38. Став старше, Генрих перестал проявлять фамильярность, зато стал бахвалиться и пускать пыль в глаза.
Пасквалиго описывал Генриха VIII как «красивейшего монарха, на какого когда-либо падал мой взгляд; выше среднего роста, с очень изящными икрами, светлой и чистой кожей, рыжими волосами, расчесанными гладко и подстриженными коротко, на французский манер, а также с круглым лицом, столь миловидным, что оно вполне могло подойти привлекательной женщине; шея довольно длинная и толстая. Через месяц ему исполнится 24 года»39.
В Майский день 1515 года состоялось представление одной из самых грандиозных живых картин за все правление Генриха. Пасквалиго, Джустиниан и секретарь последнего Никколо Сагудино составили отчеты об этом событии. Рано утром король прислал двоих аристократов, чтобы те проводили послов в Гринвич, где они и «главные лорды королевства», сев на коней, на протяжении двух миль сопровождали королеву, роскошно одетую по-испански, к месту ее встречи с королем. «С ее величеством были 25 девиц на белых кобылах» с расшитой золотом сбруей; эти девушки «все надели платья из ткани с золотыми нитями и очень дорогой оторочкой»; рядом с этими прелестными созданиями, имевшими «великолепный вид», их госпожа выглядела «скорее некрасивой, чем наоборот». Екатерине было уже около тридцати, и по меркам эпохи Тюдоров она считалась дамой средних лет.
Кавалькада въехала в лес. Там был король верхом на Говернаторе, одетый «с ног до головы в зеленый бархат – шапка, дублет, рейтузы, туфли и прочее». Его окружали двести лучников стражи «в зеленых ливреях и с луками в руках», причем один был в наряде Робин Гуда; рядом с ним стоял мистер Вилье, одетый под девицу Мэрион, в красный киртл. Здесь же были около ста дворян. «Мы тут же увидели короля, который заставлял своего коня выделывать курбеты, и он исполнял такие трюки, что я задумался, уж не самого ли Марса вижу перед собой».
После потрясающего состязания лучников Робин Гуд обратился к королеве и спросил, не желает ли она вместе со своими дамами «войти в зеленый лес и посмотреть, как живут разбойники». Король поинтересовался, осмелится ли Екатерина «вступить в чащу, где так много лихих людей». Та ответила, что «куда пойдет он, туда и она». Генрих взял ее за руку и под звуки труб повел через лес к хитроумно устроенным беседкам и лабиринтам, украшенным цветами, травами и ветвями, а также полным певчих птиц, «которые весьма приятно заливались трелями». Внутри беседок стояли столы для «того, что здесь называют настоящим добрым завтраком».
«Сир, разбойники завтракают олениной, – сообщил королю Робин Гуд, – и вам придется довольствоваться нашей пищей». Генрих с радостью согласился, и лучники подали им с Екатериной дичь и вино. «В одной из беседок были триумфальные колесницы с певцами и музыкантами, которые в продолжение немалой части пира играли на органе, лютне и флейтах».
Через некоторое время король подошел к Пасквалиго и заговорил с ним по-французски в весьма дружелюбной манере. «Побеседуйте со мной немного, – начал он. – Король Франции, он такой же высокий, как я?» Пасквалиго ответил, что «между ними есть небольшая разница». «Он такой же крепкий?» – «Нет, не такой». – «А какие у него ноги?» – «Худые, ваше величество». Генрих засиял и, откинув в сторону полу дублета, хлопнул себя рукой по бедру со словами: «Взгляните сюда! И икры у меня тоже недурные».
Позже тем же утром вся компания проследовала обратно в сопровождении «картонных гигантов», изображавших Гога и Магога и водруженных на платформу для живых картин, а также поющих девушек – Майской девы и госпожи Флоры, – которые ехали на другой повозке. Обе колесницы «окружала стража его величества», «музыканты всю дорогу играли на трубах, барабанах и других инструментах, так что все это имело невероятно торжественный и пышный вид, следом двигались король, державшийся с необычайным достоинством, и королева, во главе толпы, превышавшей числом, думаю, 25 тысяч человек. По прибытии в Гринвич его величество отправился на мессу», надев поверх дублета «красивую накидку из зеленого бархата» и «ожерелье из ограненных алмазов необычайной ценности». Затем «послы беседовали с королем наедине»40.
После полудня король, Саффолк, Дорсет и Эссекс блистали на турнире. Сагудино, наблюдавший за поединками, заявил: «Зрелище было восхитительным. Я не ожидал такой пышности, и его величество сражался, напрягая все свои силы, ради Пасквалиго, который в тот день возвращался во Францию, – вероятно, для того, чтобы он описал королю Франции увиденное им в Англии, особо упомянув о доблести короля»41.
Турниры продолжались несколько дней. Генрих выбрал напарниками двух молодых джентльменов, Николаса Кэрью и его свойственника Фрэнсиса Брайана, одолжив им доспехи и коней, «дабы подвигнуть всех юношей к воинским подвигам»42. Николас Кэрью был выдающимся турнирным бойцом, постоянно практиковался, славился бесстрашием и отвагой. Он снискал такую славу, что король приказал отвести ему особую площадку в Гринвиче и небольшой домик, чтобы облачаться в доспехи и хранить снаряжение.
Прекрасно владевший оружием Кэрью однажды после турнира выехал на площадку на коне в шорах, чтобы животное не пятилось от страха; трое мужчин принесли бревно длиной в двенадцать футов и поставили его на упор для копья на доспехе Кэрью. После этого всадник проскакал вдоль всей площадки «весьма уверенно», держа бревно наперевес, как копье, «ко величайшему восторгу и изумлению всех»43. Двадцать лет спустя Ганс Гольбейн изобразил его в полном турнирном облачении, с копьем в руке44. Генрих возвел Кэрью в рыцари; это случилось до 1517 года.
Фрэнсис Брайан, умный, разносторонне одаренный молодой человек, заслужил репутацию распутника и скандалиста. Он стал одним из ближайших спутников короля: его товарищем по турнирам, азартным играм, партнером по теннису и, как гласили слухи, сообщником по внебрачным связям. Брайан, сын сэра Томаса Брайана и Маргарет Буршье, дочери ученого лорда Бернерса, «появился при дворе очень молодым»45. Его портретов не сохранилось, поэтому мы ничего не знаем о внешности этого удальца. Брайан, типичный придворный эпохи Возрождения, писал стихи46 и прозу, а кроме того, прославился как солдат, моряк и дипломат. За неотразимым обаянием не было видно отпетого интригана, двуличного человека, распутника и манипулятора. Однажды во время поездки в Кале он потребовал «мягкую постель, а затем крепкую шлюху»47. Полный внутренней энергии, Брайан был весьма красноречив и отличался злобным остроумием. Наблюдатели поражались тому, как фамильярно он беседует с королем, как откровенно высказывается и бесстыдно шутит48. Брайан не отличался принципиальностью: приспосабливаясь к поворотам в политике короля, он беззастенчиво предавал друзей и менял свое мнение. В результате ему удалось оставаться в милости на протяжении всего правления Генриха. В 1515 году другой родственник Брайана, сэр Генри Гилдфорд, стал главным конюшим вместо Саффолка.
Быстро делал карьеру при дворе и кузен короля Генри Куртене, граф Девон. Он стал еще ближе к Генриху, когда у Саффолка появились другие обязанности, помимо придворных. А вот судьба брата Диего Фернандеса, духовника королевы, служила примером того, что может случиться с впавшими в немилость. Несколько придворных Екатерины пришли к королю с жалобами на то, что монах будто бы заводит любовные связи с женщинами. Генрих вызвал Фернандеса и предъявил ему обвинения. Брат гневно отверг их и язвительно заявил: «Если так плохо обращаются со мной, то с королевой – и того хуже». Вероятно, он намекал на Элизабет Блаунт, но, если даже нет, все равно это была явная дерзость. Король, разъярившись, предал Фернандеса церковному суду, который признал монаха виновным в прелюбодеянии. Генрих срочно велел отослать брата Диего обратно в Испанию. Тот возмущенно протестовал: «Никогда в вашем королевстве не имел я связей с женщинами. Меня, не выслушав, осудили бесчестные проходимцы»49. Его сменил испанец Хорхе де Атека, тоже францисканец, которого за верную службу королеве назначили епископом Лландаффа. Атека был гуманистом и входил в круг Томаса Мора.
В мае Мария Тюдор и Саффолк вернулись в Англию. Король тепло принял их, и по его настоянию 13 мая они поженились вторично в церкви гринвичского монастыря Черных братьев, на глазах у всего двора50. Однако шумных празднований не последовало, так как «королевство не одобряло этот брак»51. Среди гостей нашлись те, кто настаивал на казни Саффолка. Общественные настроения отразились в подписи к одной из копий со свадебного портрета Марии и Саффолка52. Придворный шут шепчет герцогу:
Парчой золотой не пренебрегай,
Пусть по чину тебе ткань с ворсом простая;
Ткань с ворсом тебя не продаст с головой,
Хоть сочтешься ты с золотою парчой.
Уолси, спасший Саффолка, превратил его из соперника в человека, ищущего покровительства; герцогу пришлось научиться сотрудничать с кардиналом и относиться к нему более дружелюбно. Однако теперь Саффолк стал зятем короля и пользовался «большим почетом и уважением», «он был вторым после Уолси человеком в Тайном совете его величества, где появлялся редко, разве что в тех случаях, когда обсуждались важные вопросы»53. Саффолк часто был занят делами в других местах – к примеру, отстаивал интересы короля в Восточной Англии, что, разумеется, было весьма на руку Уолси.
Король из любви к сестре и своему другу милостиво сократил размер назначенного им штрафа, однако необходимость выплачивать его по-прежнему лежала на них бременем, хотя и не таким тяжелым, как утверждают многие современные писатели. С 1515 года Саффолк имел возможность тратить «большие суммы» на строительство, починку и расширение своих домов54. Он возвел Саффолк-плейс – прекрасное кирпичное здание в своем наследственном поместье, располагавшемся в Лондоне, на берегу Темзы (сейчас в этом месте проходит Саутуарк-Хай-стрит) и переделал в античном духе свое загородное имение Уэсторп-холл в Саффолке, где Мария проводила бóльшую часть времени в окружении пятидесяти слуг