И без того тяжелую ситуацию усугубил император, пренебрегший ее дочерью. Ему предложили в жены прекрасную Изабеллу Португальскую, за которой давали миллион фунтов стерлингов, и Карл решил не ждать, пока Мария повзрослеет. Естественно, Генрих сразу охладел к своему бывшему союзнику. Теперь мечты Екатерины о браке Марии с испанцем едва ли могли сбыться.
Дитя, невольно доставившее неприятности королеве, вскоре убрали с ее глаз. Летом 1515 года произошла самая страшная за последние десять лет вспышка бубонной чумы. В Лондоне умирало по пятьдесят человек в день, и король, как обычно, стал искать убежища в более безопасных местах. В июле юный герцог Ричмонд, ранее в том же месяце ставший лордом – верховным адмиралом, генеральным стражем северных марок и лордом-наместником Англии, обязанным руководить всеми военными операциями к северу от Трента (последние две должности до вступления на престол занимал его отец), был отправлен на север, в Йоркшир, где для него создали почти королевский двор в замке Шериф-Хаттон13. Помимо замка, Ричмонд получил еще восемьдесят имений, разбросанных по всей Англии, ежегодный доход от которых составлял 4000 (1 200 000) фунтов стерлингов14. Шериф-Хаттон являлся резиденцией бабки Ричмонда, Елизаветы Йоркской, до ее замужества с Генрихом VII. Молодого герцога разместили в крыле с роскошными жилыми покоями. Часовню в замке обустроили на средства Уолси, крестного отца Ричмонда15.
Двор принца состоял из 245 служителей, которые носили желто-синие ливреи; на его содержание король отпускал по 3200 (960 000) фунтов стерлингов в год. Возглавлял двор Томас Магнус, архидиакон Восточного Рединга, ранее – английский посланник в Шотландии. Главным конюшим у Ричмонда служил сэр Эдвард Сеймур16. Этот юный джентльмен происходил из старинного уилтширского рода. Его отец, Джон Сеймур, – «умный, обходительный человек»17 и один из любимых придворных короля – был рядом с Генрихом во Франции в 1513 году и на Поле золотой парчи в 1520-м. Сеймур также присутствовал в Кентербери во время визита императора (1522). Его супруга Маргарет Уэнтворт, которой посвятил стихотворение Джон Скелтон, состояла в родстве с Эдуардом III. Один из десяти детей Сеймуров, Эдвард был пажом у Марии Тюдор в бытность ее королевой Франции, а потом перешел на службу к Уолси. Эдвард оказался храбрым и умелым воином и был посвящен в рыцари Саффолком во время французской кампании 1523 года, а на следующий год стал эсквайром тела короля. Таким образом, он обладал всеми качествами, необходимыми для службы юному герцогу.
Короли часто возвышали своих незаконнорожденных отпрысков, но этого мальчика явно готовили к тому, чтобы занять престол. Его растили и воспитывали «очень хорошо, как сына короля» и содержали «в почете, как принца»18. Он руководил своим двором, сидя в обтянутом золотой парчой роскошном кресле, под гербовым балдахином, и к нему обращались как к королевской особе. Находясь в Йоркшире, Фицрой номинально возглавлял бывший Совет Севера, переименованный в Совет герцога Ричмонда, хотя фактически дела вел Томас Магнус. Кроме того, Генрих подумывал женить Ричмонда на португальской принцессе.
Юный герцог также должен был получить образование, достойное принца крови. Его наставником назначили Ричарда Кроука, выдающегося ученого-классика из Колледжа Святого Иоанна в Кембридже, который когда-то давал уроки греческого языка Генриху VIII. Король хотел, чтобы мальчик усвоил Новое учение.
Генрих лелеял сына, «как собственную душу», называл его своим «мирским сокровищем»19. Судя по всему, мальчик, в свою очередь, любил и почитал отца. Они регулярно переписывались. Генрих присылал сыну подарки, в том числе лютню: у Ричмонда, как у всех Тюдоров, обнаружились способности к музыке. Юный герцог также обменивался письмами с Уолси. В одном из его посланий говорится: «Я написал его королевскому высочеству, смиренно прося о доспехах, чтобы упражняться с оружием». Письмо, подписанное «Гарри Ричмонд», вероятно, было отправлено в надежде, что крестный замолвит за него словечко. Обращаясь к королю «Мой самый грозный и властный государь», Ричмонд в своем послании намекал, что Юлий Цезарь улыбнулся бы в ответ на просьбу о доспехах, и заверял отца: «Я употребляю все свои усилия, разум и занятия для усердного изучения всех наук и получения образования», а в конце письма, как обычно, просил благословения20. Получил ли мальчик вожделенные доспехи, неизвестно, но, скорее всего, его желание было исполнено.
Королева выражала недовольство тем, сколько всего получает сын Генриха, и королю оставалось лишь сделать то же самое для дочери. Для Екатерины это обернулось и радостью, и огорчением – Марию удалили от нее в августе 1525 года, отправив в замок Ладлоу, расположенный в Валлийской марке[51], и отдав на попечение леди Солсбери, которая вернула себе расположение короля и вновь сделалась наставницей принцессы. Девочку сопровождали 304 члена ее двора, многие из которых носили ливреи21 геральдических цветов принцессы – синего и зеленого. Среди них был и учитель Марии, доктор Фетерстон.
Екатерина очень скучала по дочери, но в письмах подчеркивала, что все это к лучшему: «Что касается обучения письму на латыни, я рада, что вы перешли от меня к господину Фетерстону, так как это пойдет вам на пользу: у него вы научитесь правильно писать»22.
Как и Ричмонд, Мария должна была овладеть искусством управления и номинально председательствовала в Совете по пограничным вопросам, как делали до нее два принца Уэльских: Эдуард V и Артур Тюдор. Леди Солсбери следила за тем, чтобы указания королевы о воспитании дочери соблюдались буквально: принцессе полагалось много времени проводить на воздухе, «умеренно заниматься упражнениями», получать хорошую, здоровую пищу, которую следовало «подавать, сопровождая приличным, радостным и веселым общением», а все, что ее окружало, должно было быть «приятным, чистым и благотворным». Помимо уроков, выделялось время для занятий музыкой и танцами23. Когда принцесса болела, за ней присматривал новый врач, доктор Уильям Баттс. Этот сорокалетний джентльмен из Норфолка, выдающийся ученый-гуманист, учился в Кембридже, в 1518 году получил квалификацию врача, а в 1524-м был назначен директором приюта Пресвятой Девы Марии в Кембридже. Баттс, носивший такую же ливрею, как все служители двора Марии, имел под своим началом двух помощников и аптекаря24. Жена доктора, Маргарет Бэкон, также являлась членом двора принцессы25.
В замке Ладлоу, официальной резиденции Совета марки, Мария бывала редко. Основной ее резиденцией стал Тикенхил. Из этого особняка, стоявшего на холме, открывался вид на соседний Бьюдли; именно там мать Марии жила с принцем Артуром в течение нескольких месяцев, вплоть до его кончины в 1502 году. В 1473–1474 годах дом, построенный в XIII веке, подновил и расширил Эдуард IV, предназначая его для своего сына, будущего Эдуарда V; в 1490 году, при Генрихе VII, он стал еще больше по размерам. К приезду Марии Тикенхил отремонтировали. Это было фахверковое здание с кирпичными дымоходами, массивными дубовыми балками и большим залом26.
Примерно в то же время король приобрел еще один дом, впоследствии ставший одной из любимых резиденций Марии. Поместье XV века Хансдон в Хертфордшире было куплено у герцога Норфолка в качестве убежища от чумы, из-за «целительного воздуха» этих мест27. В течение следующих девяти лет Генрих потратил 2900 (870 000) фунтов стерлингов на работы в нем: дом окружили рвом, внутри создали королевские покои – стекла с геральдическими эмблемами изготовил Галион Хоне, – а снаружи здание частично облицевали кирпичом28. Вид Хансдона в 1546 году можно видеть на заднем плане портрета будущего Эдуарда VI, который сейчас находится в Виндзоре29.
31«Установление доброго порядка»
В Лондоне продолжала свирепствовать чума, поэтому в конце 1525 года Генрих не стал праздновать Йолетиды, а провел «тихое Рождество» (как его стали называть впоследствии) в Элтеме – спокойно и боязливо – вместе с немногочисленной свитой; «никому не дозволялось приезжать туда, кроме названных поименно»1. Тем временем в Ричмонде Уолси, запасшийся апельсинами, которые будто бы ограждали от заразы, «держал двор открытым для лордов, леди и всех прочих, кто бы ни пришел, и устраивал театральные постановки и маскарады в истинно королевской манере»2. Мария оставалась в Ладлоу, далеко от зараженной болезнью территории.
Угроза чумы не отступала до лета 1526 года. Болезнь унесла жизни по меньшей мере двух приближенных Генриха. После Рождества Уолси присоединился к королю в Элтеме, где они вместе сочинили знаменитые Элтемские постановления – «Объяснения по пунктам, составленные его высочеством королем по рекомендациям Совета для установления доброго порядка и исправления различных ошибок и злоупотреблений в его достойнейших службах Придворного хозяйства и Покоев»3. Целями были реформирование королевского двора, экономия денег и устранение расточительства. Еще в 1519 году, после изгнания фаворитов, Генрих – вероятно, вознамерившийся и дальше вести себя похвально – сообщил Уолси о своем желании, чтобы двор «без дальнейшего промедления был приведен в приличествующий ему, основательный и выгодный порядок»4. Но эта идея короля, как и многие другие, не воплотилась в жизнь. Однако теперь, накануне очевидного финансового кризиса, вызванного разорительной войной с Францией, королю и кардиналу не оставалось выбора – приходилось идти на радикальные изменения.
Те, в чьих услугах не нуждались, были уволены с выплатой содержания, а различные прихлебатели немедленно изгнаны. Число йоменов стражи сократили до одной сотни, часть их обязанностей возложили на джентльменов-пенсионеров, которые с тех пор стали носить церемониальные боевые топоры; усилили контроль над тратами на съестное и другие припасы, ввели новые правила, касавшиеся отсутствия на службе и вообще дисциплины. Отныне все члены двора назначались согласно их заслугам, и те, кто отличался на своем поприще, получали новые карьерные возможности.