30.
Собравшийся в январе 1542 года парламент издал акт, объявлявший изменой замужество с королем нечестивой женщины, если она прежде не открыла ему свое прошлое31. «Лишь очень немногие дамы при дворе, если таковые вообще найдутся, могут отныне удостоиться подобной чести», – язвительно заметил Шапюи32. Но вскоре настроение короля улучшилось, и он снова «угощал на пирах дам». Двадцать девятого января, когда парламент рассматривал акт о лишении прав и состояния, обрекавший на смерть Екатерину Говард, Генрих ужинал с двадцатью шестью дамами; еще тридцать пять сидели за другим столом. «Все они от души веселились»33, причем король уделял особое внимание жене Уайетта Джейн Хот, жившей отдельно от супруга, и Анне Бассет, «прелестному юному созданию, у которого хватило бы сообразительности вести себя так же плохо, как остальные, если бы она попыталась»34.
Екатерина Говард, томившаяся в Сионе, старалась не падать духом, хотя и не питала иллюзий насчет своей участи. Но когда в феврале ее лишили прав и состояния, пришли лорды из Совета, чтобы препроводить несчастную в Тауэр; она запаниковала, и ее пришлось силой заталкивать на стоявшую у причала барку. Оказавшись на борту, Екатерина успокоилась и попросила принести в ее каюту плаху, чтобы она как следует подготовилась к встрече со смертью. Утром 13 февраля Екатерине, ослабевшей от страха настолько, что она едва держалась на ногах, отрубили голову топором на лугу Тауэр-грин, где меньше шести лет назад окончила свой земной путь ее кузина Анна Болейн. Среди собравшихся посмотреть на казнь был еще один кузен бывшей королевы – граф Суррей.
Следом за Екатериной смерть приняла леди Рочфорд. Ее истерическое состояние не проходило, и король потребовал от парламента принять акт, который позволил бы ему законно казнить умалишенного человека, совершившего измену. Но когда леди Рочфорд оказалась на эшафоте, она выглядела спокойной и безропотно признала свою вину35.
Екатерину, которой к моменту казни едва ли было больше семнадцати лет, похоронили рядом с Анной Болейн под алтарными плитами в королевской церкви Святого Петра в Оковах внутри Тауэра. Позже лорд Маколей, историк, работавший в Викторианскую эпоху, назовет это место «самым печальным на земле».
58«Гнездо еретиков»
К марту 1542 года двор вернулся к нормальной жизни. В течение недели после казни Екатерины Говард король устраивал для своих советников, дворян и законников пиры в преддверии Великого поста. Один из таких банкетов дали для множества дам, обществом которых Генрих, по-видимому, наслаждался «как человек, выросший среди них». Утром накануне торжества он лично осматривал приготовленные для женщин комнаты: ходил из одной в другую, проверял занавески и покрывала на постелях, желая удостовериться, что они – лучшие из всех, какие можно было найти. По прибытии гостий король встретил их «очень радостно» и «приветствовал весьма сердечно, не выказав особой симпатии ни к одной»1.
В июле пришла новость о том, что неугомонный граф Суррей вызвал на дуэль одного из слуг короля, Джона Лея. Разгневанный Генрих отправил его в лондонскую тюрьму Флит. Две недели спустя Суррей написал покаянное письмо в Совет, признаваясь, что в нем взяла верх «ярость беспокойной юности», и замечая, что он «не первый молодой человек, совершивший поступок, о котором сожалел впоследствии». Его отпустили под огромный залог – 6666 (около 2 миллионов) фунтов стерлингов2.
Вскоре юный граф сменил Уайетта в роли главного поэта Англии. Уайетт, в 1542 году избранный рыцарем графства Кент, устал от дипломатической службы, желая уйти в отставку и удалиться на покой в родной Кент. Однако осенью 1542 года король отправил его в Фалмут, чтобы встретить имперского посла и сопроводить его ко двору. До Фалмута Уайетт не доехал: в октябре он умер от пневмонии в Шерборне, Дорсет. Мало кто оплакивал его кончину с большей искренностью, чем Суррей, собрат Уайетта по поэтическому цеху, написавший эпитафию:
Язык, что в чужих краях служил своему королю,
Изысканной речью к благородству влек и добру
Каждое чистое сердце; достойный есть проводник
Наших английских юнцов сквозь испытания к славе3.
Сочинениями Суррея уже тогда восхищались при дворе. Благодаря обширным познаниям в области классической и ренессансной литературы он писал изящно и применял поэтические формы, до той поры неизвестные в Англии. Суррей популяризировал в стране сонеты Петрарки, адаптируя их для собственных целей, как делал и Уайетт. Он создал рифмованную версию Книги Екклесиаста, сочинял изящные любовные стихотворения, выполнил блестящий перевод «Энеиды» Вергилия, где впервые в английской поэзии использовал белый стих. Его гений вдохновлял поэтов следующих поколений, в том числе сэра Филипа Сиднея, Уильяма Шекспира и Джона Мильтона.
В ноябре, «по причине отсутствия королевы»4, леди Мария занимала главное место на придворных пирах и руководила ими. Короля же чрезвычайно волновало неуклонное ухудшение отношений с Шотландией. В том же месяце, опасаясь вторжения Якова V с войском, он отправил на север армию под командованием Норфолка. Герцогу выпал шанс вернуть доверие государя, и он действовал успешно вместе со своим сыном Сурреем, который впервые попал на военную службу.
В битве с шотландцами пал друг молодости Генриха – Уильям Фицуильям, граф Саутгемптон. Дом покойного графа в Каудрее (Сассекс) унаследовал его сводный брат, сэр Энтони Браун, стареющий вдовец, который отметил выпавшую на его долю удачу женитьбой на пятнадцатилетней леди Элизабет Фицджеральд, «Прекрасной Джеральдине», – что сильно расстроило Суррея5, – и начал превращать Каудрей в огромный дворец6. Лорд Расселл по смерти Саутгемптона в 1540 году занял должность лорда – верховного адмирала, однако в 1542 году его сменил сорокалетний Джон Дадли, виконт Лайл, сын непопулярного министра Генриха VII Эдмунда Дадли, которого Генрих VIII казнил в 1510 году, угождая общественному мнению. Джон был восстановлен в правах еще в юности, взят на воспитание сэром Эдвардом Гилдфордом, на дочери которого, Джейн, затем женился, и в 1542 году унаследовал от матери приемного отца титул Лайлов. Отличный солдат, прославившийся отвагой и искусной ездой на лошади, Дадли с тех пор служил королю, в основном как военный, и в то время вместе с Саффолком занимал должность смотрителя Шотландских марок. Он был прагматичным, расчетливым и честолюбивым, а порой и коварным человеком. Его способности произвели впечатление на короля, и в 1543 году Джон Дадли был допущен в Тайный совет и Личные покои.
Двадцать четвертого ноября 1542 года англичане одержали убедительную победу над шотландцами при Солуэй-Моссе. Норфолк поспешил сообщить государю, что это произошло благодаря его, Норфолка, умелому руководству, хотя Хертфорд, второй главнокомандующий, тоже внес немалый вклад. Король возликовал, и при дворе царило такое веселье, какого еще не бывало после падения Екатерины Говард7. Известие о смерти Якова V, случившейся 14 декабря, дало новый повод для радости: его наследницей становилась Мария, королева шотландцев, которой тогда было семь дней. В Шотландии вновь устанавливалось регентство, шестое за последние 150 лет – при каждом из них страна становилась все слабее. Следовало ожидать, что теперь соседнее королевство не будет создавать для Англии проблем. Генрих загорелся идеей женить принца Эдуарда на королеве Марии и объединить две страны под управлением Тюдоров, но шотландцы отчаянно сопротивлялись этому.
Рождество в очередной раз прошло весело. Представителей шотландской знати, взятых в заложники, с почетом принимали при дворе, но не освободили до тех пор, пока они не поклялись содействовать заключению предлагаемого брачного союза8.
В начале 1543 года Суррей снова опозорился. Вернувшись с севера, он остановился в Лондоне с двумя приятелями – сыном Уайетта Томасом и Уильямом Пикерингом, который станет видным придворным Елизаветы. Однажды вечером, отмечая недавнюю победу – дело было в феврале, – они устроили попойку и принялись шататься по улицам, бить стекла в церквах и домах городских старейшин, швырять камни в прохожих. На следующий вечер бедокуры наняли лодку, вышли на Темзу и начали стрелять в проституток на Бэнксайде. Их также застали за употреблением мяса в Великий пост, что было строго запрещено католикам.
Религиозный радикал Джордж Благге, друг Суррея, предупреждал его, что люди могут подумать о нем плохо, но граф благодушно ответил: «В юности мы временами теряем голову, и я весьма сожалею об этом». Лорд-мэр пожаловался Совету, и троих буянов вызвали в Сент-Джеймсский дворец для разбирательства. Суррей признал, что нарушил покой короля, заявив в свое оправдание, что бил окна только в домах папистов. Тем не менее его снова отправили в тюрьму Флит, дабы он научился обуздывать свою «взбалмошность». Негодующий король назвал Суррея «самым глупым и заносчивым юнцом во всей Англии», но его симпатия к молодому человеку не ослабла9. К середине мая Суррей оказался на свободе и отныне старался вернуть себе расположение короля. При этом он не простил ни Гардинера, ни Ризли, ни Брауна, ни Расселла, участвовавших в его преследовании, ни сэра Томаса Сеймура, который, фарисействуя, добивался более сурового наказания10.
К февралю 1543 года король начал проявлять интерес к Екатерине Парр, жене Джона Невилла, лорда Латимера. Она была не ветреной девицей, а взрослой, хорошо образованной женщиной лет тридцати, чьи интеллектуальные способности, видимо, привлекали Генриха не меньше, чем ее миловидность. Вероятно, он знал эту даму всю жизнь: отец Екатерины, сэр Томас Парр, до самой смерти в 1517 году служил у Екатерины Арагонской; ее брат Уильям был видным придворным; сестра Анна находилась при дворе Екатерины Говард, а сама леди Латимер приезжала ко двору со своим мужем. Первый врученный ей подарок Генриха, сведения о котором сохранились, – «плиссированная ткань и рукава» – был оплачен 16 февраля, когда тяжелобольной муж Екатерины был еще жив. За ним последовали модные платья итальянского, французского и голландского кроя, а также французские капоры