25.
Однако, несмотря на зависть Генриха, монархи испытывали искреннее расположение друг к другу. Оба были похожи «не только личными качествами, но также умом, любовью к охоте, в том числе соколиной, строительству, нарядам и дорогим украшениям»26.
Поскольку Франциск был известен как женский угодник, Генрих тревожился за свою сестру. Следуя обычаю вдовствующих королев Франции, та облачилась в белые траурные одежды и вела уединенный образ жизни в Отеле Клюни: ей предстояло оставаться там до тех пор, пока не станет ясно, что она не носит ребенка своего покойного супруга. Ходили слухи, что новый король Франции подумывал о разводе со своей беременной супругой Клод, дочерью Людовика, и женитьбе на Марии, но последняя, похоже, полагала, что он намеревается покуситься на ее добродетель. Это кажется маловероятным, учитывая ее положение и тот факт, что несколько лет спустя Франциск сделал подпись под ее рисованным портретом: «Скорее грязна, чем царственна».
На самом деле Франциск желал выдать Марию замуж за герцога Савойского, однако Генрих полагал, что сестра может найти себе более выгодную партию, и в конце января отправил Саффолка во Францию, велев привезти ее домой. Зная об их взаимоотношениях, Генрих взял с герцога обещание, что тот не будет предлагать Марии брак. Однако он не учел, что Мария, со своей стороны, использует все средства, чтобы привести Саффолка к алтарю, – и 3 марта состоялось тайное венчание. Как только брак был консумирован, Саффолк запаниковал, написал Уолси, признавшись ему во всем и умоляя архиепископа выпросить у короля прощение для них. «Королева не оставила бы меня в покое, пока я не дал бы согласия на свадьбу, – объяснял герцог, – и потому, буду честен с вами, я охотно взял ее в жены и возлежал с нею так, что теперь опасаюсь, не ждет ли она ребенка»27. Генрих пришел в ярость.
Когда об этом поспешном браке стало известно при дворе, многих возмутила самонадеянность Саффолка. Тайный совет, возглавляемый Говардами, настаивал на том, чтобы король казнил его или заключил в тюрьму28, так как герцог совершил измену, женившись на принцессе крови без согласия короля. Благодаря вмешательству Уолси, а также искренней привязанности Генриха к Марии и Саффолку остановились на том, что они заплатят огромный штраф – 24 000 (7 200 000) фунтов стерлингов в рассрочку. Мария также согласилась отдать Генриху всю посуду и украшения, которые получила до и во время брака, а Саффолк уступил государю опекунство над Элизабет Грей, виконтессой Лайл29. Удовлетворенный этим, король милостиво согласился снять опалу с заблудшей четы, но многие полагали, что Саффолк отделался слишком легко.
В марте Франциск I потребовал от Марии вернуть «Зерцало Неаполя», поскольку украшение являлось наследственной собственностью королев Франции, но она призналась, что отправила его брату в знак примирения. Генрих отказался отдать бриллиант, и разразился дипломатический скандал. Франциск попытался предложить за него 30 000 крон, но безуспешно. После этого о «Зерцале Неаполя» больше нигде не упоминалось. Ходили слухи о том, что Генрих изменил огранку бриллианта или стал по-другому называть его, но, судя по описаниям наряда короля в венецианских источниках, Генрих носил это украшение открыто.
В апреле 1515 года в Англию прибыл новый венецианский посол – Себастьян Джустиниан. Члены его свиты оставили несколько известных описаний молодого Генриха и его двора. Король желал произвести впечатление на венецианский Сенат, а потому в День святого Георгия велел своим сановникам сопровождать посла и его приближенных. Все они отправились на барке, оформленной в виде венецианского буцентавра, в Ричмонд, где собрался двор. Джустиниан и его коллега Пьетро Пасквалиго оставили отчеты об этом событии:
Хотя еще не отслужили мессу, нас вынудили позавтракать из опасения, как бы мы не упали в обморок, после чего через множество покоев, увешанных наипрекраснейшими гобеленами, сопроводили мимо рядов стражников в приемный зал.
Нас привели в величественный зал. Там стоял государь под балдахином из златотканой материи, расшитой во Флоренции: более дорогой вещи я не видал в жизни. Он опирался на свой золоченый трон, где лежала огромная подушка из золотой парчи, а поверх нее – длинный золотой церемониальный меч.
Король был прекрасен в костюме ордена Подвязки: на голове – шапка из красного бархата по французской моде, дублет его сшит по швейцарской моде, с полосами из белого и алого атласа, а рейтузы малиновые, в разрезах от колен вверх. К шее плотно прилегало прекрасное ожерелье, с которого свисал круглый бриллиант размером с самый большой грецкий орех из всех, какие мне доводилось видеть, и очень большая круглая жемчужина [ «Зерцало Неаполя»?]. Мантия его была из багряного бархата, подбитого белым атласом, с шлейфом длиной более четырех ярдов. Поверх мантии – очень красивая широкая золотая цепь, и на ней – медальон со святым Георгием, сплошь усыпанный бриллиантами. На левом плече красовалась подвязка, а на правом – «капюшон» с каймой из алого бархата. Под мантией у него висели ножны из золотой парчи, со вложенным в них кинжалом, а все пальцы были сплошь унизаны перстнями с драгоценными камнями.
Справа от короля стояли восемь рыцарей Подвязки, а слева находились несколько прелатов. Там же присутствовали шестеро служителей двора с золотыми жезлами, десять герольдов в плащах из золотой парчи, «украшенных гербами Англии», и «толпа знати, разодетой в златотканую парчу и шелка».
Поцеловав руку короля, Джустиниан «произнес речь на латыни, восхваляя его величество, которого превозносил со всем красноречием, какое только можно вообразить. По ее окончании мы слушали мессу, которую читал нараспев епископ Дархэма в сопровождении превосходного и достойнейшего хора дискантов. После этого мы прошли за королем к столу, и он подозвал нас, чтобы мы наблюдали за подачей блюд, которые были разложены на шестнадцати массивных золотых подносах. Как только король закончил трапезу, он отправил нас с архиепископом Йоркским и епископом Дарема в свой [приемный] зал, где для нас был приготовлен роскошный и весьма обильный обед, и по приказанию короля всем нашим соотечественникам и слугам тоже подали еду. Отобедав, мы достаточно долго находились в очень близком общении с его величеством»30.
Джустиниана поразило великолепие двора, который «сверкал драгоценными камнями, золотом и серебром; роскошь была невиданная», а также снисходительность и дружелюбие короля; однажды, пишет венецианец, он «обнял нас без всяких церемоний и разговаривал очень свободно обо всем подряд на хорошей латыни и хорошем французском»31.
Так выглядел прием иностранного посла32, который появлялся при дворе только по вызову короля. Европейская дипломатия, как мы ее понимаем теперь, находилась тогда в зачаточном состоянии. Континентальные правители столетиями отправляли друг к другу посланников с особыми заданиями, но понятие постоянного представителя в то время было новым: их стали назначать в XV веке лишь некоторые итальянские государства. Первым послом при английском дворе стал венецианец, это произошло в 1483 году. Фердинанд и Изабелла отправили своего первого постоянного представителя в Англию в 1486-м, а французский посланник, неотлучно находившийся в стране, появился только в 1528-м. Сама Англия держала послов в Испании и Риме с 1505 года.
Большинство дипломатических представителей имели благородное происхождение, были хорошо образованны и знали себе цену. Как правило, они не получали квартир при дворе (это происходило только по воле государя)33, но обычно подыскивали жилье где-нибудь неподалеку, и платил за него сам король. Джустиниан и его сотоварищи разместились в гостинице «Грейхаунд» и еще трех других домах Гринвича34. Послу полагалось создавать благоприятное впечатление, которое отражало бы статус его повелителя, однако большинство монархов хронически недоплачивали своим посланникам, и тем зачастую приходилось раскошеливаться самим. Генрих всегда одаривал отправлявшихся домой послов набором посуды для буфета.
Обязанности посланника были весьма непростыми: следовало блюсти интересы своего государя, предоставлять ему нужную, часто конфиденциальную информацию в мельчайших подробностях и обычно в зашифрованном виде, а иногда разбираться с трудными случаями, требовавшими предельного такта. Некоторые посланники активно вмешивались во внутреннюю политику страны, куда были отправлены, и, случалось, превышали свои полномочия. Почти все они нанимали шпионов и осведомителей для выведывания государственных секретов или отыскивания скелетов в шкафах вельмож. Многие втягивались в придворные интриги, а некоторые попадали в очень неловкие ситуации, поскольку дипломатическая неприкосновенность соблюдалась не всегда. В этом отношении выделялся Уолси: он строго приказал Джустиниану показывать ему свои депеши перед отправкой в Венецию, а позже задержал папского нунция Франческо Кьерегато и пригрозил расправиться с ним. В 1524 году Уолси перехватил письма имперского посланника Лодевика Фландрского, сеньора ван Прата, и поместил его под домашний арест, так как ему не понравилось их содержание, а затем потребовал отозвать посла35.
Сохранились многочисленные упоминания о том, что Генрих VIII принимал послов за обедом в приемном зале36. Он взял за правило заводить доверительные отношения с иностранными представителями. Король легко очаровывал их и проявлял неожиданное дружелюбие, благодаря чему некоторые иностранцы принимали за чистую монету «секретную» информацию, которую он сообщал. Однажды Генрих так долго разговаривал с венецианским посланником, что тому пришлось извиниться и уйти – у него заболел бок, пока он стоял37. В 1509 году пожилой посол Бадоэр более месяца болел, так как не мог приспособиться к английскому климату; не зная об этом, король вызвал его, а затем, по словам венецианца, «заплакал от жалости, ибо ему показалось, что меня вытащили из могилы»