24, тоже приходившийся кузеном Анне и давно желавший вернуться на прежнее место. Вероятно, это произошло благодаря его кузине, сторонником которой он, разумеется, был изначально. Однако, несмотря на свои несомненные достоинства, Брайан, в отличие от Кэрью, не остепенился с годами: обладатель холодного ума, умелый дипломат и знатный вельможа, он продолжал вести себя как распутный повеса. Брайан получил большое влияние и пользовался благосклонностью короля, постоянно составляя ему компанию в личных покоях, выступая его напарником в азартных играх, катании шаров и теннисе.
Другим служителем Личных покоев, которого король высоко ценил, был юный паж Фрэнсис Уэстон, одаренный лютнист и превосходный атлет; Уайетт описывал его как «милейшего» человека. Генрих любил общество Уэстона и часто приказывал ему проводить ночь в королевской опочивальне25. Анне он тоже нравился; порой они играли в карты вчетвером – Анна, король, Брайан и Уэстон26.
Из Титтенхэнгера Генрих направился на север, в Эмптхилл, где воздух был более здоровым, и там начал жаловаться на головные боли, чем вызвал недолгую панику. Он по-прежнему чувствовал себя неважно, когда переехал в Графтон, но боли уже не мучили его. Перемещения, начавшиеся как бегство от чумы, превратились в поездку по стране, однако, заботясь о душе, король исправно посещал святилища и монастыри.
В середине лета потливая лихорадка начала утихать в Англии и быстро распространяться в Европе. По пути в Вудсток Генрих встретил гонца, который предупредил его, что один слуга герцога Саффолка, уехавший вперед для подготовки дворца к прибытию короля, несколько дней назад умер от потливой лихорадки. Король «не мог не удивиться» тому, что Саффолк не удосужился предупредить его раньше; теперь маршрут требовалось менять на ходу, к великой досаде короля27. В результате Генрих отправился на север и добрался до поместья Олд-Мур-холл в городе Саттон-Колдфилд, где стал гостем Джона Веси, епископа Эксетера. Охотясь в близлежащем парке Саттон-Чейз, король выследил редкого в тех краях кабана, но зверь яростно накинулся на него; Генриха спасла случайно оказавшаяся рядом местная девушка с луком и стрелами, которая застрелила животное.
В августе планы короля вновь изменились, так как рядом с Лондоном продолжали наблюдаться случаи чумы. Он переехал из Мора в Титтенхэнгер28. При каждом его перемещении вперед посылали людей для обследования домов, где собирался остановиться король29.
Примерно в это время к королю для вручения верительных грамот явился Жан дю Белле, епископ Байонны и первый посол Франции, направленный в Англию на постоянной основе. Вскоре по прибытии Белле заметил, что «мадемуазель Болейн вернулась ко двору», вновь в сопровождении матери. Визит Анны не продлился долго, но этого хватило, чтобы еще больше распалить страсть короля после многих недель разлуки. Генрих и Анна каждый день вместе ездили на охоту и часто приглашали с собой дю Белле, так как оба желали заручиться поддержкой французского монарха, а подобное приглашение служило знаком особой милости. «Мадам Анна» решила очаровать посла, делала ему щедрые подарки – охотничий костюм, шляпа, рог, прекрасный грейхаунд – и поясняла, что поступает так «по распоряжению короля», а Генрих нередко отзывал француза в сторонку и вел с ним конфиденциальные беседы. Судя по докладам посла, ему льстило такое внимание, но он не спешил делать вывод о любви английского суверена к Франции30. Французский король, как умный человек, понимал его с полуслова.
36«Вернись к своей жене!»
«Великое дело короля» поляризовало элиту и привело к ожесточенной борьбе за власть. К 1528 году при дворе, в Личных покоях и Тайном совете отчетливо обозначились три партии: приверженцы Уолси и сторонники короля, особенно сэр Джон Расселл; консервативно настроенные аристократы, среди них – Эксетер, Стаффорды, Невиллы, Поулы и герцогиня Норфолк, которые тайно поддерживали королеву, а также хотели лишить власти Уолси; партия Болейнов, вскоре ставшая самой влиятельной, которую возглавляли сама Анна, Рочфорд, Джордж Болейн и сэр Фрэнсис Брайан. Члены этой группировки, в которую входили также сэр Томас Чейни и его друг Джон Уоллоп, были твердо намерены лишить Уолси монополии на власть и пользовались каждой возможностью, чтобы настроить короля против него.
К партии Болейнов присоединились герцоги Норфолк и Саффолк, которые, не испытывая симпатий по отношению к Рочфорду и его родне, давно замышляли свержение кардинала и видели в возвышении Анны средство достижения своей цели1. У Норфолка имелись свои интересы, так как Анна была его племянницей и ее возвышение могло быть выгодным для Говардов. Сама Анна охотно содействовала всем начинаниям своих сторонников: Джордж Кавендиш утверждает, что она соглашалась выполнять любые их просьбы, так как имела «затаенное желание отомстить кардиналу», который разорвал ее отношения с лордом Генри Перси, в результате чего она попала в немилость. Враждебность Анны к Уолси, скорее всего, подпитывалась еще и обидой из-за лишения ее отца двух выгодных должностей.
Генри Норрис, грум стула и один из ближайших наперсников короля, был верным сторонником Болейнов, но не стремился к свержению кардинала. Сдержанный и рассудительный, он старался лавировать между противостоявшими друг другу группировками.
Королева пользовалась поддержкой нескольких церковников, в том числе Джона Фишера, епископа Рочестера; Ричарда Фокса, болезненного епископа Винчестера, который ясно обозначил свою позицию, но умер в том же 1528 году; наконец, своего отважного домашнего священника Томаса Эйбелла, в 1530 году написавшего запрещенный Генрихом трактат в поддержку Екатерины. Уильям Уорхэм, архиепископ Кентерберийский, также полагал, что брак короля законен, но пошел наперекор своим принципам, встав на сторону Генриха.
Еще одним человеком, глубоко разочаровавшим Екатерину, стал ее протеже Хуан Луис Вивес, поддержавший короля, как и многие другие гуманисты. Заметными исключениями были сэр Томас Мор и Джон Фишер. Когда Екатерина попросила Вивеса выступить в ее защиту на разбирательстве с участием папского легата, тот отказался и уехал из Англии в Брюгге2. Королева лишила его содержания.
Нет сомнений в том, что из-за возвышения Анны власть Уолси убавлялась. В августе 1528 года Жан дю Белле сообщал Франциску I, что Уолси больше не пользуется полным доверием короля и Генрих принимает решения, не поставив в известность кардинала3. Три месяца спустя Мендоса отмечал, что кардинала «уже не принимают при дворе так милостиво, как прежде»4.
В прошлом власть Уолси была столь велика, что он легко сводил на нет влияние партий, которые возникали в окружении короля и никогда не имели большого веса из-за всесилия кардинала. Но теперь настали другие времена: Уолси приходилось бороться за власть с другими. По мере ослабления могущества кардинала набирали силу Болейны, и враги Уолси готовились к расправе с ним. Чтобы умерить влияние Болейнов, Уолси внедрил в Личные покои своих ставленников, в том числе Томаса Хиниджа, находившегося в хороших отношениях с Анной Болейн, и своего бывшего секретаря, сэра Ричарда Пейджа, который вскоре переметнулся в стан Болейнов. Уолси старался задобрить и саму Анну, делая ей подарки, устраивая для нее всевозможные развлечения и усердно пытаясь добиться аннулирования брака короля, несмотря на уклончивость папы. Кардинал понимал, что, если Анна станет королевой-консортом, его падение будет неизбежным. Но у него не оставалось другого выбора, кроме как вести дело к расторжению союза Генриха с Екатериной. Отношения между Уолси и Анной внешне всегда были сердечными, но это никого не вводило в заблуждение.
Тем временем король, готовясь к прибытию легата, перечитал все труды признанных знатоков канонического и гражданского права, какие смог достать. В письме к Анне Болейн он заявил, что тратит по четыре часа каждый день, штудируя богословские сочинения, и в результате страдает «от болей в голове»5. Внезапно вспыхнувшая страсть к учению стала поводом для приобретения новых книг для Королевской библиотеки; кое-что охотно давали на время настоятели различных монастырей. Король даже отправил в Италию ученого-гуманиста Ричарда Кроука для приобретения книг, не имевшихся в Англии, или хотя бы для знакомства с ними, дав ему детальные указания насчет того, что нужно искать и переписывать6. Генрих убедил себя в своей правоте и был готов зайти на удивление далеко, лишь бы доказать ее.
Кардинал Кампеджо прибыл в Лондон в октябре 1528 года. Папа тайно велел ему добиться примирения короля с королевой, если же из этого ничего не выйдет – склонить Екатерину к принятию монашества, что позволило бы Генриху вступить в новый брак. Кампеджо быстро убедился в том, что последнее невозможно: королева ясно дала ему понять, что не чувствует в себе призвания к монашеской жизни, настаивая на том, что она – верная жена короля и ничто не заставит ее отречься от своих слов.
С кардиналом, державшимся противоположной точки зрения, Кампеджо, как говорил он сам, повезло не больше, «чем если бы я разговаривал с камнем». Более того, легат вскоре понял, что именно движет королем, и сообщил Клименту: «Он ничего не видит, думает только об Анне; не может пробыть без нее и часа. Он постоянно целует ее и обращается с нею так, словно она его супруга». Тем не менее Кампеджо был уверен, что они «не дошли до окончательного соединения».
В скором времени папский легат дал понять Генриху, что Климент готов предложить ему что угодно, кроме желанного расторжения брака, даже согласие на замужество принцессы Марии с ее сводным братом Генри Фицроем. Кампеджо настаивал, что данное папой Юлием разрешение было правильным, но король не желал признавать этого. Папский посланник понимал: «Если бы даже ангел спустился с небес, он не смог бы убедить его в обратном». Уолси, тоже обладавший полномочиями легата, а потому вынужденный вместе с Кампеджо добиваться решения вопроса, начал приходить в отчаяние, с тревогой сознавая, что не сможет манипулировать итальянским кардиналом.