31.
Пейс остался королевским секретарем, одновременно работая на Уолси. Генриху он очень нравился, а потому сразу был назначен «на третье место в Тайном совете»32. В 1519 году Пейс, друживший с Эразмом и Мором, сменил Колта в качестве настоятеля собора Святого Павла; три года спустя в Венеции вышел его латинский перевод «Моралий» Плутарха, пользовавшийся огромным спросом. Тем не менее Пейсу не хватало времени на ученые занятия, поскольку он сидел над королевской корреспонденцией или выполнял дипломатические поручения за границей. Пейс был прекрасным человеком, обладал удивительным остроумием и недюжинным интеллектом, всецело отдавался работе. Генрих доверял ему как «самому себе». Говорили, что, если бы надежды Уолси на избрание папой сбылись, Пейс занял бы его место33.
Из Гринвича Генрих поехал в Элтем, оттуда – в Фарнем, Рединг и Уолингфорд. В марте 1518 года он вместе с Саффолками пребывал в Абингдоне, где начал немного успокаиваться, так как «никто не приходил к нему с сообщениями о чьей-либо смерти, а прежде это случалось каждый день»34. Однако Уолси посоветовал Генриху ограничить число людей, которые будут присутствовать при дворе на Пасху, не только из-за чумы, но и потому, что до него из-за границы дошли слухи: некие дворяне строят заговор против короля. Пейс написал Уолси: «Его Высочество передает вашей милости искреннюю благодарность за ваши послания, касающиеся важных персон, и вследствие этого хорошо понимает и с любовью принимает особое внимание, какое ваша милость проявляет к благополучию его милости»35.
Генрих прислушался к словам кардинала и велел своим советникам удалиться. В нем пробудилась всегдашняя подозрительность, и, возможно, именно в это время он написал недатированное письмо, в котором наставительно рекомендовал кардиналу «пристально следить за герцогом Саффолком, герцогом Бекингемом, милордом Нортумберлендом, милордом Дерби, милордом Уилтширом и другими лицами, которых вы считаете подозрительными». Письмо предназначалось «исключительно и только вам и мне»36. Никаких подробностей о предполагаемом заговоре нет, неясна и причина сомнений Генриха в преданности Саффолка. У Нортумберленда незадолго до того возникли проблемы, так как он держал при себе слишком много ливрейных слуг, и, как все знали, Бекингем выражал открытое недовольство тем, что его обошел Уолси; но остальные, судя по всему, не провинились ничем. Тем не менее Уолси не ослаблял бдительности.
Генрих стремился вернуться в Лондон, однако Екатерина предостерегала его от этого37. Поэтому после празднования Дня святого Георгия поредевший двор перебрался во дворец Вудсток, в восьми милях от Оксфорда. Этот большой каменный дом, украшенный геральдическими эмблемами, с начала XII века был любимой резиденцией английских королей. Генрих VII потратил изрядную сумму на работы в Вудстоке, а Генрих VIII, которого привлекали великолепные охотничьи угодья в округе замка, отремонтировал его и несколько раз останавливался там во время объездов страны. В этом доме помещались все придворные, а король со своим выездным двором имел возможность уединяться в расположенных неподалеку Лэнгли или Юэлме38.
Однако вскоре появились сообщения о случаях чумы в окрестностях Вудстока. Король с королевой спешно удалились в Юэлм, к Саффолкам, а оттуда перебрались в приорат Беркшир, после чего отправились на юг – в Гринвич, Ричмонд и Эшер.
В августе Генрих гостил у Бекингема в Пенсхерст-плейсе, затем поехал охотиться и останавливался вместе со своим выездным двором в домах знати. Вернувшись к королеве в Вудсток, он получил радостное известие о ее беременности: «Королева встретила его милость у дверей его покоев, в качестве приветствия показала ему свой живот, слегка округлившийся, и заявила во всеуслышание, что у нее скоро родится ребенок»39. Надежды на обретение наследника ожили, чума наконец отступила, король посчитал, что опасность миновала и пришла пора вновь собрать двор в Лондоне.
25«Мать сына короля»
В мае 1518 года Уолси был назначен папским легатом и получил беспримерную власть над Церковью Англии – больше, чем у архиепископа Кентерберийского, выше которого он теперь стоял. Отныне перед Уолси несли два креста, и про него начали говорить, что это «самый горделивый прелат, когда-либо живший на свете»1. Казалось, мечты кардинала взойти на папский престол вот-вот станут реальностью, но для достижения своей цели он по-прежнему нуждался в поддержке короля Франции и императора. Чтобы заручиться их содействием, Уолси решил активно вмешиваться в международные дела. Как говорили, ничто не вызвало бы у него бóльшую радость, чем «призыв стать третейским судьей христианского мира»2.
В 1518 году Уолси от имени Генриха VIII вел переговоры о заключении Договора о всеобъемлющем и вечном мире между Англией, Францией и Святым престолом, по условиям которого Максимилиан и Карл Кастильский обязывались не нарушать в одностороннем порядке мир в Европе. Чтобы скрепить договор с Францией, принцессу Марию решили обручить с дофином Франциском, наследником Франциска I, а Генрих и Франциск договорились встретиться в следующем году. Генрих поставил себе в заслугу заключение этого амбициозного союза, хотя переговоры в основном вел Уолси, а «сам король едва ли знал о положении дел»3. Однако Генрих отметил «свое» достижение серией пышных торжеств в Лондоне, которые обошлись ему в 9600 (2 880 000) фунтов стерлингов.
Французское посольство во главе с Гийомом Гуффье де Бонниве, адмиралом Франции, состоявшее из восьмидесяти модно одетых аристократов со свитами, прибыло в Англию 25 сентября. Во время аудиенции у короля гостям показали двухлетнюю принцессу Марию. Увидев Диониссио Меммо, девочка закричала: «Священник! Священник!», желая, чтобы он поиграл для нее. Король подхватил дочку на руки, а Меммо послушно исполнил просьбу, к великой радости маленькой принцессы4.
Третьего октября в соборе Святого Павла собрались члены королевской семьи, дворяне и сановники. Король с послами подошел к главному алтарю, где все подписали Лондонский трактат и поклялись исполнять его условия. Уолси отслужил торжественную мессу, «великолепие которой невозможно [было] описать»5, а Ричард Пейс произнес «прекрасную и достаточно длинную речь» на латыни, восхваляя своего государя, который сидел перед ним на троне, обтянутом золотой парчой.
После этого король устроил для своих новых союзников обед в епископском дворце, а вечером Уолси дал во дворце Йорк-плейс «роскошный ужин, каких доселе не давал никто, даже Клеопатра или Калигула»6. По окончании пира Генрих и его сестра Мария ввели в зал двадцать четыре танцора в масках; среди них были Саффолк, Невилл, Брайан, Кэрью, Гилдфорд, всеобщий любимец Генри Норрис, недавно появившийся при дворе, и любовница короля Элизабет Блаунт7: это был последний отмеченный в источниках случай, когда она появлялась на публике с Генрихом, хотя в то время у них наверняка были интимные отношения. После представления с масками на столы водрузили большие чаши, до краев полные золотых монет, и положили игральные кости, чтобы вся компания могла развлечься крупной игрой. «После этого снова завели танцы, и они продолжались до полуночи»8.
Через два дня в главном покое королевы в Гринвиче принцессу Марию обручили с дофином. На церемонии присутствовали король с королевой, кардинал Уолси, кардинал Лоренцо Кампеджо, представлявший папу, послы, придворные лорды и леди; все, по словам Джустиниана, были «в таких роскошных нарядах, каких я никогда не видел ни здесь, ни где-либо еще»9. Принцессу Марию одели в платье из золотой парчи и черный, украшенный драгоценными камнями капор. Адмирал Бонниве заменял будущего жениха. Уолси поднял Марию и надел на ее крошечный палец перстень с большим бриллиантом, который был ей слишком велик. Девочка спросила Бонниве: «Вы дофин Франции? Если да, я хочу вас поцеловать!» – и тем нарушила серьезность церемонии. После этого два кардинала благословили Марию и отслужили мессу «со всей возможной торжественностью»10. На последовавшем за этим банкете королю прислуживали три герцога – Норфолк, Саффолк и Бекингем (втайне порицавший союз с Францией), а также маркиз Дорсет11. Королева, отягощенная большим животом, рано удалилась к себе, но веселье длилось до двух часов пополуночи.
Седьмого октября, в честь мирного договора и помолвки, состоялся турнир в Гринвиче, за которым последовали грандиозный банкет и живая картина, изображавшая даму, дельфина и крылатого коня Пегаса; последний сообщал радостную весть христианскому миру. В тот вечер король был одет в длинную жесткую мантию из золотой парчи на горностаевой подкладке. Адмирал Бонниве восхитился ею; тогда Генрих великодушно сбросил ее с плеч и отдал ему12.
Через пару дней король взял гостивших у него послов на охоту в Ричмонд, после чего все отправились в Хэмптон-корт, к Уолси, устроившему поразительно экстравагантный банкет. Он не пожалел ни средств, ни трудов на то, чтобы французы «привезли в свою страну блестящий отчет, к чести короля и его страны»13. Повара кардинала занимались стряпней «день и ночь» и приготовили несметное количество блюд, которые были поданы участникам торжества в обстановке вызывавшего благоговейный трепет великолепия. Кроме того, гостям предоставили роскошные покои для сна. Французы, как свидетельствуют источники, были сражены и «словно вознеслись в рай небесный»14. Отправляясь домой со множеством подарков, они оставили при дворе Генриха четверых родовитых заложников в подтверждение добрых намерений своего государя.
В свите Бонниве было несколько «дышавших свежестью молодых кавалеров»15, придворных-фаворитов, которых Франциск I недавно наделил титулом «Gentilhommes de la Chambre» – «джентльмены Покоев». Во время торжеств они работали в парах с любимцами Генриха, исполнявшими те же должности в его Личных покоях, но не имевшими официальных титулов. Король, желавший устроить свой двор согласно «тому же образцу и порядку, что у французского короля»