12.
Однако во вторник на Масленой неделе Генрих был охвачен гневом. Из Шотландии пришли новости о том, что после яростных споров брак его сестры Маргариты с графом Ангусом аннулировали – на том основании, что в момент его заключения Ангус уже был помолвлен с другой женщиной. Так как Маргарита ни о чем не догадывалась, их дочь, леди Маргарет Дуглас, признали законной. К тому времени, однако, она вступила в любовную связь со своим казначеем Генри Стюартом, лордом Метвеном (за которого вышла замуж в следующем году), и Генрих смотрел на это с неудовольствием. Он объявил аннулирование «позорным приговором Рима» и слал сестре возмущенные письма, в которых учил ее нравственности13.
К счастью для Маргариты, Генрих вскоре начал переговоры о новом союзе с Францией, который должен был стать поводом для торжеств, едва ли не самых значительных за все его правление. В конце февраля 1527 года из Парижа прибыло важное посольство для обсуждения «Договора о вечном мире», который должен был скрепить брак принцессы Марии с герцогом Орлеанским, вторым сыном Франциска I. Так как у Генриха не было сына, герцогу, как предполагалось, предстояло в будущем править Англией, являясь консортом Марии. С точки зрения Генриха, это не решало проблему наследования должным образом, но ничего лучше он придумать пока что не мог.
Переговоры завершились к концу апреля, и 4 мая послы явились в Гринвич. Король приказал выстроить там великолепный банкетный дом и дом для маскарадов, или театр, которые были возведены по бокам от галереи, тянувшейся вдоль турнирной площадки. Павильоны, созданные по образцу тех, что поставили в Париже в честь английского посольства, были самыми обычными постройками; в них установили сцены, повесили занавесы, поместили другие временные элементы, которые можно было менять по желанию. Каждое здание имело 110 футов в длину и 30 – в ширину. «Окна были под крышами и имели средники необычной формы. С одной стороны устроили возвышение для герольдов и менестрелей»14, богато украшенное резными королевскими гербами, бюстами в античном духе и картинами-обманками с изображениями мифических животных.
За организацию торжеств отвечал сэр Генри Гилдфорд, назначенный в 1526 году главным устроителем пиров, средства же поступали от сэра Генри Уайетта, казначея Покоев. Среди мастеров, работавших над павильонами, назовем Николауса Кратцера, который сделал эскиз сложных космографических росписей на потолке, и «мастера Ганса», почти наверняка Гольбейна, который выполнил роспись. Это был первый заказ, полученный им от короля – вероятно, благодаря содействию сэра Томаса Мора. Художнику платили 4 шиллинга (60 фунтов стерлингов) в день, сверх того – 4 фунта 10 шиллингов (1350 фунтов стерлингов) за одну большую картину и 660 фунтов за две триумфальные арки. В целом Гольбейн получил больше, чем любой другой художник, привлеченный к работе над проектом. Чтобы отметить это событие, он написал портреты сотрудничавших с ним Кратцера, Уайетта и Гилдфорда15.
Вместе с Гольбейном над созданием декоративного убранства павильонов, включая гротескный карниз, трудились Джованни да Майано, Джон Браун и Клемент Армстронг, который изготавливал формы. Одиннадцатого мая король лично явился посмотреть, как продвигается работа, и по этому случаю некоторые еще не законченные украшения временно установили на свои места.
Когда в субботу, 5 мая, прибыли французские и английские посланники, их провели по галерее, которая вела из апартаментов королевы в банкетный дом, увешанный гобеленами на сюжеты о царе Давиде. Деревянный потолок был обтянут красным клееным холстом, расшитым розами и гранатами. Зал освещали железные настенные подсвечники и канделябры в античном стиле. Центральное место занимали массивный семиярусный буфет длиной в тринадцать футов и другой, с девятью полками, где была выставлена великолепная золотая посуда, украшенная драгоценными камнями16. В дальнем конце располагалась созданная Гольбейном «античная» триумфальная арка, над которой висела огромная картина его же работы с изображением победы Генриха над французами при Теруане – довольно бестактное решение, учитывая обстоятельства17. Когда Генрих VIII указал на нее французским гостям, те слегка обиделись. Картина Гольбейна утрачена, но именно она, вероятно, послужила прототипом для большого количества анонимных изображений этой баталии, которые были заказаны в поздние годы правления Генриха и сейчас хранятся в Королевской коллекции.
Французским послам оказали «такой роскошный прием, какого доселе не видывали»18. Пятого мая, после мессы, король официально принял их в новом банкетном доме, где был подписан Гринвичский договор; Генрих поклялся соблюдать его условия. Вместе с королевой за этим наблюдала его сестра, герцогиня Саффолк. Оказалось, что это было ее последнее публичное появление при дворе.
На следующий день состоялся великолепный турнир, куда король прибыл в костюме из пурпурного флорентийского бархата, отороченного золотом19. Сам он не мог участвовать в поединках, так как повредил ногу, играя в теннис, и в тот день победителем стал его главный конюший, сэр Николас Кэрью. После этого Генрих принимал гостей в банкетном доме; во время роскошного обеда подали шестьдесят огромных посеребренных блюд с дорогими пряностями20. Затем последовало выступление Королевской капеллы в «маскарадном доме», где вдоль трех стен были установлены в несколько ярусов места для зрителей и стояла огромная арка просцениума, украшенная терракотовыми бюстами и статуями, – еще одна работа Гольбейна. Пол был устлан шелком, расшитым золотыми лилиями. Собравшиеся поражались гольбейновскому потолку с изображением «всей земли, окруженной морем, наподобие карты»21; под ним висела прозрачная ткань, расписанная золотыми знаками зодиака, сверкающими звездами, планетами и созвездиями. «Это была хитроумная затея, очень приятная для глаз», – восторгался Эдвард Холл.
За выступлением Капеллы последовали два представления с масками, срежиссированные Джоном Райтвайзом. В одном участвовали король и его дочь Мария, вернувшаяся ко двору в апреле и «украшенная всеми драгоценностями восьмой сферы»22. Пока маски танцевали, Генрих не удержался и снял с Марии головной убор. «Густые серебристые локоны» принцессы рассыпались по ее плечам, к удовольствию французских послов23, которые, как положено, выразили восхищение. После представления масок начались танцы, которые продолжались до рассвета. Повредивший ногу Генрих был в мягких тапочках из черного бархата, и всем мужчинам-придворным пришлось последовать его примеру, чтобы государь не чувствовал себя неловко на танцевальной площадке24.
Торжества длились несколько дней. Принцесса Мария, одетая, как римская богиня, в «золотую парчу с таким множеством драгоценных камней, что их великолепие и сияние затмевали свет»25, под благосклонными взглядами родителей, наблюдавших за ней с тронов, принимала участие в живой картине. Уолси поставил пьесу в честь нового союза, которую исполнила Королевская капелла26, и устроил пир для послов в Хэмптон-корте. Среди причудливых угощений было одно в виде шахмат; кардинал великодушно подарил его французскому гостю, который больше других восторгался этой выдумкой.
Празднования резко оборвались при получении ужасающей новости о разграблении Рима неуправляемым войском наемников, нанятых императором. Папа сбежал и попал в плен. Рассказы о совершенных жестокостях леденили кровь присутствующих.
Все были потрясены. Французские послы тихо уехали домой. Банкетный дом и театр по приказу короля ненадолго открыли для публики, валом повалившей туда, затем все украшения сняли и аккуратно убрали на хранение27. Впоследствии Генрих вновь использовал их время от времени, подбирая в соответствии с каждым конкретным случаем.
34«Noli me tangere[52], ведь Цезарева я»
В течение пяти лет обладавший чувствительной совестью король тревожился по поводу законности их с Екатериной брака. Генрих верил, что, будучи добрым сыном Церкви, он согрешил, вступив в союз с женой брата, и отсутствие у них наследника мужского пола – доказательство Господнего гнева. По словам Генриха, глава французского посольства Габриэль де Граммон, епископ Тарбра, высказывал сомнения относительно законнорожденности Марии, и хотя король сумел уверить француза, что папа Юлий дал разрешение на брак с Екатериной, сам он не был уверен в правомочности этого союза с точки зрения канонического права.
Генрих облегчил душу перед Уолси. Кардинал, предвидя, что вопрос о наследовании престола может решиться благодаря французскому браку, вместе с архиепископом Уорхэмом созвал церковный суд для разбора мучивших короля сомнений; тайное заседание состоялось в Вестминстере 17 мая. Тем временем Марию вместе с ее двором отправили в Хансдон. Генрих носился с идеей сделать своего сына Ричмонда королем Ирландии, чтобы тот стал более желанным женихом для Марии Португальской, племянницы Карла V. Подозревая, что это может стать прелюдией к объявлению мальчика наследником престола, королева открыто выразила свое неодобрение1.
Но это было ничто в сравнении с тем, что ждало ее впереди. Двадцать второго июня король пришел в покои Екатерины, прямо заявил ей, что они должны развестись, объяснил причину и сказал, что послал доверенного человека в Рим – просить у папы согласия на расторжение брака. Эти новости сильно опечалили королеву и побудили ее искать совета у испанского посла Мендосы, а также обратиться за помощью к своему племяннику Карлу V.
Так начался ошибочно называемый «разводом» cause célèbre – знаменитый судебный процесс, который получил известность как «Великое дело короля» и стал не только одним из наиболее бесславных судебных дел по расторжению брака за всю историю человечества, но и катализатором революционных изменений как при дворе, так и во всем королевстве. В течение следующих десяти лет Великое дело будет доминировать над всей внутренней и внешней политикой Англии и омрачать жизнь двора.