Согласно Элтемским постановлениям, Личные покои становились полноправным подразделением двора и преобразовывались. Проводя эти реформы, Генрих всецело следовал советам Уолси. Ранее король проявлял невероятную сговорчивость и щедрость, подыскивая придворные должности для своих фаворитов и их выдвиженцев; все они привозили с собой слуг. Кардинал воспользовался шансом и свел к минимуму опасность для себя со стороны единственного центра силы при дворе, на который он имел мало влияния. Число служителей Личных покоев сократилось, якобы ради экономии: джентльменов Покоев осталось шесть (вместо двенадцати), лакеев – шесть (вместо сорока пяти), а грумов Покоев – четыре (вместо пятнадцати). «Увы, сколько было печали и горьких сетований, когда всем этим людям пришлось покинуть двор», – отмечал Холл.
Кардинал также постарался обуздать амбиции служителей Личных покоев, повелев им нести службу «скромно, почтительно, тайно и смиренно, не оказывая давления на короля, не стараясь возвыситься посредством выполнения заданий, полученных от короля, или же посредством тяжб и не вмешиваясь в любые другие дела, какими бы они ни были»5. К великой досаде Уолси, эти распоряжения почти не выполнялись.
Разумеется, первыми были изгнаны враги Уолси, в том числе грум стула сэр Уильям Комптон, сэр Фрэнсис Брайан, сэр Николас Кэрью, лорд Рочфорд и Джордж Болейн6. Смещенные со своих должностей придворные, естественно, кипели от недовольства, многие решительно намеревались вернуть утраченные позиции. Тем не менее король позволил убедить себя в том, что их удаление пойдет на пользу, хотя и настоял на оставлении при дворе – без жалованья – своего кузена Эксетера, главного «аристократа Личных покоев» и недруга кардинала. Дабы уравновесить влияние Эксетера, Уолси сделал служителем Покоев своего сторонника сэра Джона Расселла, честолюбивого придворного, воина и дипломата, который поступил на придворную службу в 1506 году в качестве джентльмена-ашера Генриха VII. Генрих VIII посвятил его в рыцари во время французской кампании 1513 года и после этого несколько раз отправлял с посольствами во Францию и в Италию. В 1522 году Расселл потерял глаз в битве при Морле. Примерно в то же время, когда его назначили в Личные покои, он женился и получил загородное имение – дом постройки XV века в Бекингемшире, известный под названием Ченис.
Комптона в должности грума стула и хранителя личного кошелька сменил человек, на беспристрастность которого кардинал мог положиться, – обаятельный и учтивый Генри Норрис, который, по его собственному признанию, «очень полюбился королю»7 и прекрасно подходил для придворных должностей, сопряженных с особо щекотливыми поручениями.
«По желанию его милости» внутренние покои короля следовало «держать закрытыми, без существенных починок». Отныне и впредь в них не мог «надеяться, пытаться [войти] или быть допущенным» никто, «кроме тех, кого время от времени будет призывать лично его милость». Помимо этого, были изданы строгие распоряжения, призванные уменьшить фамильярность при общении с королем и в его присутствии, а также обеспечить добропорядочное и благоразумное поведение личных слуг государя, на которых возлагалась обязанность обеспечивать ему «покой, отдых и комфорт, а кроме того, следить за сохранением его здоровья»8. Короля всегда должны были сопровождать пятнадцать служителей Личных покоев: Эксетер, грум стула; пять других джентльменов – сэр Уильям Тейлор, сэр Томас Чейни, сэр Энтони Браун, сэр Джон Расселл и Уильям Кэрью; два джентльмена-ашера – Роджер Ратклифф и Энтони Найвет; четыре грума – Уильям и Уриан Бреретоны, Уолтер Уэлч и Джон Кэрью; парикмахер Пени; паж, четырнадцатилетний Фрэнсис Уэстон, сын сэра Ричарда Уэстона из Саттон-плейса9.
Постановления учитывали тот факт, что Тайный совет все чаще собирался при дворе, и гласили, что короля должны всегда сопровождать десять советников; среди них были Джон Клерк, епископ Бата и Уэллса, сэр Томас Мор и руководитель Королевской капеллы. Как минимум двоим полагалось «присутствовать каждый день до полудня, [являясь] самое позднее к десяти часам утра, а после полудня, к двум часам, – в столовую короля или в другое место, которое будет выбрано для заседания Совета»10.
Постоянно находиться при короле следовало и доктору Уильяму Найту, недавно сменившему Ричарда Пейса в должности королевского секретаря. Протеже Уолси, Найт получил образование в Оксфорде, был рукоположен в сан и в 1515 году сделался одним из священников короля. Он не раз исполнял дипломатические поручения и доказал свои деловые способности. Позже король назначил его епископом Бата и Уэллса.
Карьера несчастного Ричарда Пейса приближалась к трагическому финалу. Убежденный, что Пейс работает против него, Уолси добился того, что его сместили с должности секретаря и отправили в Испанию с трудной дипломатической миссией. В 1527 году, по-прежнему сомневаясь в лояльности Пейса, Уолси засадил его в Тауэр. Это стало слишком тяжелым испытанием для чувствительного Пейса. После освобождения в 1530 году он навсегда ушел из публичной жизни, будучи совершенно сломленным.
Претворение в жизнь Элтемских постановлений повлекло за собой изменения в составе группы главных служителей двора. Вместо пожилого и больного графа Вустера, скончавшегося в апреле того же года, лордом-камергером сделался Уильям Сэндис, давно пользовавшийся расположением короля; в 1523 году он стал лордом Сэндисом из Вайна. Выполнять свои обязанности ему помогал новый казначей двора, сэр Уильям Фицуильям, способный флотоводец и дипломат, которого в том же году произвели в кавалеры ордена Подвязки. Одновременно Уолси уволил за самовольное отбытие в отпуск придворного кассира Джона Шерли, заменив его сэром Эдмундом Пекхэмом.
Нет сомнений в том, что Элтемские постановления достигли многих целей, ради которых создавались, несмотря на широко распространенное мнение, что они были «больше рассчитаны на извлечение выгоды, чем на наведение порядка»11, однако остается неясным, насколько строго их соблюдали. Кое-какие пункты явно игнорировались, о чем свидетельствуют королевские воззвания. Численность служителей Личных покоев начала увеличиваться с 1530 года: в общей сложности там подвизались девять джентльменов и двадцать должностных лиц (их число к 1532 году возросло до одиннадцати и двадцати четырех соответственно и продолжало расти все последующие годы)12. Двор оставался огромным и хаотичным образованием, на которое оказывали серьезное влияние борьба партий и существенные изменения в политике; через тринадцать лет возникла необходимость в очередных реформах. Все это говорит о том, что для искоренения расточительства и всевозможных злоупотреблений удалось сделать очень немного, так как средств для реализации постановлений на практике было недостаточно.
32«Свежая, юная дева»
Во вторник на Масленой неделе 1526 года произошел неприятный случай: сэр Фрэнсис Брайан потерял глаз на турнире в Гринвиче и впоследствии всегда носил повязку1. Однако более значительным событием стало появление интригующего девиза «Declare je nos» – «Заявлять не смею», – вышитого на великолепном турнирном костюме Генриха VIII из золотой и серебряной парчи; выше надписи помещалось объятое пламенем сердце2. Такие проявления куртуазной любви не были чем-то необычным, но в данном случае казалось, что король и вправду страстно влюблен, может быть впервые в жизни.
Генрих увлекся Анной Болейн, младшей сестрой своей бывшей любовницы, в какой-то момент вернувшейся ко двору королевы. Когда и где началась эта любовная история, неизвестно, но она продолжалась несколько месяцев, прежде чем о ней стало известно широкой публике. Девиз короля на том турнире стал первым свидетельством разгоравшейся страсти. Из недатированного письма Генриха к Анне, отправленного, вероятно, в 1527 году, становится ясно, что король был «пронзен стрелой любви» более чем за год до того. О бурном развитии любовной связи говорят также счета короля за весну 1526 года, когда Генрих заказал у своего ювелира четыре золотые броши: одну – с Венерой и Купидоном, другую – с женщиной, держащей в руке сердце, третью – с мужчиной, лежащим на коленях у дамы, и четвертую – с дамой, держащей корону3. Символика выглядела вполне красноречивой.
Прежние любовницы короля, очевидно, уступали его непреодолимому обаянию с бесстыдной поспешностью, но Анна Болейн повела себя иначе. Скорее из честолюбия, чем из добродетели, она отказалась стать любовницей короля и даже его общепризнанной возлюбленной в куртуазном смысле, чем до предела разожгла пыл Генриха. Великий король, каким он мнил себя, оказался в пикантном, даже унизительном положении, и распаленное воображение еще сильнее подстегивало его страсть.
Как обычно, Генрих проявлял крайнюю осторожность. Он наверняка был знаком с Анной до начала их романа и, вероятно, сблизился с ней, когда охладел к ее сестре. Скорее всего, он посещал Анну в замке Хивер, останавливаясь в соседнем Пенсхерсте. Вполне возможно, что ее возвращение ко двору королевы произошло по его инициативе. Имеются ясные указания на то, что отец Анны, лорд Рочфорд, чье честолюбие почти не сдерживали моральные ограничения, поощрял эту связь: он явно выиграл от связи короля со своей старшей дочерью, а потому вполне мог считать, что уступчивость младшей позволит ему возвратить утраченные придворные должности. Однако Анна не желала, чтобы король воспользовался ею, а потом бросил ее и выдал замуж, как происходило с его прежними любовницами.
Насколько можно судить, многие не понимали, что Генрих нашел в Анне. Один из домашних священников лорда Рочфорда полагал, что она не так красива, как ее сестра или Элизабет Блаунт. Венецианец, видевший младшую Болейн в 1532 году, писал: «Мадам Анну не назовешь одной из красивейших женщин в мире; фигура у нее так себе, лицо смуглое, шея длинная, рот широкий, грудь невысокая, и на самом деле в этой даме нет ничего, кроме интереса к ней короля да еще глаз – черных и прекрасных, которые производят сильное воздействие»