19.
Вскоре по прибытии в Англию короля с заложниками королева принимала их всех в Хейверинге, Эссекс. Устроили пир, представление масок и танцы; Генрих раздавал подарки «кому хотел»20.
Королевский дворец в Хейверинг-атте-Боуэр, построенный Эдуардом Исповедником в XI веке, всегда пользовался любовью английских монархов. Приют (bower), давший название дворцу, представлял собой сад, разбитый королем Эдуардом на близлежащем холме, откуда открывался захватывающий дух вид на долину Темзы. Хотя Генрих не предпринимал там никаких работ, он любил посещать этот дворец – огромный, ветхий, старомодный, – потому что его окружал обширный олений парк. В миле от Хейверинг-атте-Боуэр, на территории парка, стоял дворец меньшего размера под названием Пирго. Со времен Элеоноры Кастильской (ум. 1290) он являлся вдовьей долей королев Англии, то есть частью имущества, которое записывали на жену на случай смерти супруга. Им поочередно владели Екатерина Арагонская, Анна Болейн и Джейн Сеймур, однако следующим женам Генриха дворец Пирго уже не передавали. Екатерина пригласила французских заложников именно туда21.
Во время пребывания во Франции и Нидерландах Генрих VIII и его придворные лично соприкоснулись с утонченной культурой франко-фламандского Ренессанса, которая произвела на них сильное впечатление. Поэтому прекращение вражды положило начало повальному увлечению английского двора всем французским; оно продолжалось почти до конца правления Генриха. Тон задавал сам король, рабски подражая французскому монарху и его придворным в этикете, моде, еде, искусстве, архитектуре, турнирах и развлечениях. Французский язык, лишь недавно запрещенный при дворе, вновь стал модным средством общения для верхушки общества. Длительное культурное доминирование Бургундии, продолжавшееся семьдесят лет, наконец подошло к концу.
19«Строптивые мужи, что управляют всем»
В конце года «король устроил рождественские торжества в Гринвиче, чтобы порадовать своих дворян»1. Гардероб выдал двенадцать ярдов желтого сарканета сэру Генри Гилдфорду и Николасу Кэрью, молодому джентльмену, который «воспитывался вместе с королем», для «рождественской пантомимы». В ней принимали участие также мистресс Кэрью и Брэндон2.
Николас Кэрью выдвинулся благодаря своим достижениям в турнирах. Сын капитана Кале, предки которого верно служили короне, этот получивший хорошее образование юноша лет семнадцати «обладал прекрасными манерами и отлично говорил по-французски»3. Кэрью оказался при дворе принца Генриха в шестилетнем возрасте и стал учиться вместе с ним. Король был о нем высокого мнения и часто искал его общества. Женой Кэрью стала красавица Элизабет, дочь сэра Томаса Брайана, вице-камергера королевы, ее сестра Маргарет была первой женой Гилдфорда4.
Вскоре после Рождества Генрих слег с «лихорадкой», которая оказалась оспой. «Врачи опасались за его жизнь», но к началу февраля король встал с постели, «обуреваемый гневом против Франции»5. Ему не терпелось вернуться на поле брани.
Еще не вполне оправившись от болезни, король наградил тех, кто так хорошо служил ему во время кампании 1513 года. На Сретение 1514 года он сделал Чарльза Брэндона герцогом Саффолком и вернул Суррею герцогство Норфолк. Кузен и лорд-камергер короля Чарльз Сомерсет, лорд Герберт, в это же время стал графом Вустером. Он был внебрачным сыном последнего Бофорта, герцога Сомерсета, и показал свою доблесть во Франции.
Награждение титулом состоялось 2 февраля после мессы, в главном покое дворца Ламбет. Церемония проходила по правилам, установленным в XIV веке, когда Эдуард III возводил своих сыновей в пэры. Каждого из герцогов облекли в алую мантию, на головы им надели церемониальные шапки и венцы, в руки дали мечи и золотые жезлы. Отныне они имели право на обращение «великий и могущественный принц», но обычно использовалось другое – «ваша милость»6. За церемонией наблюдали королева и ее дамы, де Лонгвиль и множество пэров, прибывших в Лондон для участия в заседании парламента. Наплыв людей «был очень большим, несмотря на то что двери держали крепко запертыми»7.
Появление новых пэров, особенно Саффолка, пришлось по душе не всем. «Многие сочли это весьма удивительным», – писал Полидор Вергилий. Бекингема больше всего возмутило возведение в пэры Брэндона: он считал его выскочкой и человеком «не слишком благородного происхождения»8, а потому подчеркнуто уклонился от участия в церемонии. Именно соперник Бекингема Уолси надоумил короля дать своему другу высокий титул – вероятно, для того, чтобы нейтрализовать влияние нового герцога Норфолка в Совете.
Когда Генрих даровал Брэндону имения, некогда принадлежавшие Эдмунду де ла Полю, тот сразу стал намного богаче и, значит, влиятельнее, чем бóльшая часть аристократов, и казался, по словам некоего бургундского наблюдателя, «вторым королем… который поступает как вздумает»9. Сын знаменосца воспринимал все это спокойно. «Никто и никогда не относился к такому резкому возвышению со столь непринужденным достоинством», – заявил один венецианец, уверявший сенат, что Саффолк теперь – «главный дворянин Англии», «великодушный и блистательный лорд»10. Старые аристократы смотрели на него косо: они завидовали влиянию Саффолка и с подозрением относились к его амбициям. Эразм высказался от имени их всех, язвительно написав о бывшем главном конюшем: «Король недавно превратил этого новоявленного герцога из мальчика на конюшне в дворянина»11.
Саффолк стал таким же могущественным, как другой новоявленный герцог, Норфолк: в знак признания его заслуг при Флоддене ему даровали право помещать рядом со своим гербом герб Шотландии с пронзенным стрелой шотландским львом, как у Якова IV. Кроме того, Норфолк стал пожизненным графом-маршалом Англии. Его сын, тоже Томас Говард, в возрасте сорока одного года стал графом Сурреем. В 1512 году, после ухода отца на покой, он унаследовал должность лорда-казначея Англии, а в 1513 году командовал авангардом при Флоддене. Томас Говард был женат первым браком на Анне Йоркской, дочери Эдуарда IV, но к 1513 году она сама и трое их малолетних детей скончались, после чего он взял в супруги Элизабет, четырнадцатилетнюю дочь Бекингема. Естественно, высокородные Говарды не питали особой любви к Саффолку и намеревались низвергнуть его, как только представится случай.
Король не забыл тех, кто прилагал такие большие усилия ради успешного завершения французской кампании. Шестого февраля Уолси был назначен епископом Линкольна; посвящение в сан состоялось 26 марта. Ему пришлось вновь доказывать свою полезность, когда в марте союзники Генриха, Фердинанд Арагонский и Максимилиан, за спиной у короля подписали мир с Людовиком XII. Генрих, еще неопытный в политических делах, пришел в отчаяние оттого, что его предали, и, как обычно, принялся искать козла отпущения. Главный удар мужнего гнева приняла на себя Екатерина, дочь Фердинанда, которая в одночасье перестала быть самой доверенной советчицей мужа; в Риме даже ходили слухи, что он намерен развестись с ней.
Положение усугубляла помолвка сестры Генриха, Марии, с эрцгерцогом Карлом Австрийским, принцем Кастилии, наследником Фердинанда и Максимилиана. Приготовления к свадьбе, которая должна была состояться за границей до 15 мая, зашли к тому времени очень далеко. Король любил свою сестру и, потратив огромную сумму, снабдил ее сказочным приданым, состоявшим из роскошных нарядов, украшений, мебели и посуды12. Он даже посылал образцы тканей Маргарите Австрийской, тетке Карла, спрашивая, не следует ли пошить для Марии одежду в бургундском стиле. Регентша посоветовала лишь, чтобы платья были «королевскими и достойными»13. Королева Екатерина назначила графиню Оксфорд главной придворной дамой принцессы Марии, а еще раньше Маргарите послали на утверждение список из 101 особы, которым предстояло составить ее свиту.
Мария Тюдор, восемнадцатилетняя «райская нимфа с Небес»14, «красавица, каких доселе не создавала Природа», по словам Эразма15, была высокой и грациозной, имела золотисто-рыжие волосы, составлявшие отличительную черту ее семейства16, и светлую кожу на лице, не прибегая при этом к косметике17. Она отличалась очаровательной живостью манер, умела поддержать беседу, любила танцы и музыку, хорошо пела и играла на нескольких инструментах. Ни одному принцу не удалось бы найти себе более подходящую супругу.
Но теперь свадьба расстроилась. Уолси пытался сохранить лицо короля, выступая за союз с Францией. Он не был империалистом и считал сменявших друг друга императоров своими противниками, когда позднее нацелился на папство. В период своего возвышения Уолси твердо стоял на профранцузских позициях, и по этой причине королева Екатерина не доверяла ему.
Потребовалось некоторое время, чтобы убедить короля одобрить новый альянс, но всем было предельно ясно одно: Генрих стал полагаться на советы и суждения Уолси больше, чем на чьи-либо еще. Уолси теперь являлся главным советником короля, отчитывался только перед ним и сделался всемогущим. Даже Саффолк не пользовался таким влиянием, а потому неудивительно, что он завидовал Уолси. Ранее он был главным советником короля, первым из «двух строптивых мужей, что управляют всем»18. Теперь же, хотя Генрих сохранил крепкую дружбу с Саффолком, последнего обошел его более способный соперник. Внешне противники сохраняли сердечные отношения, но герцог не сразу смог установить мирные рабочие отношения с Уолси. Прежде чем это произошло, у Саффолка появилась веская причина быть благодарным ему.
Между Говардом и Уолси существовала взаимная ненависть. Последние годы жизни Норфолка были омрачены ожесточенной борьбой за власть с противником, который не прекращал попыток настроить короля против него. К чести Генриха следует сказать, что он не поддался наушничеству Уолси, и его привязанность и уважение к герцогу не уменьшились. В 1529 году Уолси признался тогдашнему герцогу Норфолку (который в 1514 году бы