22, и его считали неплохим поэтом. Самыми известными произведениями Хейвуда были «Игра погоды» (1533) и «Четыре П» (ок. 1544). В последней интерлюдии четыре персонажа – Паломник, Продавец индульгенций, Провизор и Пирожник состязаются в том, кто лучше соврет. Победителем становится Продавец индульгенций, утверждающий, что никогда не видел, как женщина сердится. Интерлюдия Хейвуда «Продавец индульгенций и монах» основана на произведении Чосера; Кристофер Марлоу создал по ее образцу своего «Мальтийского еврея». Говорят, что Хейвуд избежал казни за измену в 1544 году, так как король восхищался его пьесой.
Тесть Хейвуда, Джон Растелл, женатый на сестре Томаса Мора, также писал интерлюдии для двора; наибольшую известность получила «Природа четырех элементов» (ок. 1520). Растелл был талантливым законоведом, а кроме того, работал печатником, военным инженером и художником-декоратором. В 1520 году король поручил ему помогать в украшении временного дворца, построенного для встречи на Поле золотой парчи. Именно Растелл в 1517 году содействовал отправке первой английской экспедиции в Америку с целью колонизации; к сожалению, путь ее закончился в Ирландии.
Живые картины (англ. pageants, букв. – «подвижная сцена») включали шуточные сражения (рыцари и дамы забрасывали друг друга цветами, фруктами и сластями), создание аллегорических фигур, прославление идеалов рыцарства и куртуазной любви. Это бургундское изобретение давало возможность устраивать ослепительные зрелища с впечатляющими декорациями, особыми эффектами, музыкой, поэзией и танцами. Живые картины ставили на Рождество, Крещение, Масленицу и в другие праздничные дни, а также для развлечения послов, часто сочетая их с турнирами. Для показа внутри помещений картину обычно устанавливали на гигантских колесных платформах, которые закатывали в главный холл. Зрители смотрели представление со скамеек, расставленных ярусами вдоль стен.
«Маскарады», столь любимые Генрихом VIII, нередко были частью живых картин или давались как отдельное развлечение. Участники, облаченные в костюмы и маски, либо исполняли театральный номер инкогнито, либо разыгрывали знакомых, заставая их врасплох. Король особенно любил, вырядившись таким образом, врываться в покои королевы, к Екатерине и ее дамам. Развязка наступала, когда маски снимали и все видели, кто скрывается под ними. Генрих по-мальчишески радовался, участвуя в этих шуточных переодеваниях, а Екатерина, по-видимому, непременно изображала изумление по случаю таких сюрпризов.
Всевозможные развлечения часто придумывали, чтобы развеять скуку придворной жизни и «избежать праздности, причины всех пороков»23. Помимо дневных занятий, таких как охота, спорт и турниры, о которых будет сказано ниже, в ходу были танцы, азартные и настольные игры, а вечерами публику потешали своими выходками шуты. Многие придворные увлекались написанием стихов или сочинением музыки, кроме того, скоротать время помогала полная интриг, захватывающая игра в куртуазную любовь.
При дворе любили танцы, хотя бы уже потому, что они давали мужчинам и женщинам редкую возможность вступить в физическое соприкосновение, находясь в обществе. При этом некий испанец утверждал, что англичане «совсем не грациозны», а их танцы состоят «лишь из скачков и бега рысцой»24. И все же умение танцевать считалось важным навыком для мужчин и женщин благородного происхождения; Генрих VIII позаботился, чтобы всех его детей как следует обучили этому.
Придворные танцы были многочисленными и разнообразными. Бранли, или бролы, представляли собой хороводы, заимствованные аристократами у крестьян и пользовавшиеся большой популярностью в Англии. Басс (от фр. basse – «низкий») получил такое название, потому что танцоры скользили по полу, почти не отрывая от него ног. Сэр Томас Элиот упоминает о «барженеттах и туржионах», похоже весьма энергичных по ритму. Самой же величественной была итальянская павана, благодаря медленному темпу особенно подходившая для торжественных случаев, когда движения танцоров сковывали тяжелые мантии и длинные шлейфы. Пассамеццо был чем-то вроде быстрой паваны. За ним часто следовал сальтарелло, ранняя разновидность веселой гальярды со вскидыванием ног, которая стала популярной в елизаветинские времена.
Бóльшая часть танцевальной музыки эпохи Возрождения сохранилась в записях, что дает некоторое представление о разнообразии ритмов и видов танца в то время. Ясно, что танцы XVI века были менее формальными, чем в позднейшие столетия, и оставляли простор для импровизации; многие были очень энергичными, включали бег и прыжки, а в некоторых, например в ронде, танцоры пели. Все придворные танцы начинались и завершались изъявлениями почтения: кавалеры кланялись королю с королевой, дамы делали перед ними реверансы.
Генрих VIII был опытным и увлеченным танцором. В десять лет он лихо отплясывал со своей сестрой Маргаритой на свадьбе брата Артура; зрители восторженно наблюдали за тем, как он, сбросив плащ, скакал и вертелся в дублете и рейтузах25. В молодости Генрих «ежедневно упражнялся в танцах»26 и, как писал в 1515 году миланский посол, «творил чудеса и прыгал, как олень»27. Он «держался божественно» во время плясок, восторгался один венецианец28, а венецианский посланник Себастьян Джустиниан отмечал, что король танцевал хорошо29.
Екатерина Арагонская тоже любила танцы и часто кружилась с придворными дамами в уединении своих покоев, но в те ранние годы замужества она регулярно бывала беременна, а потому пару Генриху обычно составляла его сестра Мария, которая «двигалась в танце так приятно, как только можно желать»30.
Не один король, но и все члены двора, похоже, чрезвычайно увлекались азартными играми: монарх, придворные и слуги делали ставки на исход любого события, если он был неизвестен, будь то карты, кости, настольные игры, теннис, собачьи бега и прочее. Все подобные игры устраивал рыцарь-маршал Придворного хозяйства, который выступал в роли букмекера, и ставки обычно были высокими. Вот самые распространенные из множества карточных игр, которым предавались при дворе: молчун (Mumchance), брелан (Gleek), клик-клак (Click-Clack), империал (Imperial) и примеро (Primero). Из настольных игр популярностью пользовались шахматы, шаффлборд и триктрак (нарды). В 1539 году Генрих купил новые шахматы у «Джона, мастера по скобяным изделиям»31.
Король, который с детства был азартным игроком32, приказывал рыцарю-маршалу приносить карты и кости в серебряной чаше, после чего часами играл, часто с придворными дамами, а иногда и с королевой, которая особенно любила триктрак, карты и кости. Джустиниан утверждает, что Генрих ставил на кон больше денег, чем кто-либо другой при дворе33; будучи королем, он не мог поступать иначе, но, похоже, растратил таким образом бóльшую часть своего наследства. Записи о его личных расходах содержат только сведения о проигрышах, причем суммы могли доходить до сотен фунтов в день: так, в январе 1530 года, играя с джентльменами Личных покоев, он проиграл 450 (135 000) фунтов стерлингов в домино и 100 (30 000) в карты и кости, а в 1532 году уплатил лорду Рочфорду 45 (13 500) фунтов после шаффлборда. Мы не знаем, сколько Генрих выигрывал, но в 1529–1532 годах – только за этот период имеются полные сведения – он потерял за азартными играми в общей сложности 3243 (972 900) фунта стерлингов, и ясно, что для него обычно откладывали тысячи фунтов в качестве «игровых денег»34.
Разумеется, моралисты громогласно порицали азартные игры. В 1511 году поступили жалобы на то, что некие итальянские банкиры, заключив пари с королем, обманули его на крупную сумму, и мошенников немедленно перестали допускать ко двору. В 1526 году Уолси запретил служителям Покоев предаваться «неумеренной и постоянной игре в кости, карты и нарды», особенно в присутствии короля35. В 1541 году Генрих сам приказал «не играть на деньги»36 всем, чьи доходы составляли меньше 20 фунтов стерлингов, давая понять, что таким людям лучше заниматься стрельбой из лука.
Менее спорным с точки зрения нравственности развлечением считались выступления королевских шутов. Генрих держал при себе шутов Мартина, Патча и Секстона, которые должны были смешить его. Эти трое распевали похабные песни, высмеивали всех и вся с прелестным пренебрежением к званию и положению, острили скандальным образом. Вот одна из их любимых вступительных фраз: «Сэр, что вы имеете сказать с такой толстой мордой?»37 Часто король позволял шутам фамильярничать так, как не осмелился бы никто другой, но иногда, как мы увидим, они переходили все границы.
Шуты Генриха носили пеструю ливрею, шапки с рогами и бубенчики на коленях, имели при себе жезлы с шутовскими головами или свиные пузыри на веревках, которые умело пускали в ход, а иногда наряжались в нелепые костюмы. В 1529 году Генрих купил Секстону парик с буклями38, а Патчу – разноцветные чулки39. Когда Секстон вышел на пенсию в 1530-х годах, его заменил более молодой паяц, весьма изобретательный и злобно-насмешливый40. Самый известный шут Генриха, Уилл Сомерс, поступил к нему на службу не раньше 1525 года.
Многие придворные развлечения носили сезонный характер. В канун летнего солнцестояния на территории дворца разжигали костер, за что Генрих платил своему садовнику 10 шиллингов41. Зимой придворные любили играть в снежки42; в январе 1519 года король участвовал в таком побоище, надев позаимствованную у одного мальчика шапку, чтобы держать уши в тепле43.
Иногда устраивались невиданные ранее забавы и развлечения. Например, при дворе в разное время появлялись человек, ездивший на двух лошадях сразу, немец со львом, владелец собаки, обученной танцевать44. Двор притягивал акробатов, жонглеров, дрессировщиков обезьян и даже уродов, таких как «безумный человек», объявившийся в Вудстоке