мальчик. Король еще не решил, как назвать его, Эдуардом или Генрихом, но уже обратился к французскому послу с просьбой, чтобы тот держал наследника во время окунания в купель при крещении18. Были подготовлены письма с оповещением о рождении принца, для отправки в английские графства и к иностранным дворам.
Наконец 7 сентября в покое, увешанном гобеленами с изображениями истории святой Урсулы и одиннадцати тысяч дев, Анна Болейн родила – не долгожданного сына, а здоровую рыжеволосую девочку, очень похожую на отца19. «Господь совсем забыл его», – заметил по этому поводу Шапюи20, но король, хоть и разочарованный, не терял уверенности, что вскоре за ней последуют сыновья. Подготовленные письма разослали, заменив слово «принц» на «принцесса»21. В честь успешного разрешения королевы от бремени в соборе Святого Павла пропели «Te Deum»22. Турниры и развлечения, однако, были отменены.
Десятого сентября дочь короля, которой было всего лишь три дня, торжественно крестили в гринвичской церкви монастыря обсервантов. Саму церковь и ведшие в нее галереи завесили дорогим аррасом, а на высоком, окруженном перилами помосте установили серебряную крестильную чашу. Новорожденную принцессу – в мантии из подбитого горностаем алого бархата с длинным шлейфом – принесла в церковь с процессией, под алым пологом, который держали четверо графов, вдовствующая герцогиня Норфолк. Анна хотела, чтобы ее дочь несли на крестильной сорочке, как принцессу Марию, но Екатерина Арагонская отказалась уступить сорочку, сославшись на то, что это ее личная собственность, привезенная из Испании23. Архиепископ Кранмер был крестным отцом, вдовствующие герцогини Норфолк и Дорсет – крестными матерями. Джон Стоксли, епископ Лондонский, нарек девочку Елизаветой. Сразу после этого Кранмер конфирмовал ее; леди Эксетер, против своего желания, стала восприемницей24. После этого герольдмейстер ордена Подвязки провозгласил: «Господь в Его бесконечной благости да ниспошлет процветание и долгую жизнь великой и могущественной принцессе Англии Елизавете!» Зазвучали фанфары. В мерцающем свете пятисот факелов Елизавету отнесли обратно в спальню королевы, где та благословила дочь. Король при этом не присутствовал, но велел Норфолку и Саффолку поблагодарить лорда-мэра и его людей за помощь. Тем вечером в Сити жгли праздничные костры, даровое вино лилось рекой25.
В день, когда родилась принцесса Елизавета, герцог Саффолк, овдовевший всего десять недель назад, женился в Гринвиче на своей подопечной – четырнадцатилетней Кэтрин, наследнице лорда Уиллоуби. Эта прекрасная, живая, остроумная юная леди была помолвлена с его сыном Генри Брэндоном, графом Линкольна, но Саффолк расторг помолвку, чтобы самому жениться на девушке. Шапюи писал: «Герцог оказал добрую услугу дамам, которых обычно упрекают за то, что они вновь выходят замуж сразу после смерти супруга!»26
Матерью новой герцогини была Мария де Салинас, и Саффолку вновь пришлось решать, кому сохранять преданность. Однако женитьба спасла его от финансового краха, он значительно увеличил свои земельные владения и богатства, а также получил новое имение – Гримсторп в Линкольншире, являвшееся частью приданого юной супруги27.
Разница в возрасте супругов составляла тридцать пять лет. К тому же герцог начал толстеть и больше не был великолепным рыцарем, когда-то блиставшим на турнирных площадках. Несмотря на все это, брак оказался удачным. Кэтрин Уиллоуби – набросок ее портрета работы Гольбейна хранится в Британском музее – родила Саффолку двоих сыновей: Генри (1534), чьими крестными отцами стали король и Кромвель, и Чарльза (1537/1538). В 1541 году Гольбейн создал их миниатюрные портреты28. Говорили, что прежний жених Кэтрин, Линкольн, так сильно расстроился, что умер с горя. Анна Болейн, не любившая Саффолка, будто бы заявила: «Милорд Саффолк убил одного сына, чтобы зачать другого»29. Но Линкольн скончался лишь в марте 1534 года, здоровье его в какой-то момент стало ухудшаться: вероятно, поэтому Саффолк сам женился на Кэтрин.
Первого октября Марии, дочери короля, сообщили, что она больше не должна именовать себя принцессой и что король назначил ей новый штат придворных – 162 человека – во главе с ее любимой гувернанткой леди Солсбери; но этот двор поступит в ее распоряжение только в обмен на признание нового статуса. На следующий день Мария послала отцу письмо, в котором дерзко отказывалась отречься от титула и упрекала его в таких сильных выражениях, что даже Шапюи посчитал это чрезмерным30. Разъяренный Генрих решил не давать Марии двор, приказав ей покинуть Бьюли, где она жила, и отправиться в замок Хертфорд. Бьюли он собирался отдать в аренду лорду Рочфорду31. Мария послушалась, но ее здоровье было подорвано переживаниями, и она до конца своих дней страдала от головной и зубной боли, сердцебиений, депрессии и аменореи.
Двадцать пятого ноября герцог Ричмонд, недавно вернувшийся из Парижа, женился на дочери Норфолка, леди Мэри Говард, и тем самым прочно связал свою судьбу с партией Болейнов. Невеста была членом двора королевы и верной сторонницей церковной реформы, а Фицрой – близким другом ее брата Суррея. Брак этот стал победой для Анны Болейн и пощечиной для герцогини Норфолк, которая противилась ему. Однако он так никогда и не был консумирован32. Вероятно, у четырнадцатилетнего герцога уже проявлялись признаки туберкулеза, который в конце концов убил его, и король, памятуя о судьбе своего брата Артура – чью смерть, как считалось, ускорило раннее начало сексуальной жизни, – велел молодой паре подождать.
Тем не менее отношения между королевой и Норфолком не были теплыми. Герцог немало натерпелся от враждебности племянницы и ее невыносимой заносчивости. Несколько раз он ругался с ней. Однажды Анна использовала, «обращаясь к Норфолку, такие оскорбительные слова, какими не обзывают и собаку, так что ему пришлось покинуть комнату». Герцог так обиделся, что стал публично поносить племянницу: «Наименее обидным из того, что он говорил о ней, было „великая шлюха“»33. Втайне Норфолк полагал, что она погубит его род34.
В декабре, когда принцессе было всего три месяца, ее снабдили двором и отправили в Хэтфилд (Хертфордшир). Леди Маргарет Брайан, заботившаяся о принцессе Марии в пору ее младенчества, назначили гувернанткой Елизаветы. Леди Маргарет Дуглас, прежде тоже служившая Марии, стала первой придворной дамой Елизаветы, а Бланш Перри, которая оставалась при ней на протяжении тридцати семи лет, получила должность качальщицы колыбели. Управляющим двором стал сэр Джон Шелтон, дядя королевы. Родители наблюдали за воспитанием дочери издалека и редко навещали ее35, хотя леди Брайан регулярно сообщала Анне об успехах дочери36. Когда Елизавете было тринадцать месяцев, гувернантка обратилась к Кромвелю за разрешением отнять ее от груди. Дело передали в соответствующие инстанции, и сэр Уильям Поулет, ревизор двора, сообщил леди Брайан, что король и королева согласны37.
Четырнадцатого декабря двор леди Марии, как теперь называли бывшую принцессу, был распущен. Леди Солсбери отказалась передать украшения Марии королеве и была немедленно уволена. Марию отправили жить к сводной сестре, где отвели ей самую скромную комнату во всем доме. Ее новая гувернантка, леди Анна Шелтон, тетка королевы, всячески портила жизнь своей воспитаннице, и Мария опасалась, что Болейны попытаются отравить ее. Она сильно скучала по матери, однако король не позволял им встречаться, даже когда Мария тяжело заболела. Вместо этого он отправил к дочери своего личного врача и разрешил Екатерине прислать своего. Благодаря услужливости Шапюи Екатерине удавалось тайком передавать Марии проникнутые теплотой письма38. Отец же, опасаясь гнева ревнивой мачехи, отказывался видеться со старшей дочерью, когда посещал Елизавету39, во всем получившую превосходство над Марией.
Отныне лишь очень немногие осмеливались выступать в поддержку бывшей королевы и ее дочери. Маркиз Эксетер, симпатизировавший Екатерине, ненавидевший Кромвеля и порицавший новую религиозную политику короля, держал рот на замке, а его жена так деятельно и громогласно выступала в пользу Екатерины, что король предупредил их: «Лучше вам не спотыкаться и не отклоняться в сторону, иначе обоим не сносить головы»40. После этого леди Эксетер притихла. Шапюи считал враждебных Болейнам аристократов более сплоченными и многочисленными. Хотя Екатерина с Марией имели нескольких влиятельных сторонников, организованной придворной партии, которая поддерживала бы их, не существовало.
45«Образ Бога на земле»
Рождество 1533 года праздновали в Гринвиче, где «его милость король держал великолепный двор, так же весело и живо, как всегда»1. И не случайно: Анна снова была беременна2. Ее подарком королю на новый, 1534 год стал изысканный настольный фонтан из золота, усыпанный рубинами, бриллиантами и жемчугом, вода в котором «истекала из сосков трех обнаженных женщин, стоявших у подножия»3. Вероятно, он был спроектирован Гольбейном.
В январе леди Лайл, продолжавшая искать места для своих дочерей при дворе королевы, прислала Анне карманную собачку редкой породы, которую поручили передать сэру Фрэнсису Брайану. Он сказал ее светлости: «Королеве [собачка] так понравилась, что не прошло и часа, как она забрала ее у меня». Анна назвала песика Малыш Пуркой (или Пурква – фр. Pourquoi, «Почему») и «уделяла ему много внимания». Позже в том же году леди Лайл послала Анне с лордом Рочфордом коноплянку в клетке и восемнадцать зуйков, которых умертвили в Дувре. Птичек подавали к столу королевы по шесть штук зараз. Анне они «очень понравились», и она заверила леди Лайл, что коноплянка – «милая певчая пташка, которая непрестанно дарит ей радость своим прекрасным пением»4. Однако ни одной из дочерей дарительницы не предложили места при дворе.