12. Уорхэма считали знающим законоведом и умелым дипломатом; он и Фокс были типичными священниками, которые делали светскую карьеру, пренебрегая церковными обязанностями ради политических амбиций.
Должность лорда-казначея занимал соперник Фокса – Томас Говард, граф Суррей. Джон де Вер, граф Оксфорд, был лордом-адмиралом. Главным секретарем был Томас Ратхол, епископ Дарема, способный администратор, занимавший эту должность с 1500 года и богатевший за счет доходов от своих трудов. В число видных советников короля входил также Джон Фишер, епископ Рочестера. Таким образом, духовенство было хорошо представлено в Тайном совете. К концу правления Генриха ситуация изменилась.
В ноябре 1509 года лордом – главным подателем милостыни при короле был назначен Томас Уолси – человек, который станет одним из основных инициаторов будущих перемен. Уолси тогда было тридцать шесть лет. Сын овцевода и торговца шерстью из Ипсвича (а не мясника, как с презрением утверждал Скелтон), он проявил выдающиеся способности во время учения в Оксфорде, получив ученую степень в пятнадцать лет, после чего принял духовный сан и стал стремительно делать карьеру в Церкви. В 1507 году Уолси сделался домовым священником Генриха VII и секретарем епископа Фокса, который впоследствии делал все возможное для продвижения по службе своего верного помощника. Вероятно, именно благодаря Фоксу тот стал лордом – подателем милостыни, главной обязанностью которого была выдача подаяния от имени короля.
Уолси обладал блестящим умом, был «очень красивым, образованным, чрезвычайно красноречивым, разнообразно одаренным и неутомимым»13. Но главное, он отличался невероятным упорством и трудолюбием. Вскоре Генрих признал его достоинства и стал очень быстро повышать, назначив Уолси сначала старшим священником Херефорда и Линкольна, потом пребендарием Йорка, каноником Виндзора и секретарем ордена Бани. Уолси уже исполнял обязанности неофициального королевского секретаря, когда в 1511 году Фокс обеспечил ему место в Тайном совете. Все это как нельзя лучше устраивало подателя милостыни, ибо он был человеком гордым и алчным, имел большие запросы и амбиции, выходившие далеко за рамки его тогдашнего положения. Лестью, обаянием, остроумием и умением поддержать компанию он снискал любовь и уважение короля; будущее сулило ему успех и процветание14.
Итак, управление страной находилось в умелых руках Фокса, Уорхэма, Суррея и Ратхола, и Генрих VIII мог свободно наслаждаться внешней стороной своего статуса, намного более приятной. Подчеркивая собственное великолепие, король обычно проводил досуг на людях, что сопровождалось соответствующими церемониями. В дни праздников и важных государственных событий распорядитель пиров устраивал для двора масштабные увеселения на манер бургундских торжеств, включавших живые картины. В основу многих картин клались мифологические, аллегорические или рыцарские сюжеты; как правило, им придавалась пропагандистская направленность. Целью было не только произвести впечатление на зрителей, но и удивить их. В отличие от своего отца, Генрих VIII нередко сам участвовал в этих забавах, охваченный почти детской тягой к веселью. Красуясь на людях и демонстрируя свое мастерство в живых картинах, танцах, турнирах и спортивных упражнениях, он представал в глазах окружающих таким, каким хотел выглядеть.
И окружающие это заметили. Подданные сравнивали его с непопулярным Генрихом VII и приходили к выводу, что это монарх, которым можно гордиться. Послы отправляли домой восторженные отчеты о великолепии английского двора и монарха, и вся Европа стала считать Генриха блестящим, щедрым и одаренным королем. Одновременно казна пустела, так как празднества были разорительными. Но король, без сомнения, полагал, что пропагандистский эффект вполне оправдывает расходы на них.
В течение первых двух десятилетий правления Генриха VIII развлечения при дворе устраивались часто; когда король стал старше и потерял интерес к юношеским забавам, он стал тратить деньги на строительство или ремонт своих домов, а также занялся религиозными вопросами, связанными с Реформацией. Проблемы со здоровьем и растущая полнота чем дальше, тем больше мешали ему участвовать в увеселениях. В определенные дни народ пускали ко двору посмотреть на развлечения короля; если люди проявляли неумеренную горячность, вмешивалась королевская стража15 – за исключением памятного случая в 1511 году, о котором подробнее рассказано ниже.
За придворные забавы отвечал распорядитель празднеств вместе со своими помощниками. Им приходилось выдумывать темы для живых картин и маскарадов, обеспечивать костюмы, декорации, реквизит, места для сидения, освещение. Все делалось в тесном контакте с главными участниками мероприятий: сохранились свидетельства того, что некоторые идеи исходили от самого короля, а также от лорда-камергера и руководителя Королевской капеллы, который предоставлял певчих для живых картин, иначе говоря – театрализованных представлений.
Порой костюмы и реквизит изготавливали из самых дорогостоящих материалов и даже украшали золотом и драгоценными камнями, в других же случаях их делали из чего придется, как львов из папье-маше для представления в Гринвиче. Служба празднеств составляла длиннейшие списки костюмов и реквизита. Вот фрагменты одного из них: «7 шляп для маскарада, татарского вида, из желтого и красного сарканета…[30] 8 атласных мантий, отделанных шелком по ирландскому обычаю… 8 коротких плащей алого цвета с вышитыми на плечах ключами, 8 шапочек из малинового атласа с ракушками гребешка (эти вещи предназначались для живой картины „Паломники“)». Прибавим к этому бутафорию в виде веток с листьями из зеленого атласа и шелковыми цветами, античных колонн и скульптур, таких как «фигура Геракла»16. Подготовка реквизита требовала большого труда, привлечения сотен мастеров и множества наемных работников. Служба празднеств также содержала в порядке и хранила все «вещи для празднеств». Время от времени для этих целей приходилось выделять дополнительные помещения – например, упраздненный монастырь Черных братьев17. Помимо этого, распорядитель празднеств был обязан тщательно следить за содержанием развлечений, дабы не оскорбить чем-нибудь короля. К 1545 году эта должность стала настолько важной, что король решил выдать на нее пожизненный патент; первым его обладателем стал сэр Томас Карварден.
В начале правления Генриха VIII главным изобретателем придворных развлечений был Уильям Корниш. Музыкант, композитор, поэт, драматург, актер и джентльмен Королевской капеллы, Корниш был разносторонне одарен, сочинял церковную музыку в стиле Джона Данстейбла и светские песни, такие как «Ах, Робин!» и «Подуй в свой рог, охотник», и, сверх того, виртуозно играл на органе. Отдав должное талантам Корниша, король сделал его ответственным за придворные увеселения. Именно Корниш в первые годы правления Генриха отвечал за устройство прекрасных живых картин и маскарадов, он же составил из детей Королевской капеллы, которую возглавил в 1509 году, драматическую труппу для осуществления постановок при дворе. Королю особенно нравилось, когда его певчие выступали в пьесах, и он часто награждал их18; мальчики пели, танцевали и нередко исполняли женские роли. Иногда в представлениях участвовали и взрослые певчие, а также слуги Покоев.
В раннетюдоровскую эпоху при дворе ставились – нечасто – в основном средневековые моралите – нравоучительные пьесы, и миракли – пьесы о чудесах, вышедшие с началом Реформации из моды, а также короткие интерлюдии, которые показывали между моралите, живыми картинами и представлениями масок; в постановках последних двух видов главенствовали зрелищная сторона, музыка и танцы, а не сюжет. Тексты пьес, которые ставили при дворе до правления Елизаветы I, почти не сохранились, сложные драматические произведения тогда в целом были редкостью. Общедоступный театр построили в Лондоне только в 1576 году, а до того большинство простых людей могли смотреть пьесы, которые разыгрывали странствующие актеры, только во дворах гостиниц и на рынках. Однако театрализованные развлечения были популярны при дворе. При Генрихе VIII дворец Элтем, вероятно, приобрел репутацию центра драматического искусства. Когда король пребывал там, в главном холле дворца часто устраивали представления и пускали на них лондонцев. Дворец прославился кукольным спектаклем «Божественное движение Элтема», который был показан при Генрихе; позже о нем упоминал Бен Джонсон[31].
Для интерлюдий – коротких вставок в перерывах между основными картинами пьесы или придворными развлечениями – выбирали популярные темы. Самый ранний из сохранившихся образцов жанра – интерлюдия «Фульгенций и Лукреция», написанная Генри Медуоллом примерно в 1486–1490 годах для кардинала Джона Мортона, архиепископа Кентерберийского. Созданная по образцу итальянской пьесы о Римской республике, она была предназначена для образованных аристократов, вероятно не чуждых гуманистических веяний. Известно, что молодой Томас Мор играл в интерлюдиях, служа у кардинала Мортона19. «Сон в летнюю ночь» Уильяма Шекспира содержит типичную интерлюдию – «Пирам и Фисба». Такие короткие пьесы должны были сочетать в себе «веселость со скромностью»20; персонажи могли быть комическими или аллегорическими, а сюжеты – сатирическими, моралистическими или фарсовыми. Текст часто писали нескладными виршами.
Интермедии исполняли небольшие группы странствующих музыкантов – при дворе, в домах знати, университетах и постоялых дворах при дворцах. За год перед Генрихом VIII порой выступали до семи таких бродячих трупп, и многие получали от короля награды21. Некоторые группы, такие как Актеры короля и Актеры королевы, были наняты службой Покоев на постоянную работу.
Помимо Джона Скелтона, одним из лучших авторов интерлюдий в дореформационный период был Джон Хейвуд, лондонец, женатый на Элизабет Растелл, племяннице Томаса Мора, и работавший при дворе с 1519 года – сначала в качестве певца. Он также сочинял музыку для лютни и клавишных инструментов