29. Многие члены знатного рода Пойнтцев служили при дворе: дед Николаса, сэр Роберт Пойнтц, был вице-камергером королевы Екатерины, а его дядя, сэр Джон Пойнтц, – членом двора королевы Анны и другом Уайетта, который посвятил ему две из своих сатир, бичевавших бездумную жизнь при дворе. Сам Николас был реформатом, входил в круг Кромвеля и дружил с Ричардом Ричем.
Из Айрон-Актона Генрих отправился в Литл-Содбери и Бромхэм, где государя принимали два горячих сторонника реформ – сэр Джон Уолш и сэр Эдвард Бейнтон, вице-камергер королевы. Затем король совершил знаменательный визит в Вулфхолл30, поместье сэра Джона Сеймура, где провел три ночи31. Некоторые авторы относят начало любовной связи Генриха с Джейн Сеймур к этому моменту. Может быть, так и есть, но доказательств этого не существует.
В октябре о короле, королеве и их приближенных сообщали, что они веселы, здоровы и каждый день охотятся32. Тем не менее у Анны вновь появился повод для тревоги: в начале октября французский посол утверждал, что любовь короля к ней убывает с каждым днем, поскольку у него есть «новые увлечения»33.
Генрих уже утратил интерес к Мадж Шелтон (или ее сестре). За Мадж ухаживал овдовевший сэр Генри Норрис, с которым она обручилась в 1536 году. Король теперь имел виды на Джейн, сестру сэра Эдварда Сеймура и фрейлину королевы. Двадцатисемилетняя Джейн явно засиделась в девицах, но, похоже, отец не мог обеспечить ее хорошим приданым. Она не блистала особыми талантами, не была образованна или хороша собой. «Она – не великая красавица», – писал Шапюи. «Лицо у нее такое белое, что ее можно даже назвать бледной»34. Портреты Джейн Сеймур работы Гольбейна35 подтверждают слова французского посла о том, что она была невзрачной: широкое угловатое лицо с поджатыми губами, маленькие глаза и крупный нос. Полидор Вергилий называл Джейн «женщиной весьма очаровательной», и, вероятно, именно это ее качество привлекло короля, хотя по портретам сказать что-либо затруднительно. Кроме того, она представляла собой полную противоположность Анне Болейн, от которой Генрих начал заметно уставать. Джейн была тихой, серьезной, покорной и сдержанной: как раз эти качества король начал ценить в женщинах. Она умела читать и могла написать свое имя, но если и была так умна, как утверждали ее сторонники, то хорошо скрывала это. Король доверительно сообщил Шапюи, что у нее мягкий характер и она «склонна к миролюбию»36. Однако поведение Джейн в следующие месяцы показывает, что эта женщина отличалась твердостью характера, честолюбием и безжалостной решительностью.
В октябре двор четыре дня провел в знакомых окрестностях поместья Вайн, где лорд Сэндис, как обычно, оказывал своему государю теплый прием. К концу месяца король вернулся в Виндзор37, и вскоре после этого королева обнаружила, что снова беременна.
К осени 1535 года отношения Генриха с Анной заметно ухудшились, несмотря на показную теплоту. Анна больше не была привлекательной молодой женщиной, покорившей сердце короля: ее портрет из Нидд-холла, вероятно датируемый 1535–1536 годами, показывает, что она к тому времени сильно постарела. Шапюи вскоре стал называть ее «эта тощая старуха», а один придворный описывал королеву как «чрезвычайно некрасивую»38. Король «пресытился ею»39; она так и не научилась проявлять сдержанность и соблюдать внешние приличия, как подобало королеве, а также продолжала упрекать его за неверность. Анна осмеливалась спорить с королем на людях, смеялась над его нарядами, его стихами, даже демонстрировала скуку в его обществе40. Она по-прежнему не пользовалась популярностью и нажила много врагов; само ее существование являлось препятствием для сближения короля с императором. Анна приобрела такое влияние в общественных делах, что поговаривали, будто у нее больше власти, чем у Генриха или Кромвеля. «Король не смеет ей перечить, – писал Шапюи. – Леди хорошо знает, как управлять им»41. Генрих, вероятно, немного трепетал перед грозной супругой, не стеснявшейся выражать свое мнение в резкой форме и обладавшей вспыльчивым нравом, и, конечно, имел много причин для недовольства ею. Тем не менее Анна была королевой, и сохранялась надежда, что вскоре он станет проявлять к ней уважение как к матери своего сына. Однако к декабрю 1535 года супруги почти перестали разговаривать друг с другом. В феврале 1536-го Шапюи утверждал, что Генрих в течение трех месяцев мало общался с Анной42.
Партия Болейнов сохраняла свое могущество при дворе и в Тайном совете. В нее входили Уилтшир, Рочфорд, архиепископ Кранмер и лорд-канцлер Одли. Кромвель, по крайней мере внешне, оставался сторонником королевы, хотя в июне 1535 года они поссорились и он сказал Шапюи, что Анна грозила отправить его на плаху43. Другой союзник Анны, Гардинер, находился во Франции. Норфолка она давно оттолкнула от себя, и он был скорее врагом, чем другом. Однако мало кто выступал против нее в открытую. Из англичан, поддерживавших Екатерину, при дворе оставались только Эксетер, Брайан и Кэрью, но они ничего не предпринимали. В декабре 1535 года Генрих ясно дал понять, куда дует ветер, с расчетливой любезностью приняв Шапюи в Гринвиче: приобняв посла рукой за шею, он некоторое время ходил с ним «в присутствии всех придворных»44. Король уже знал, что еще одно препятствие к альянсу с императором вскоре будет устранено: стало известно, что вдовствующая принцесса Уэльская находится при смерти.
Екатерина Арагонская уже некоторое время страдала от недуга, который, как выяснилось позже, был раком сердца в последней стадии. Она давно уже не покидала одной-единственной комнаты в замке Кимболтон, располагавшемся среди болот, в области Фенс. При ней были только врач, духовник, аптекарь и три женщины, которые готовили для своей госпожи пищу и пробовали ее на глазах у Екатерины, так как она опасалась отравления. Мария де Салинас, леди Уиллоуби, находилась рядом с Екатериной во время ее болезни и в момент кончины, последовавшей 7 января 1536 года. Среди нескольких вещей, отправленных Генриху, было и последнее письмо его бывшей жены, в котором она уверяла: «[Мои] глаза желают видеть вас превыше всего». Под ним стояла дерзкая подпись: «Екатерина, королева».
Хотя король плакал, читая его45, он испытал большое облегчение: ему больше не угрожала война с императором, который до последнего держал сторону Екатерины. Генрих и Анна теперь появлялись при дворе в атласных нарядах желтого цвета – обозначавшего траур по королям, по тогдашнему испанскому обычаю, – а также, согласно одному имперскому источнику, в лиловых. При этом в целом обстановка была скорее праздничной, чем скорбной: король под звуки труб внес в церковь свою дочь Елизавету для участия в торжественной мессе, а потом гордо показывал ее придворным на банкете, за которым последовали танцы и турнирные поединки46.
Сорокачетырехлетний Генрих иногда участвовал в турнирах, однако перестал делать это после 24 января 1536 года, когда во время состязаний в Гринвиче он, облаченный в полный доспех, был сбит с лошади соперником. Король упал на землю, а сверху на него повалился конь, тоже в защитном снаряжении. Король пролежал без сознания два часа. «Он так тяжело упал – чудо, что не разбился насмерть: таково было общее мнение», – писал Шапюи47. В какой-то момент даже возникли опасения, что Генрих умер, и герцог Норфолк поспешил к королеве с этой новостью. Однако король пришел в себя и «не получил никаких ранений»48. Хотя поединки остались в прошлом, он, как и прежде, с удовольствием скакал верхом и много гулял.
Некоторые современные авторы высказывают предположение, что это происшествие привело к повреждению мозга, которое влияло на мыслительные способности и поведение короля в последний период его жизни. Однако нет никаких сообщений о внезапной перемене в характере Генриха, которые подтверждали бы эту теорию. Если бы такие изменения произошли, современники не преминули бы отметить это. Но все же падение могло обострить боль от язвы на ноге или остеомиелита либо спровоцировать разрыв варикозной вены, позднее приведший к тромбозу. Генриха уже беспокоила одна нога, и это могло вызвать болезненные проявления на другой.
К 29 января, когда Екатерину Арагонскую похоронили в соборе Петерборо, Генрих еще не оправился от болезни. Главной плакальщицей была Франсес Брэндон, маркиза Дорсет, которой помогали леди Уиллоуби и ее дочь, юная герцогиня Саффолк. Король облачился в черное и посетил заупокойную мессу в Гринвиче.
Тогда же у Анны начались преждевременные роды. Как сообщил утром того дня один из слуг Эксетера в разговоре с Шапюи, расстроенный сверх меры король сказал одному из своих джентльменов, что его околдовали и заставили вступить в этот брак, «а потому он считает его недействительным. Это очевидно, так как Господь не допускает появления у них отпрыска мужского пола, и король полагает, что может взять себе другую жену»50. После случившегося у королевы выкидыша Шапюи узнал, что зародыш «имел вид пятнадцатинедельного мальчика», и выразил общее мнение: все считают, что у Анны есть «изъяны в телосложении» и это не дает ей вынашивать здоровых детей51. Некоторые даже полагали, будто она вообще не была беременна52.
Потеря сына стала жестоким разочарованием и для Генриха, и для Анны, которая относила это несчастье на счет потрясения из-за принесенного Норфолком известия о смерти короля и своих переживаний по поводу измен Генриха53. Придя к ней, король с горечью сказал: «Я вижу, что Господь не даст мне мальчиков. Когда вы оправитесь, я поговорю с вами»54.
47«Раскаты грома вокруг трона»
В начале февраля 1536 года король покинул Гринвич и отправился в Йорк-плейс – праздновать Масленицу и присутствовать на последней сессии Парламента Реформации, которая продолжалась с 4 февраля по 14 апреля. Королева и Джейн Сеймур оставались в Гринвиче, Анна же к 24 февраля перебралась в Йорк-плейс, где они с Генрихом отмечали День святого Матфея. Шапюи утверждает, что король был в достаточной мере тронут, увидев, как опечалена Анна из-за его увлечения Джейн, и по случаю этого торжества покинул последнюю ради нее1. Тем не менее Генрих часто посещал Гринвич и ухаживал за Д