Король не сильно помогал делу: вскоре после прибытия легата он поселил Анну в роскошном особняке Дарем-хаус на Стрэнде. Однако Анне новое жилище не понравилось, и она потребовала чего-нибудь более великолепного. Генрих временно отвел ей Саффолк-хаус в Саутуарке – лондонскую резиденцию герцога и герцогини Саффолк – и лично заплатил за отделку ее апартаментов, которые обставили с большой роскошью. Там Анна была окружена почетом, при ней находились статс-дамы, слуги, носившие ее шлейф, и священники. Придворные толпами спешили засвидетельствовать ей свое почтение, тогда как покои Екатерины, где некогда устраивались развлечения и происходили всевозможные встречи, опустели.
Несмотря на эту внешнюю популярность, Анна и ее родня никогда не пользовались любовью при дворе, где их втайне считали алчными гордецами; не любил ее и народ, поддерживавший королеву. Когда Анна отправлялась с королем на охоту, деревенские жители освистывали ее и улюлюкали ей вслед7, а однажды Генрих проезжал верхом рядом с Вудстоком, и один из его подданных крикнул ему: «Вернись к своей жене!»8
Анна не могла относиться спокойно к тому факту, что Генрих продолжал регулярно обедать с Екатериной и, по свидетельству Жана дю Белле, разделять с нею ложе9. По признанию самого короля, он не вступал с королевой в интимные отношения: вероятно, видимость нормальной супружеской жизни должна была произвести впечатление на легата. Напряжение, вызванное хлопотами об аннулировании брака, плохо отразилось на Екатерине: Кампеджо считал, что королеве около пятидесяти лет, хотя на самом деле ей было всего сорок три, тогда как у тридцатисемилетнего Генриха лучшие годы еще не остались позади.
В ноябре 1528 года супруги вместе пребывали во дворце Брайдуэлл. Прогуливаясь по галерее вдоль реки, Екатерина и Генрих слышали, как собравшаяся снаружи огромная толпа приветствует королеву10. Опасаясь утратить популярность, Генрих пригласил во дворец знатных лондонских горожан и заверил их, что затеял бракоразводный процесс только для того, чтобы успокоить свой разум, и, если бы ему снова пришлось выбирать себе супругу, он взял бы в жены Екатерину11.
Тем не менее в начале декабря, воспользовавшись временным отсутствием супруги, Генрих поселил Анну в Гринвиче, «в очень красивых покоях, которые устроил совсем рядом со своими. Ей каждый день оказывались такие почести, каких давно уже не видела королева»12. Некоторые были шокированы этим. Венецианский посол отзывался о нравственности короля в таких оскорбительных и «бесстыдных выражениях», что ему пришлось покинуть страну13. Но Анну это не тревожило. Она намеревалась возвыситься не только над Екатериной, но и над Уолси. Теперь придворные и другие просители искали покровительства у нее, а не у кардинала.
Во время рождественских торжеств обстановка при дворе была напряженной. Анна держала открытыми двери своих апартаментов, избегая участия в официальных пирах, «так как не хотела встречаться с королевой»14. Именно Екатерина возглавляла главные торжества, через силу заставляя себя выглядеть счастливой, но «ничто не доставляло ей радости, настолько был отягощен заботами ее разум»15. Король не обращал внимания на ее печаль; он развлекал обоих легатов турнирами, банкетами, представлениями масок и костюмированными балами, посвятил в рыцари сына Кампеджо, а 29 декабря, на празднике в День святого Томаса Кентерберийского, выглядел весьма величественным в золотом парчовом наряде на прекрасном рысьем меху. «Любой человек достойного поведения» мог прийти в главный холл, где было выставлено «огромное количество яств», и отведать их16.
Болейны недавно познакомились с Гольбейном, который примерно в 1528 году написал портреты нескольких членов их партии, в том числе сестры Рочфорда Анны и ее мужа сэра Джона Шелтона, а также сэра Джона Годсальве и его сына Джона, входивших в норфолкский кружок Рочфорда17.
Помимо этого, Гольбейн нарисовал буквицы для короткого трактата Николауса Кратцера под заглавием «Canones Horoptri», который был преподнесен Генриху в переплете из зеленого бархата на новый, 1529 год. В трактате говорилось о том, как следует пользоваться изобретением Кратцера – инструментом под названием «хороптрум» – для определения точного времени восхода и заката, а также для наблюдения за прохождением Солнца по зодиакальному кругу18. Нам известно, что Гольбейн вернулся в Базель к августу 1528 года, когда истек двухгодичный срок, на который его отпускали, но, возможно, он ненадолго приезжал в Англию на церемонию вручения трактата Кратцера. Доказать это невозможно, так как передвижения художника в течение следующих трех лет не задокументированы19.
В начале 1529 года легаты готовились к слушаниям по делу об аннулировании брака короля. Генрих предложил королеве, чтобы ее советником стал Уорхэм, но Екатерина не очень верила, что архиепископ может или хочет принять ее сторону в этом разбирательстве. Кроме того, Уорхэм, поддерживавший короля, не мог считаться беспристрастным судьей. Королева больше доверяла другому своему советнику – Джону Фишеру, епископу Рочестера, человеку весьма принципиальному.
На Пасху случился небольшой скандал: Анна решила благословлять «кольца от судорог», что могли делать только миропомазанники – король или королева. Шум вскоре утих, и двор переехал в Ричмонд, чтобы устроить там традиционный пир в честь ордена Подвязки по случаю Дня святого Георгия.
Тридцать первого мая в главном холле монастыря Черных братьев в Лондоне открылось заседание легатского суда. Уолси, приложивший все усилия к тому, чтобы король выиграл дело, был уверен в успехе. К этому моменту в обществе возник огромный интерес к процессу – не только из-за яростного столкновения мнений, но и потому, что до тех пор король и королева Англии ни разу не представали перед судом. Некоторое время казалось, что слушания не состоятся вовсе, так как королева, придя на заседание, не стала занимать предназначенный для нее трон: проигнорировав легатов, она сразу подошла к трону короля и там, упав на колени, обратилась к нему с волнующим призывом избавить ее от такого тяжкого испытания, как участие в суде. Екатерина заявила, что была ему верной супругой и, когда он женился на ней, оставалась девственницей, «к которой не прикасался мужчина. А правда это или нет, в том я полагаюсь на вашу совесть». Если же Генрих продолжит настаивать на судебном разбирательстве, она отдается на волю Господа20.
Король смотрел прямо перед собой, Екатерина встала, сделала реверанс и, опираясь на руку своего сборщика податей Гриффина Ричардса, который служил ей с момента вступления в брак с принцем Артуром, покинула суд, не обращая внимания на настойчивые призывы вернуться. Люди, собравшиеся снаружи, встретили ее приветственными криками и аплодисментами. Легаты же объявили, что Екатерина не подчинилась требованиям суда, и продолжили без нее.
На протяжении многих дней заслушивались показания, велись горячие споры. Немало показаний касались того, вступил принц Артур в супружеские отношения с женой или нет. Семеро аристократов хвастливо заявили, что были способны к любовным подвигам в его возрасте. Большинство людей свидетельствовали в пользу Генриха, и только епископ Фишер подал голос в защиту Екатерины: «Брак короля и королевы не может расторгнуть никакая сила, человеческая или божественная»21. Генрих отмахнулся от этих слов как от мнения «всего лишь одного человека».
Кампеджо выслушивал все это, не озвучивая своего мнения. Наконец 23 июля он, следуя тайным указаниям папы, неожиданно передал дело в Рим. В зале воцарилась тишина, после чего король покинул его с лицом мрачнее грозовой тучи. Герцог Саффолк ударил кулаком по столу и закричал: «Клянусь святой мессой, в Англии не наступит веселья, пока среди нас есть кардиналы!» Уолси, потрясенный не меньше других и явно понимавший, что теперь ему конец, с горечью ответил: «Из всех людей в королевстве у вас есть меньше всего причин для обиды на кардиналов. Ведь если бы не я, простой кардинал, не сносить бы вам головы»22.
37«Превыше всех – мадемуазель Анна»
В конце июля 1529 года Генрих поехал с Анной Болейн в Гринвич, потом взял ее с собой в тур по стране. Они посетили аббатство Уолтем, Барнет, Титтенхэнгер, Виндзор, Рединг, Вудсток, Лэнгли, Бекингем и Графтон, причем Анна «держалась с большим достоинством, скорее как королева, чем как простая девушка»1. В сентябре в Графтон явились оба легата, чтобы Кампеджо перед возвращением в Рим официально попрощался с королем.
Нет сомнений в том, что Уолси к тому времени уже оказался в опале, а Анна, Норфолк и остальные члены партии Болейнов надеялись избавиться от него навсегда. О том, что произошло в Графтоне, рассказывают по-разному. Кавендиш, писавший много лет спустя, утверждает, что Кампеджо препроводили в удобные апартаменты, а Уолси не обеспечили жильем, и ему пришлось сидеть на своем муле, стоявшем во дворе. Наконец пришел Генри Норрис и предложил ему воспользоваться своей комнатой, чтобы кардинал мог сменить дорожный костюм, прежде чем явиться к королю. Другой слуга Уолси, Томас Олворд, занесший свой отчет на бумагу через пять дней после описываемых событий, не упоминает об этом, но утверждает, что из-за небольших размеров Графтона оба кардинала остановились в соседнем Истон-Нестоне2. И Кавендиш, и Олворд сходятся в том, что, когда Уолси, трепеща, вошел в набитый людьми приемный зал и встал на колени перед государем, старая привязанность Генриха к нему дала о себе знать: король с улыбкой поднял его и отвел в нишу окна, где они принялись разговаривать, к великому изумлению очевидцев.
Анна пришла в ярость. После того как Уолси ушел трапезничать, условившись о встрече с королем на следующее утро, она села обедать с Генрихом и разбранила его за дружелюбную беседу с тем, кто так сильно навредил ему самому и его королевству. Олво