25, и по одному наброску с герцога Саффолка26, принцессы Марии27, Карла V28, Генри Фицроя29, Джейн Сеймур30, принца Эдуарда31 и Екатерины Парр32. Есть мнение, что Хоренбоут создал портрет Маргарет Поул33 из так называемой мастерской отбрасываемых теней, а кроме того, еще тринадцать полноразмерных портретов из той же мастерской, исполненных менее искусно. Моделями для них послужили Генрих V, Эдуард VI, Генрих VIII, Джейн Сеймур и принц Эдуард. Утверждают также, что Хоренбоут написал портрет Уильяма Кэрью, мужа Мэри Болейн34.
О коллекции миниатюр Генриха VIII сохранилось мало сведений. Вероятно, он держал ее в потайных комнатах, как и его дочь Елизавета I. Король использовал миниатюры в целях дипломатии (одна сыграла роль, впрочем сильно преувеличенную, во время его ухаживаний за Анной Клевской) и дарил своим придворным в знак особой милости. Миниатюру, которую Генрих преподнес Джейн Сеймур, она носила на шее; вещица бросилась в глаза ее ревнивой госпоже Анне Болейн, и та в гневе сорвала украшение с соперницы.
В 1525 году на службу к Генриху поступил его самый знаменитый шут, Уилл Сомерс. Рассказывали, что этот тощий, сутулый, «с запавшими глазами» фигляр, родившийся в Шропшире, попался на глаза Ричарду Фермуру, торговцу из Кале, который привез его в Гринвич и представил королю. Генриха сразу покорил злой юмор Сомерса, и он предложил ему место при дворе. Между королем и шутом мгновенно установилось взаимопонимание, вскоре стали говорить, что «при всем дворе мало найдется людей, которых любят больше, чем этого дурака». Следующие двадцать лет Сомерс помыкал королем, забавляя его своей веселой болтовней35, и постоянно делил с Генрихом досуг.
Сомерс сделался необходимым. Он забавлял короля и придворных, разражавшихся взрывами хохота, когда его смешное лицо просовывалось сквозь щель в стенной завесе из арраса; порой он с обезьяной на плече семенил по комнате, вращая глазами. Дрессированная обезьяна проделывала трюки, Сомерс же сыпал шутками и сам безудержно смеялся над ними или безжалостно пародировал жертв своего язвительного остроумия. Говорят, однажды он появился в шлеме с бараньими рогами: этот шлем, подарок Максимилиана, надолго стал составной частью образа Генриха. При этом Сомерс никогда не стремился извлечь выгоду из своей дружбы с монархом, держался в тени, когда не развлекал публику, и не впускал никого в свою частную жизнь.
30«Следующий по положению после его величества»
Если бы Уилл Сомерс осмелился, он, вероятно, постарался бы раскрыть перед публикой комическую сторону происшествия, случившегося с королем в 1525 году. На самом деле ничего смешного в этом не было: Генрих в очередной раз едва не погиб. «Следуя за своим соколом» неподалеку от Хитчина, он пытался перескочить через канаву с помощью шеста, который треснул, и король полетел вниз головой в мутную воду. Крепко завязший в глине Генрих утонул бы, если бы не его лакей Эдмунд Моди, который прыгнул в воду и вытащил своего повелителя1. Этот случай – как, впрочем, и травма, полученная на турнирной площадке годом ранее, – мог стать причиной головных болей, от которых позже страдал Генрих. Но ближайшим его последствием стало осознание – более ясное, чем когда-либо, – того факта, что проблему с наследованием престола необходимо решить как можно скорее.
К тому моменту стало уже понятно, что королева не подарит ему сына. Разумеется, у Генриха был отпрыск мужского пола, незаконнорожденный Генрих Фицрой, и король стал серьезно задумываться о передаче ему трона. Рождение вне брака тогда являлось серьезным препятствием к престолонаследию, но при определенных обстоятельствах таких детей можно было признать законными. Прежде всего следовало предъявить народу мальчика – уже шестилетнего, жившего в Дарем-хаусе на Стрэнде – и понять, как к нему отнесутся.
Двадцать третьего апреля, на ежегодном собрании кавалеров ордена Подвязки, Фицроя приняли в него, а 7 июня в виндзорской церкви Святого Георгия торжественно посвятили в рыцари, причем он сидел с той же стороны, что и государь, во втором кресле от него. Королева, давно знавшая о существовании этого ребенка и как будто не питавшая личной неприязни к нему, наблюдала за церемонией из своей молельни над часовней Эдуарда IV. Восемнадцатого июня Генрих впервые с 1514 года произвел в пэры сразу нескольких человек. Его сын получил громкие титулы герцога Ричмонда и Сомерсета, а также графа Ноттингема. Герцогство Ричмонд принадлежало Генриху VII еще до его вступления на престол. Герцогом Сомерсета король ранее сделал своего младшего сына Эдмунда, умершего пятнадцатимесячным в 1500 году; до того титул принадлежал Бофортам. Носитель этих титулов не обязательно был наследником престола; тем не менее они подчеркивали высокий статус нового герцога и его королевское происхождение. Герб для Фицроя придумал сам Генрих.
В тот же день племянник короля Генри Брэндон стал графом Линкольном; Генри Куртене, граф Девон, – маркизом Эксетером; лорд Генри Клиффорд – графом Камберлендом2; Томас Меннерс, лорд Рус, – графом Ратлендом3, а сэр Томас Болейн, уже ставший одним из наиболее влиятельных советников короля, – лордом Рочфордом. Церемония пожалования сана происходила в приемном зале дворца Брайдуэлл. Король стоял под балдахином с гербами, при нем находились кардинал Уолси, герцоги Норфолк и Саффолк, а также графы Арундел и Оксфорд. В помещении, набитом придворными, стояла нестерпимая духота. Первым под звук фанфар в зал вошел Генрих Фицрой, вставший на колени перед отцом. На него надели сине-алую накидку, возложили церемониальную шапку и герцогский венец, а в руки дали меч; одновременно с этим зачитывался патент на владение титулом. Затем Фицрой занял место на помосте рядом с королем, получив первенство над всеми присутствовавшими в зале пэрами4.
Смысл послания был предельно ясен: «Теперь он [Фицрой] – следующий по положению после его величества, и король может с легкостью вознести его еще выше», – отметил венецианский посол5. Однако королева была сильно задета таким выдвижением юного Фицроя, видя в этом угрозу положению своей дочери, принцессы Марии6. Новоявленный лорд Рочфорд тоже не слишком обрадовался: сделавшись пэром, он был вынужден уступить должность лорда-казначея сэру Уильяму Фицуильяму без всякой финансовой компенсации – по вине Уолси, как считал он.
Генри Куртене, новый маркиз Эксетер, пользовался расположением короля. В то время его определили в Личные покои7, сделали смотрителем Виндзорского замка и главным управляющим герцогства Корнуолл. Богатый человек, имевший обширные владения на востоке страны, он жил на широкую ногу, пребывая по большей части в Хорсли (Суррей) и в своем лондонском доме под названием «Красная Роза». Его женой стала Гертруда Блаунт, дочь лорда Маунтжоя, гуманиста и камергера королевы. Гертруда, наполовину испанка, была одной из придворных дам Екатерины и много значила для нее.
Как и прежде, никто не мог сравниться по своему влиянию с Уолси. Однако его враги постепенно усиливались, и кардиналу приходилось считаться с их мнением. Король продолжал во многом полагаться на Уолси, но теперь, когда он стал взрослым человеком, его взгляды на жизнь изменились; вероятно, он начал с подозрением смотреть на богатство кардинала. В июне 1525 года Уолси сделал широкий и политически оправданный жест – подарил Генриху свой только что достроенный дворец Хэмптон-корт со всем его содержимым8, получив взамен дворец Ричмонд, далеко не такой большой и роскошный. Очевидно, король, увидев, что покои, которые Уолси устроил для него в Хэмптон-корте, превосходят своим великолепием все, что имелось в его собственных резиденциях, обронил несколько прозрачных намеков9. Тем не менее кардинал сохранил за собой право при необходимости использовать дворец, особенно для официальных приемов.
В то время Уолси переключился на другие дела. Он заказал у итальянского скульптора Бенедетто ди Ровеццано впечатляющую гробницу для себя самого. Ее предполагалось поставить в небольшой часовне, построенной восточнее церкви Святого Георгия в Виндзоре Генрихом VII для упокоения останков Генриха VI (канонизации которого он добивался)10. Однако Генриха VI так и не причислили к лику святых, а гробница Генриха VIII, которую собирались соорудить на ее месте, не была завершена. В 1524 году Генрих предоставил пустующую часовню кардиналу для устройства усыпальницы, которая соответствовала бы его статусу и отражала его величие.
В 1525 году колледж Кардинала, основанный Уолси в Оксфорде, принял первых студентов. Он разместился в прекрасных зданиях, возведенных работавшими на короля искусными каменщиками. Уолси выделил средства на его содержание из доходов упраздненных монастырей. Во главе хора колледжа встал выдающийся музыкант и композитор Джон Тавернер, чьи услуги Уолси ценил так высоко, что, когда в 1528 году его обвинили в ереси, он избежал наказания. Королева тоже проявляла интерес к новому учебному заведению: в январе доктор Лонгленд подробно рассказал ей о целях его создания, пояснив, что колледж «будет привлекать студентов со всей Англии, а студенты и руководители станут неустанно молиться о ее благополучии»11.
Однако Екатерина не испытывала к Уолси дружеских чувств, и он знал об этом. Королева считала его виновником возвышения Фицроя. В июне 1525 года кардинальские соглядатаи при дворе королевы сообщили ему, что три испанки из окружения Екатерины побуждают ее выразить возмущение в связи с недавним присвоением мальчику высоких титулов. Кардинал немедленно удалил женщин от двора, а когда королева попросила Генриха вернуть их, тот отказался. Екатерина, «обязанная подчиняться и проявлять терпение»12, была уязвлена этим и с горечью осознала, что оказалась в изоляции. Ей было уже почти сорок лет, она не отличалась крепким здоровьем, утратила доверие к своим слугам и понимала, что ее желания больше ничего не значат для супруга.