18. Описаний механических воротов, лебедок или подъемников, имевшихся в королевских дворцах, не сохранилось, но это не означает, что таких приспособлений не существовало.
Советникам короля было ясно, что государь долго не протянет, и борьба за власть при будущем регенте, которую вели партии, усилилась. По свидетельству ван дер Делфта, личный интерес и страх сплачивали людей19. Конфликт был острым, и нараставшее напряжение прорывалось наружу в жарких ссорах, возникавших по малейшему поводу. Зачастую все заканчивалось кровопролитием.
В одном лагере находились Хертфорд, Лайл, Пэджет, Денни, Гейтс, Эссекс и остальные реформаты, в другом – Гардинер, Ризли, Рич, Норфолк, Суррей, больной Брайан и прочие консерваторы. Партия Сеймура – Дадли без труда заняла господствующее положение. Шапюи и другие полагали, что никто лучше Хертфорда, родного дяди принца, не подходит для правления при нем20, однако оппозиция не желала сдаваться без борьбы. Суррей, похоже, строил свои планы и в какой-то мере утратил связь с реальностью: он напал на Лайла, оскорбил Рича и заявил, что Хертфорд, отобравший у него командование войсками во Франции, еще «пожалеет» об этом21. Кроме того, Суррей рассорился с Джорджем Благге, который противился его упорному стремлению заправлять всем при принце после смерти короля. По мнению Суррея, лучшим опекуном для Эдуарда был бы Норфолк. Благге на это ответил, что скорее заколет Суррея кинжалом, чем допустит переход власти к Говардам22.
Многие не без оснований подозревали Хертфорда в радикальных убеждениях, а ван дер Делфт в сентябре 1546 года выражал опасения по поводу числа его ставленников и сторонников, которые постоянно вертятся вокруг короля23. Хертфорд не ладил ни с кем, кроме Лайла и Пэджета, и сильнее всего враждовал с Ризли, который переметнулся на другую сторону, поняв, что консерваторы теряют позиции. В октябре Лайл ударил Гардинера во время жаркого спора «на заседании всего Совета» и был удален от двора, но в ноябре вернулся, ничуть не раскаявшись; вскоре после этого люди слышали, как он и Хертфорд говорили «грубые и оскорбительные» слова в адрес Гардинера и Ризли24.
Король силился сохранять контроль над враждующими партиями, но его нежелание разбираться в вопросах, вызывавших распри, лишь обостряло напряжение. Каждый из советников опасался, как бы его враги не попытались напустить «тумана» в глаза Генриху или нашептать ему клеветнические измышления25. Двор начал бурлить от нараставшей нервозности, которую ощущали и французский посол, и испанский: их источники сведений иссякали, так как люди отказывались говорить с ними, страшась обвинения в изменническом заговоре26.
Последняя важная постановка живой картины в правление Генриха VIII была осуществлена в августе 1546 года, когда в Англию с двумя сотнями джентльменов приехал адмирал Франции лорд Клод дʼАннебо, чтобы заключить мирный договор между двумя державами. Из-за немощи короля его встретил в Хаунслоу принц Эдуард с эскортом из восьмидесяти облаченных в золотые одежды джентльменов и восьмидесяти йоменов гвардии. Французы были удивлены умением мальчика управляться с лошадью не меньше, чем произнесенной им на латыни приветственной речью, в которой проявились его «острый ум и большая смелость».
Проводив адмирала в Хэмптон-корт, где его встретили лорд-канцлер Ризли и лорды из Тайного совета, Эдуард заменял отца на мероприятиях в течение десяти дней, пока для гостей устраивали приемы, банкеты, представления масок, танцы и поездки на охоту; принц также демонстрировал свое умение играть на лютне27. Свиту адмирала разместили в шатрах из золотой парчи и бархата, разбитых в дворцовых садах. Кроме того, там построили два новых банкетных дома, повесив в них гобелены, расшитые золотом и драгоценными камнями.
На второе утро король дал аудиенцию дʼАннебо в приемном зале и проводил его на мессу в королевскую церковь. В другой раз Генрих появился на приеме, устроенном на открытом воздухе; он стоял под пологом, однако наблюдатели заметили, что король тяжело опирался на плечи адмирала и архиепископа Кранмера. Говорят, Генрих напугал дʼАннебо предположением, что «месса в обоих королевствах» будет заменена на «службу с причащением»28. Его слова прозвучали так, будто он заигрывал с лютеранством, но, вероятнее всего, это была провокация. Возможно, эту историю впоследствии выдумал Джон Фокс, приняв желаемое за действительное.
По окончании визита французов отправили домой с прекрасными подарками – посудой, лошадьми и собаками29. Эдуард ненадолго заехал в Дарем-хаус, а затем обосновался в Хансдоне, где провел почти всю оставшуюся часть года30.
Король, как обычно, отправился на охоту, но не заезжал за пределы долины Темзы и предпочитал останавливаться в «домах, удаленных от городов». Сперва он посетил Отлендс, где стрелял в прогоняемых мимо него оленей с площадки, и один раз съездил в Чертси, где помчался на коне за оленем, взяв собак и пуская в него копья и дротики. Три дня король «целиком провел на охоте»31. В Отлендсе для Генриха выстроили помост, чтобы ему было легче забираться на коня; в других дворцах для этой цели сделали специальные блоки32. В августе Генрих охотился в Чобхэме (Суррей), а его придворные жили в шатрах33. В сентябре он поехал в Гилдфорд, но тяготы путешествия оказались непосильными для него – пришлось вернуться в Виндзор. На этом поездка завершилась.
Ризли объявил, что король простудился, но позднее ван дер Делфт узнал, что он был «в большой опасности» и королевские врачи «оставили все надежды на выздоровление»34. Вопреки всему Генрих опять поправился. К началу октября он снова выезжал на верховую и соколиную охоту и, как прежде, держал в руках бразды правления. Он принял в Виндзоре ван дер Делфта и, узнав, что посол тоже болел, предложил ему услуги своего врача. Однако король все же был не настолько здоров, чтобы дать аудиенцию новому французскому послу Одету де Сельву, и того принял Пэджет35.
В октябре сэр Энтони Денни занял должность грума стула вместо сэра Томаса Хиниджа. Последний прослужил королю двадцать лет, и причина его увольнения неясна; похоже, он покинул двор, попав в немилость. Оказавшись в непосредственной близости к королю и получив полный контроль над Личными покоями, тайными покоями и сухим штампом, Денни в последние месяцы правления Генриха стал самым влиятельным лицом в стране. Партия, которую он поддерживал, скорее всего, получила бы власть во время регентства, а Денни был близок к Сеймурам. Должность его не была синекурой. После смерти Генриха Пэджет говорил о «трудной службе»36 сэра Энтони, намекая на то, что иметь дело с больным королем было тяжело и не слишком приятно. Большую помощь Денни оказывал его родственник по браку сэр Джон Гейтс, который выполнял различные поручения и держал в узде остальных служителей Личных покоев. Гейтс также исполнял должность смотрителя парка Пирго в Хейверинге, где жил в большой роскоши, когда не находился при дворе. В подчинении у Гейтса находились Уильям Клерк, тоже имевший право пользования сухим штампом, и счетовод Николас Бристоу.
Пэджет, друг и наставник Хертфорда, пользовался, как и Денни, большим влиянием. Будучи главным секретарем короля, он имел доступ ко всей информации, поступавшей в Личные покои и исходившей из них, а когда Генрих болел, полностью контролировал высшие органы власти. Именно Пэджет способствовал заключению альянса между Денни и партией Сеймуров, что сделало Хертфорда, потенциального будущего правителя, де-факто самым могущественным человеком при дворе. Пэджет похвалялся своими доверительными отношениями с королем, говоря, что Генрих «во многих вещах открывал мне одному все свои желания»; Денни и сэр Уильям Герберт наперекор ему утверждали, что король «в отсутствие мистера секретаря сообщал нам, что происходило между ними»37. Это еще один пример политики «разделяй и властвуй», которую проводил Генрих.
В ноябре партия консерваторов получила тяжелый удар: Гардинер, о котором ван дер Делфт еще в августе отзывался как об одном из главных советников короля38, вызвал недовольство Генриха, отказавшись обменяться с ним какими-то епископальными землями. Король не позволил ему входить в личные покои, из чего Гардинер заключил, что это козни Хертфорда, и возложил на него ответственность за свое изгнание. Он попросил Пэджета о заступничестве, но король отказался дать тому аудиенцию.
В середине ноября Генрих переехал в Уайтхолл, чтобы принимать «приготовительные средства для особых лечебных ванн, как обычно в это время года»39. Гардинер не покидал наружных покоев дворца, но Генрих по-прежнему отказывался встречаться с ним. Опальному епископу оставалось лишь нарочито держаться в обществе советников, сохранявших расположение государя, чтобы люди не прознали о его позоре. Второго декабря Гардинер написал королю, попросив об аудиенции и наконец согласившись на обмен землями, но получил в ответ резкую записку. В ней говорилось, что его величество «не видит причин, по которым вам следует докучать нам и дальше», и предлагалось устроить обмен имуществом через правительственных чиновников в Лондоне. На послании стояла подпись короля, засвидетельствованная Денни и Гейтсом40. Гардинер, вероятно, не ошибался, полагая, что враги роют ему яму.
Вскоре после этого Генрих отправился в Отлендс41. В Лондоне ходили слухи, что его здоровье ухудшается42, но 7 декабря король занимался упражнениями на воздухе. Правда, это случилось в последний раз.
63«Редчайший из людей, живших в его время»
Десятого декабря, находясь в Отлендсе, Генрих слег с лихорадкой, и врачи в течение тридцати часов боролись за его жизнь1. К их облегчению, он поднялся на ноги и при очередной встрече с ван дер Делфтом сказал ему, что совершенно поправился, однако посол увидел перед собой нездорового человека. Лицо Генриха приобрело землистый оттенок, тело «сильно обрюзгло»; он встал с постели и был одет, но выглядел очень слабы