, чтобы казнить детей, и мальчики остались в Тауэре.
Известие о беременности Екатерины оказалось ложным, или у нее произошел выкидыш. К концу июня, когда шли приготовления к поездке на север страны, которую долго откладывали, король уже был недоволен супругой, «всячески избегал ее общества» и искал удовольствий на стороне, а королева не покидала своих покоев. Марийяк по-прежнему считал, что она беременна, и, узнав, что Генрих берет с собой на север самые дорогие наряды, роскошные гобелены и посуду из Уайтхолла, предположил, что Екатерина будет коронована в Йорке, так как горожане с нетерпением ожидали рождения принца Йоркского (титул, по традиции получаемый вторым сыном монарха)20.
Все это совпадало с заявленной целью поездки короля: укрепить свою власть в областях, зараженных мятежными настроениями, куда он никогда не заглядывал, являясь для местных жителей лишь носителем титула. Предполагалось, что это будет не просто поездка с целью охоты, но продуманная демонстрация величия и могущества с целью произвести впечатление на нелояльных подданных и внушить им благоговейный страх. На случай, если бы этого оказалось недостаточно, Генрих взял столько войска, что его двор выглядел «скорее как военный лагерь»21. Генрих не брал с собой такой большой свиты после встречи на Поле золотой парчи за двадцать один год то того. Его сопровождали большинство членов двора и тысяча солдат, в обозе насчитывалось пять тысяч лошадей. Для размещения тех, кому не хватило бы места в домах, везли двести шатров и павильонов. С Генрихом были королева, леди Мария и несколько послов; Эдуарда не взяли. Кранмер, Одли, Хертфорд и Сэдлер остались в Лондоне – заниматься делами государства.
Тридцатого июня король повел свой многочисленный отряд на север, к Хэтфилду, Данстейблу, Эмптхиллу и Графтону, по дороге охотясь, в том числе с соколами. В каждом городе, большом и малом, люди толпами стекались посмотреть на своего государя, наводняя пестро украшенные улицы; произносились приветственные речи, устраивались роскошные приемы и банкеты. Генрих завоевывал сердца, источая неотразимое очарование и допуская к себе всех «опечаленных недостатком справедливости»22. Провизия, предоставленная различными подразделениями Придворного хозяйства, дополнялась дичью, рыбой и птицей, которые добывали охотничьи партии; еду готовили на полевых кухнях. Королевский кортеж двигался медленно, к тому же поначалу стояла штормовая погода: дороги стали непроезжими, телеги с поклажей застревали в грязи, королева какое-то время чувствовала себя плохо23. Почти три недели потребовалось на то, чтобы добраться до Графтона, но после этого погода улучшилась, и до Нортгемптона ехали уже быстрее.
Девятого августа, посетив Стамфорд и погостив у Саффолков в замке Гримсторп, Генрих прибыл в Линкольн, одетый в костюм линкольнского зеленого цвета; перед ним маршировали лучники с натянутыми тетивами, йомены стражи с пиками и топорами, трубачи и барабанщики. Переодевшись в павильоне, король и королева, облаченные в великолепные наряды из золотой и серебряной парчи, поднялись с процессией на холм, к собору, где Генрих даровал прощение горожанам за непослушание во время Благодатного паломничества. В ознаменование этого пропели «Te Deum».
Из Линкольна двор отправился в Бостон, а оттуда – в Йоркшир. В охотничьем угодье Хэтфилд-Чейз король и его спутники подстрелили за два дня почти четыре сотни оленей и устроили пикник на открытом воздухе24. Посетив Донкастер и Понтефракт, королевский кортеж двинулся к Йорку, где 16 сентября его торжественно встретили архиепископ Йоркский и триста представителей духовенства. Затем явились, чтобы выразить покорность, двести человек, которые взбунтовались против короля и получили прощение: они встали на колени посреди улицы и преподнесли Генриху кошельки, полные золота25. Находясь в Йорке, король остановился рядом с бывшим особняком настоятеля аббатства Пресвятой Девы Марии, в доме, ныне известном как Королевское поместье, который либо был построен специально для него, либо являлся подновленной постройкой бывшего бенедиктинского монастыря26. Над переделкой главного холла аббатства трудились полторы тысячи человек; его украсили гобеленами и снабдили столовой утварью из Уайтхолла к приезду Якова V Шотландского, который договорился о встрече со своим дядей в Йорке. В аббатстве установили шатры для размещения членов двух дворов27.
Генрих прождал племянника в Йорке до 29 сентября, но Яков, к его немалой досаде, так и не появился. В остальном поездка на север ознаменовалась оглушительным успехом28, и король, в целом удовлетворенный, отправился на восток, в Халл, для составления проекта укреплений. Он провел пять дней в Мэнор-хаусе, главном доме поместья Халл, который по его желанию превратили в небольшой дворец29. Затем король повернул на юг, проехал через Кеттлби, Гримсторп, Коллиуэстон, Эмптхилл, Мор и Виндзор и 30 октября прибыл в Хэмптон-корт.
Генрих ужаснулся бы, если бы узнал, чем занималась королева во время этого путешествия. Весной, во время болезни короля, Екатерина поступила опрометчиво, начав тайком флиртовать с Томасом Калпепером. Вскоре их отношения сделались более серьезными. Где бы ни останавливался двор, они ухитрялись встретиться – Екатерина «сама отыскивала задние двери и лестницы»30. Этому потворствовали леди Рочфорд, игравшая роль сводни, и некоторые фрейлины королевы. В Хэтфилде Маргарет Мортон заметила, как королева и Калпепер «обменялись многозначительными взглядами», и подумала, что «они влюблены друг в друга»31. В Линкольне Екатерина «два раза по вечерам, в позднее время, уходила из своих покоев в комнату леди Рочфорд»; Маргарет Мортон стояла на страже. Екатерина не вернулась даже к двум часам ночи, когда Кэтрин Тилни проснулась и спросила: «Иисусе! Королева еще не в постели?»32 Все эти женщины не могли не понимать, какую опасность навлекают на себя: в замке Понтефракт они ненадолго запаниковали от необоснованных опасений, будто король узнал о происходящем и приказал стражникам следить за ними.
Двадцать седьмого августа двор по-прежнему находился в Понтефракте. Петля вокруг Екатерины затянулась еще туже после того, как к ней явился ее бывший любовник Фрэнсис Дерем с рекомендациями от вдовствующей герцогини Норфолк и попросил принять его на службу. Вероятно поддавшись шантажу, королева сделала его своим личным секретарем и ашером ее покоев, но он оказал ей медвежью услугу, высокомерно похваляясь, что, если король умрет, она точно выйдет замуж за него. Кроме того, Дерем намекал на милости, которыми королева одаривала его раньше33, чем вызвал ревность Калпепера. Однажды вспыльчивый Дерем набросился на джентльмена-ашера Джона Фелла и сбил его с ног в ответ на замечание, что Дерем остается сидеть за столом после того, как все члены Совета королевы встали. К счастью для Дерема, старшие по чину не обратили внимания на эту эскападу. Тем не менее вскоре он оказался в невообразимо тяжелом положении.
57«Милый дурачок»
Пока король был в отъезде, принц Эдуард заболел лихорадкой – вероятно, малярией, – однако к его возвращению полностью поправился, что стало для Генриха безмерным облегчением1. Чтобы свести к минимуму риск заражения еще чем-нибудь, мальчика отправили в Эшридж с очень ограниченным числом слуг.
Во время поездки по стране чувства короля к юной жене вспыхнули вновь, и в День Всех Святых, 1 ноября, согласно его воле, по всему королевству прошли молебны в благодарность за «добрую жизнь, которую он вел и надеется вести дальше» с этой «жемчужиной среди женщин»2. Но когда Генрих сел на королевскую скамью в церкви, чтобы воздать хвалу Господу, он обнаружил лежавшее там запечатанное письмо.
У герцогини Норфолк была горничная Мэри Ласселс, которой не досталось места при дворе королевы, в отличие от двух ее компаньонок. Негодующая девушка пожаловалась своему брату Джону, страстному реформату, впоследствии сожженному за протестантизм, и открыла ему то, что знала о сомнительном прошлом Екатерины Говард. Увидев в этом возможность для расправы с королевой-католичкой и членами ее партии, Ласселс пришел на заседание Совета и огласил то, что поведала ему сестра. Архиепископ Кранмер, тоже желавший лишить власти консерваторов, немедленно изложил эти омерзительные обстоятельства в письме, которое тайком оставил на королевской скамье. Прочтя послание, Генрих сперва не поверил, но на заседании Совета в Винчестерском дворце ему представили неопровержимые доказательства. Он потребовал принести меч, которым он собственноручно убьет королеву, потом залился слезами, стал жаловаться на свою горькую участь – встречаться с «такими дурными женами»