Примеч. автора), читает или дискутирует замечательно вежливо и невозмутимо», никогда не поступаясь своим королевским достоинством56. Однако время от времени создавалось впечатление, будто Генрих считает себя более сведущим в богословии и толковании Писания, чем его епископы. Действительно, он был для них более чем достойным партнером по диспутам, так как «превосходил всех королей своими познаниями не только в теологии, но и в философии»57. Генрих был прекрасно знаком с трудами Отцов Церкви и другими благочестивыми сочинениями, мог цитировать тексты наизусть; его пространные заметки на полях книг и сейчас можно увидеть на экземплярах, сохранившихся до наших дней.
Богослужения при дворе проводила Королевская домашняя церковь. Это было целое учреждение, имевшее в штате 26 священников и клерков, 20 джентльменов, клерка молельни (отвечавшего за приготовления к службам, проводимым в личной молельне короля)58, сержанта Ризницы, проповедника, чтеца из Апостола, двух йоменов церкви, 13 менестрелей, стражника, 12 хористов и их наставника59. Впервые эта служба появилась в XII веке как Домашняя церковь короля, или Придворная церковь, для обеспечения духовного благополучия монарха. С 1312 года ею руководил старший священник, который отчитывался перед самим архиепископом Кентерберийским. Королевская домашняя церковь проводила ежедневные богослужения для всего двора в королевских церквях и часовнях, а когда монарх объезжал страну или перебирался во второстепенную резиденцию, он брал с собой кое-кого из ее служителей. Содержание Королевской домашней церкви обходилось Генриху в 2000 (6 миллионов) фунтов стерлингов ежегодно.
При богослужениях, естественно, использовалась латынь, и единственной дозволенной версией Библии являлась латинская Вульгата. Имелось множество праздников в честь святых, которые отмечались с разной степенью торжественности. Церковь признавала семь таинств: крещение, конфирмацию (миропомазание), брак, рукоположение, покаяние, евхаристию и соборование. Епископы носили роскошные облачения, включая митры с драгоценными камнями – такую можно видеть, например, на гольбейновском портрете архиепископа Уорхэма, – и жили по-королевски.
Дело осложняется тем, что было несколько церквей и часовен, называвшихся «королевскими»: в Тауэре, Вестминстере, Элтеме, Гринвиче, Хэмптон-корте, Уайтхолле и Сент-Джеймсском дворце. Каждая придворная церковь отличалась богатым убранством: великолепные витражи, стенные росписи, статуи Богородицы и святых. Алтарная преграда с большим резным изображением распятого Христа отделяла неф от алтаря, куда разрешалось входить только духовенству. На алтаре, покрытом расшитой по переднему краю пеленой, стояли Распятие и, возможно, священные реликвии в украшенных драгоценными камнями раках; над ними висел ларец, называемый «pyx», – дарохранительница, в которой находилась гостия. В большинстве королевских церквей имелись великолепные органы. Король проявлял к ним большой интерес. В 1514 году он нанял на службу органного мастера Уильяма Льюиса60, а позже выделил ему помещение для мастерской во дворце Брайдуэлл61. Вероятно, именно Льюис в 1538 году изготовил орган для королевской церкви в Хэмптон-корте62.
15«Святой невинный»
Вторая беременность королевы проходила гладко, и в сентябре 1510 года начались приготовления к устройству «королевской детской»1. Главной наставницей назначили Элизабет, дочь сэра Роберта Пойнтца, поручив ей отвечать за роды и заботу о младенце; выделенную ей комнату украсили новыми стенными завесами, а «для переноски младенца» сшили одеяльце из темно-красного бархата с длинным шлейфом2.
Следуя установленным обычаям, Маргарет Бофорт ввела строгие правила «относительно родов королевы»3, которые неукоснительно соблюдались на протяжении всего правления Генриха. «Ее высочеству угодно знать заранее, в какой комнате она будет рожать, и эта комната должна быть завешена дорогой аррасской тканью – стены, потолок, окна и все прочее, кроме одного окна, которое следует задрапировать так, чтобы она могла иметь свет, когда ей этого захочется». На гобеленах («аррасской ткани») велели изобразить безобидные сцены из романов, чтобы ни королева, ни новорожденный младенец «не испугались фигур с мрачными взглядами». Указывалось, что пол должен быть «весь устлан коврами» до того, как внесут большую кровать с набитым шерстью матрасом, периной и пуховым валиком под голову; ее следовало застелить простыней из тонкого батиста, снабдить двумя продолговатыми подушками и двумя квадратными с мягким пухом, а также накрыть алым покрывалом, подбитым горностаем, отороченным малиновым бархатом и золотой парчой. Полог и занавески из малинового атласа должны были быть расшиты золотыми коронами и гербами королевы, а полог, кроме того, окаймлен шелковой бахромой голубого, рыжего и золотого цветов. В комнате полагалось поставить алтарь и накрытый гобеленом шкаф для родильных принадлежностей, а также «дорогую купель из собора Кентербери» на тот случай, если ребенок родится слабым и его потребуется крестить без промедления.
Когда до предполагаемого разрешения от бремени оставалось от четырех до шести недель, королева должна была «удалиться в свою комнату» и там в уединении дожидаться родов. В этот день она слушала мессу в церкви, «одетая хорошо, подходящим для богослужения образом», а затем устраивала банкет для всех лордов и дам двора в своем «главном покое». Последний также украшали гобеленами; в нем ставили «трон под балдахином c подушками», чтобы королева могла «стоять или сидеть по своему усмотрению». Подавали «вино со специями», после чего два высокопоставленных лорда провожали королеву до двери ее внутренних покоев, которая открывалась в переднюю перед спальней, где она официально прощалась с придворными и мужчинами – служителями ее двора. Когда королева удалялась, ее камергер призывал всех людей молиться, «чтобы Господь послал ей добрый час». Больше она не показывалась на публике до рождения ребенка.
«Тогда все леди и придворные дамы входили вслед за нею, и никто, кроме женщин, больше не мог находиться в главном покое; женщины брали на себя обязанности мужчин, исполняя должности дворецких, стольников, лакеев и пр.». Ни одного мужчину, даже короля, не пускали внутрь до тех пор, пока не пройдут роды. Все необходимое приносили к дверям главного покоя и отдавали женщинам, временно заменявшим служителей двора4. По мере приближения родов священники королевы готовились к тому, что их могут вызвать к роженице в любой момент; назначали вестника, тоже ждавшего того часа, когда понадобится срочно передать новость о рождении наследника королю5. Роды были сопряжены с опасностью как для матери, так и для ребенка: около четверти новорожденных умирали. Будущее династии Тюдоров зависело от их счастливого исхода.
В ноябре устроили турнир, продолжавшийся несколько дней, «король сломал больше копий, чем кто-либо другой»6. Затем двор переехал в Ричмонд, где королева удалилась в свои покои. В конце декабря у нее начались роды; о «кресле стенаний» больше нигде не упоминается. Похоже, Екатерина рожала на «простых нарах с тюфяком», поставленных в ее опочивальне рядом с большой кроватью7, и была в сорочке из тонкого голландского полотна и двойной нижней юбке, которые позднее обнаружили в Гардеробе замка Байнардс среди «необходимых вещей, собранных для нее на время родов»8. В то время не существовало эффективных обезболивающих средств. В 1512 году Екатерина послала аббата Вестминстера к своей беременной невестке Маргарите Тюдор с поясом Богородицы, святой реликвией, хранившейся в Вестминстерском аббатстве и выдававшейся на время роженицам из королевской семьи; говорили, что ее наличие в родильном покое облегчает родовые муки9. Можно предполагать, что Екатерина считала это средство действенным.
Ранним утром первого дня нового, 1511 года, к великой радости короля и всего двора, королева произвела на свет принца. В честь этого стали палить пушки, расставленные вдоль Тауэрской пристани, колокола всех церквей радостно звонили, духовенство в церквях пело «Te Deum», по Лондону прошли торжественные процессии. Чтобы подданные разделили его радость по поводу рождения сына и наследника, Генрих приказал зажечь на улицах столицы костры, а лорду-мэру велел бесплатно раздавать вино горожанам, чтобы все могли выпить за здоровье принца. Акушерка получила от короля 10 (150) фунтов стерлингов, а мистресс[41] Пойнтц – 30 (450) фунтов10.
Новорожденный принц, должно быть, выглядел совсем крошечным в огромной расписной колыбели из дерева, размером примерно пять на два фута, отделанной золоченым серебром и снабженной с обеих сторон скобами, к которым привязывали пеленки. Он лежал там, туго спеленатый, под покрывалом с золотой бахромой и алым одеялом, обшитым горностаем11. Но когда принца показывали важным гостям, его помещали в парадную колыбель еще бóльших размеров, обтянутую темно-красной тканью и украшенную золотой бахромой, с отцовским гербом в изголовье.
Королева перебралась в парадную кровать, установленную в приемном зале, и там, закутанная в круглую мантию из малинового бархата, принимала посетителей, приходивших пожелать счастья ей и младенцу. Кроме того, Екатерина, вероятно, писала письма своему лорду-камергеру, другим служителям двора и знатным людям, оповещая их о рождении принца12. По обычаю, королевы оставались в постели на протяжении тридцати или сорока дней после родов, затем проводилась особая очистительная церемония – churching («воцерковление»), – после которой они больше не считались нечистыми и могли вернуться к обычной жизни13. Королевы не кормили грудью – для этого нанимали кормилицу – и поэтому имели возможность вскоре зачать еще одного наследника.
Пяти дней от роду принц был крещен в Ричмонде, наречен Генрихом и получил титул принца Уэльского. Его восприемниками у купели стали архиепископ Уорхэм, граф Суррей, а также граф и графиня Девон