Влияние Кромвеля возрастало. В 1534 году его назначили хранителем свитков и ректором Кембриджского университета, а в апреле ему наконец удалось оттеснить Гардинера, который никогда не простил этого своему сопернику, и занять должность главного королевского секретаря, которая при нем приобрела первостепенное политическое значение. Получив новые возможности, Кромвель использовал свою власть, чтобы расширять круг верных ему людей и запугивать несогласных угрозами обвинения в измене – открытыми, а чаще скрытыми. Благодаря своим многочисленным связям, а также оплачиваемым осведомителям и благодарным клиентам Кромвель имел доступ к большому количеству секретной информации, которую накапливал на будущее, а иногда использовал против тех, кого король или его главный секретарь хотели убрать с дороги.
Было важно отмести любые возражения против нового брака короля, и 23 марта 1534 года парламент признал наследницей престола Елизавету, лишив Марию всех прав. Парламентский акт предписывал каждому верноподданному короля по первому требованию принести присягу, согласившись с принятым постановлением. Большинство людей сделали это, но были и заметные исключения. Екатерина и Мария отказались давать присягу, и король не посмел применить к ним силу: император приходился племянником Екатерине, что являлось сильным сдерживающим фактором для Генриха.
Сэр Томас Мор и епископ Фишер тоже не стали приносить ее и за непослушание были отправлены в Тауэр. Во время допроса Мор заявил Кромвелю: «Я – верный подданный короля. Я не говорю ничего плохого, я не думаю ничего дурного, но желаю всем добра. И если этого недостаточно, чтобы оставить человека в живых, тогда, скажу по совести, я не желаю жить»5. Ему несколько раз предлагали все же принести присягу, на что Мор отвечал упорным молчанием. Своей безутешной дочери и другим членам семьи он напомнил, что в своих поступках сообразовывался прежде всего с Господом и лишь потом – с королем, «согласно напутствию, которое сделал мне его высочество, когда я впервые поступил на его почетную службу»6. Молчание Мора говорило о многом, и Генрих боялся, что оно послужит боевым кличем для противников короля. «Клянусь святой мессой, господин Мор, бороться с государями весьма опасно», – заметил Норфолк7. Мор не нуждался в предостережениях от старого друга, он сам прекрасно понимал, в какое тяжелое положение поставил себя.
Фишер был менее сдержан. Он и прежде категорически заявлял: «Король, наш владыка, не является верховным главой Церкви Англии». Теперь он отказался признавать законным брак Генриха. Его вызывающее поведение могло быть расценено только как измена.
Король же снова был уверен, что вскоре обретет сына и это событие станет настолько радостным, что очень немногие осмелятся даже в мыслях усомниться в законности прав ребенка. В честь очередной беременности королевы Генрих приказал отчеканить медаль с рельефным портретом Анны и надписью «A. R. THE MOOST HAPPI» – «Анна королева. Самая счастливая»8. Будущую мать окружили заботой: когда ее утреннему отдыху стал мешать шум, который производили бегавшие по садам в Гринвиче павлины и пеликан Генриха – подарки из «вновь открытой земли» (Америки), король велел сэру Генри Норрису забрать птиц в его дом, стоявший неподалеку, и заплатил за постройку трех деревянных вольеров9.
Апартаменты королевы в Элтеме «для грядущего рождения принца» превратили в детскую с главным покоем, столовой, комнатой для одевания и спальней, где находилась колыбель под железным пологом. Все стропила крыши окрасили желтой охрой10. Король велел своему ювелиру Корнелиусу Хейссу смастерить серебряную парадную колыбель – вероятно, по замыслу Гольбейна. Она имела колонны, украшенные тюдоровскими розами, драгоценными камнями, вставленными в бордюр по краям, и золотыми фигурами Адама и Евы, которые изготовил Хейсс и расписал Гольбейн. Постельное белье расшили золотом, а для приданого новорожденного закупили златотканую парчу11.
В апреле 1534 года – несомненно, предвкушая скорое появление нового рыцаря Подвязки – король заказал великолепный реестр ордена, который за черный бархатный переплет получил название «Liber Niger» («Черная книга»). В нем содержались статуты ордена, его история и описания церемониалов. Черная книга сохранилась до наших дней12. Это прекрасно иллюстрированная рукопись, где король изображен на троне, в окружении рыцарей, а потом – замыкающим шествие рыцарей Подвязки.
Двадцать второго июня Лукас Хоренбоут, работавший в числе прочих над «Черной книгой», стал подданным Генриха VIII и был пожизненно назначен художником короля. Ему отвели жилище на Чаринг-кросс, где он устроил студию, получив лицензию на наем четырех иностранных подмастерьев13. Одним из первых заказов, которые он выполнил в новой роли, стал миниатюрный портрет пятнадцатилетнего герцога Ричмонда14. Фицрой изображен в ночной сорочке с открытым воротом и расшитой шапочке для сна – еще одно свидетельство того, что юноша был неизлечимо болен. Миниатюра подтверждает слова венецианского посла о том, что внешне герцог очень походил на своего отца, хотя нос у него был больше, чем у Генриха. (В 1930-е годы считалось, что придворный времен Тюдоров в алом костюме, изображенный на анонимном ростовом портрете из Королевской коллекции, – это Ричмонд; однако его одежда относится к более поздней эпохе.)
Летом 1534 года Генрих хотел еще раз посетить Кале, но отложил визит до апреля, так как беременность не позволяла королеве сопровождать его. Вместо этого он отправился в поездку по стране, остановившись в Море, Ченисе, Уокинге и Элтеме, где посетил свою дочь Елизавету. 28 июля король прибыл в Гилдфорд, где Анна собиралась присоединиться к нему, но сделала ли она это, неизвестно. Генрих оставался там до 7 августа, затем поехал на север, в Мидлендс15.
Двадцать третьего сентября Шапюи, ехавший вместе с двором, сообщил из Вудстока, что у королевы не будет ребенка. Король начал сомневаться, была ли она вообще беременна16. Похоже, Генрих пытался сохранить лицо и скрыть разочарование: вряд ли Анна в течение восьми месяцев имитировала беременность – в июне у нее был «большой живот»17. Вероятно, в июле или начале августа она потеряла ребенка, которого вынашивала, или тот умер вскоре после рождения. Если у супруги короля случался выкидыш или рождался мертвый ребенок, об этом, как правило, не объявляли публично. Но похоже, в данном случае событие держали в еще более строгой тайне, чем такие же несчастья, происходившие с Екатериной Арагонской. О преждевременном рождении ребенка свидетельствует тот факт, что Анна официально не удалялась в свои покои для подготовки к родам.
По словам Шапюи, следствием трагедии стало то, что король «возобновил и усилил любовь, которую прежде питал к одной очень красивой фрейлине этого двора». Кто она, неизвестно, но почти наверняка речь идет о той же даме, с которой Генрих развлекался перед рождением Елизаветы в 1533 году, потому что она стремилась подружиться с леди Марией. Это явно была не Джейн Сеймур, так как Шапюи не считал ее красавицей18.
Досада и негодование из-за отсутствия законнорожденного сына вкупе с опасениями за здоровье незаконного усилили решимость короля оправдаться перед всем миром и сделали его еще более нетерпимым к своим противникам. В октябре 1534 года Генрих распустил орден обсервантов в Гринвиче19, члены которого неизменно выступали против аннулирования брака и главенства короля над Церковью. Монастырскую церковь превратили в мастерскую по изготовлению королевских доспехов.
В ноябре был принят Акт о верховенстве, утвердивший положение короля как верховного главы Церкви Англии: таким образом, она отделилась от Римско-католической. Отныне церковные дела и церковное учение находились в ведении государя, который считал себя наместником Бога на земле во всех смыслах, как в прежние времена царь Давид или царь Соломон, отвечавшие за мирское и духовное благополучие своих подданных. «Бог велел слушаться короля, а не епископа Рима»20.
Защитники реформ, такие как королева Анна, Кранмер и Кромвель, рукоплескали королю за то, что он выводит свой народ из тьмы на свет. Епископов, которые противились переменам, принуждал к подчинению Кромвель, чья власть в духовных делах уступала только королевской. Он так твердо поддерживал Реформацию, что Реджинальд Поул называл его посланцем Сатаны. Все, что хоть сколько-нибудь отдавало папством, подавлялось. Под подозрение сторонников жесткой линии попали даже орден Подвязки и его покровитель святой Георгий. Но они были дороги королю, а потому их не тронули.
Генрих VIII оставался верным католиком, порицавшим лютеран и ереси, но ему нужно было сохранять равновесие между радикальными евангелистами при дворе, которые желали еще более широких реформ, тайно заигрывая с протестантизмом, и консерваторами, которые отдали бы все, лишь бы повернуть время вспять. Король всегда интересовался богословием, но теперь посвящал больше времени, чем когда-либо, знакомству с религиозными трудами и делал пространные заметки на полях. Прочитанные книги он давал тем джентльменам Личных покоев, которые держались противоположных взглядов, и спрашивал их мнение, прежде чем окончательно составить свое.
По соображениям дипломатического характера, а также из-за давления со стороны иностранных правителей Генрих не всегда последовательно проводил в жизнь собственную религиозную политику. Он питал непоколебимую приверженность к доктрине пресуществления, верил в чистилище, считал необходимым безбрачие священнослужителей, настаивал на сохранении знакомого ему с детства латинского языка в ритуалах и церемониях. Он не был иконоборцем, его часовни и церкви были полны картин и изваяний21. Королевскую капеллу произведенные Генрихом изменения почти не затронули. При этом он выступал против соборования, личной исповеди и приданию рукоположения в священный сан традиционного мистического смысла. Он отправлял на костер лютеран – за ересь и папистов – за измену