Отмечаются факты усиления контрреволюционной агитации со стороны духовенства. Протоиерей ГЕОРГИЕВСКИЙ заявил: “Идет борьба за власть. Нашему брату духовенству совсем житья не стало. Арестовывают всех подчистую. Вот тебе и свобода. Видно, есть что-то в верхах, если сажают”».
Михаила Литвина, нового начальника ленинградского управления НКВД, нарком Ежов отличал, хотел сделать своим первым замом. Когда время самого Ежова закончилось, Литвин тоже был обречен. Понимая это, не стал ждать ареста и застрелился.
На процессе Генрих Ягода только раз возразил обвинителю Вышинскому:
– Прокурор безапелляционно считает доказанным, что я был шпионом. Это неверно. Я – не шпион и не был им.
Бывший хозяин Лубянки логично отметил, что если бы он был шпионом на самом деле, то «десятки стран могли бы закрыть свои разведки – им незачем было бы держать в Союзе такую сеть шпионов, которая сейчас переловлена».
Гордый оказанным ему доверием, прокурор Вышинский обвинял бывших членов политбюро, друзей Ленина, отцов революции и советского государства, тех, на кого долгие годы смотрел снизу вверх. Ягоду Андрей Януарьевич смертельно боялся, поэтому с особым удовольствием сводил счеты с некогда всесильным наркомом внутренних дел.
Никаких доказательств у обвинения не было. Все зависело от признания обвиняемых. Конечно, они были сломлены, думали только об одном – как выжить. И тем не менее, если бы они на суде, в присутствии иностранцев стали отказываться от своей вины, процесс бы рухнул.
Рискованное дело. Но недаром Вышинский добивался прежде всего признания обвиняемых. Он писал и переписывал обвинительное заключение и в соответствии с ним требовал от следователей выбивать нужные показания из арестованных. Он сам вел допросы и прекрасно знал, что никакой вины за подсудимыми нет. Но это его совершенно не волновало.
Вышинский попросил передать ему дачу бывшего секретаря ЦК Леонида Серебрякова, арестованного по подписанному им же ордеру. Причем до ареста Андрей Януарьевич часто с удовольствием гостил у Серебрякова и нахваливал его дачу.
Американский дипломат Джозеф Дэвис и И.В. Сталин в Кремле. [20 мая 1943]. [РГАСПИ]
Американский посол Джозеф Дэвис поверил в истинность процессов, на которых недавние руководители советского государства признавались во всех смертных грехах. Он написал книгу «Миссия в Москве», по ней сняли просоветский фильм, который очень понравился Сталину
Имущество осужденных подлежит конфискации в пользу государства. Но государство решило, что ради такого заслуженного человека, как Вышинский, можно сделать исключение. Хозяйственное управление союзной прокуратуры провело ремонт (за казенный счет), и Вышинский поселился на даче человека, которого отправил на тот свет.
Андрей Вышинский добился невозможного: заставил весь мир, за малым исключением, поверить в то, что подсудимые действительно виновны. Иностранные юристы и журналисты, приезжавшие в Москву, считали, что процессы были вполне законны и советское государство вправе карать своих врагов. Обвиняемые охотно признавали вину, отнимая хлеб у прокурора. Иностранцы принимали их признания всерьез.
Сталину и Вышинскому невероятно повезло с тогдашним американским послом. Джозеф Дэвис, видный деятель демократической партии, ничего не понимал в советской жизни и поверил в истинность московских процессов, на которых недавние руководители советского государства «признавались» во всех смертных грехах. Он не сомневался в виновности обвиняемых и слал соответствующие послания в Вашингтон президенту США Франклину Рузвельту. Дэвис написал книгу «Миссия в Москве», по ней сняли просоветский фильм, который очень понравился Сталину.
Во время Второй мировой войны бывший американский посол Дэвис вновь приехал в Москву. Его принимали как дорогого гостя.
«На встрече с Вышинским, – вспоминала переводчик Татьяна Алексеевна Кудрявцева, которая в годы войны работала в наркомате иностранных дел, – Дэвис чрезвычайно высоко отзывался о выступлениях Вышинского на московских процессах, на которых он присутствовал… После беседы, когда я пошла провожать Дэвиса к лифту, Вышинский сказал мне: “Вернитесь”. Я решила, что он хочет дать мне указания, как составить отчет. Такой был порядок – при сложных переговорах переводчику всегда говорили, что надо отразить в отчете, а о чем умолчать.
Когда же я вернулась в кабинет, он сказал: “Садитесь” и заходил по комнате. Вышинский заговорил и целый час рассказывал, как ночами не спал, взвешивая, правильный ли выносит приговор – “ведь это были близкие мне люди, товарищи, друзья”… Ему важно было выговориться. Беседа с Дэвисом, очевидно, всколыхнула воспоминания, а я была ничтожной мошкой, перед которой можно было распахнуть душу. Через какое-то время он умолк, сказал: “Можете идти”».
Почему Генрих Ягода все признавал?
В 1956 году, когда по приказу председателя КГБ СССР генерала Серова провели служебную проверку материалов всего этого дела, один из бывших сотрудников НКВД рассказал:
– Когда начался процесс, учитывая, что у меня с Ягодой наладились неплохие взаимоотношения, по указанию руководства наркомата я присутствовал на всем судебном процессе и в перерывах играл с Ягодой в шахматы… Во время перерывов он часто спрашивал у меня, расстреляют его или нет.
Перед процессом Ягоде было дано свидание с его женой. По указанию руководства наркомата я неоднократно заявлял Ягоде о том, что его жена находится на свободе, хотя в действительности она была арестована. Перед свиданием жену Ягоды переодевали и приводили в такое состояние, чтобы создать впечатление, что она на свидание пришла не из тюрьмы, а будто бы она находится на свободе. Пригласили парикмахера, который приводил ее в порядок, надевали на нее соответствующие наряды и вернули ей на это время изъятые у нее ручные часы.
И все равно протокол судебных заседаний перед публикацией основательно отредактировали. Скажем, на суде вопрос о вине Ягоды в организации мнимого убийства Куйбышева вообще не поднимался. А в стенограмму записали!..
И верно – в стенограмме процесса Вышинский задает вопрос:
– В организации убийства Куйбышева признаете себя виновным?
Подсудимый Ягода отвечает:
– Признаю…
Обвинительную речь Вышинский закончил так:
– Коварного врага щадить нельзя. Весь народ поднялся на ноги при первом сообщении об этом кошмарном злодействе. Весь народ трепещет и негодует. И я как представитель государственного обвинения присоединяю свой возмущенный, негодующий голос государственного обвинителя к этому гулу миллионов!.. Взбесившихся собак я требую расстрелять – всех до одного!
В последнем слове Ягода попросил о снисхождении:
– Граждане судьи! Я был руководителем величайших строек. Я смею просить пойти работать туда хотя бы в качестве исполняющего самые тяжелые работы…
Александр Солженицын полагал, что Генрих Григорьевич твердо рассчитывал на снисхождение вождя:
«Как если бы Сталин сидел тут, в зале, Ягода уверенно настойчиво попросил пощады прямо у него: “Я обращаюсь к Вам! Я для Вас построил два великих канала!..” И рассказывает бытчик там, что в эту минуту за окошком второго этажа зала, как бы за кисеею, в сумерках, зажглась спичка и, пока прикуривали, увиделась тень трубки. – Кто был в Бахчисарае и помнит эту восточную затею? – в зале заседаний государственного совета на уровне второго этажа идут окна, забранные листами жести с мелкими дырочками, а за окнами – неосвещенная галерея. Из зала никогда нельзя догадаться: есть ли там кто или нет. Хан незрим, и совет всегда заседает как бы в его присутствии. При отъявленно восточном характере Сталина я очень верю, что он наблюдал за комедиями в Октябрьском зале. Я допустить не могу, чтоб он отказал себе в этом зрелище, в этом наслаждении».
Но слова и мольбы обвиняемых не имели никакого значения. Мера наказания каждому была определена Сталиным еще до начала процесса.
13 марта 1938 года Военная коллегия Верховного суда признала Ягоду виновным по статьям 58-1а (измена Родине), 58-2 (вооруженное восстание с намерением насильственно отторгнуть от Советского Союза любую часть его территории или с целью захватить власть), 58-7 (подрыв государственной промышленности, транспорта, торговли, денежного обращения или кредитной системы, совершенный в контрреволюционных целях), 58-8 (террористические акты, направленные против представителей советской власти), 58-9 (причинение ущерба системе транспорта, водоснабжения, связи и иных сооружений или государственного и общественного имущества в контрреволюционных целях), 58–11 (всякого рода организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению контрреволюционных преступлений) Уголовного кодекса РСФСР и приговорила к высшей мере наказания.
Ему, как и всем, разрешили написать просьбу о помиловании:
«В Президиум Верховного Совета от приговоренного к в. м. Г.Г. Ягоды
ПРОШЕНИЕ О ПОМИЛОВАНИИ
Вина моя перед родиной велика. Не искупив ее в какой-либо мере, тяжело умереть. Перед всем народом и партией стою на коленях и прошу помиловать меня, сохранив мне жизнь.
Г. Ягода
13.03.1938 г.».
Президиум Верховного Совета СССР незамедлительно отклонил прошение. В ночь на 15 марта его расстреляли.
Начальник управления НКВД Ленинградской области Литвин рассказывал сослуживцам, что Ягоду отправили на тот свет последним, заставив наблюдать за тем, как приводится в исполнение приговор в отношении других осужденных.
Начальник 12-го отделения 1-го спецотдела (оперативный учет, регистрация и статистика) НКВД СССР лейтенант госбезопасности Шевелев, как положено, подписал стандартную справку:
«Приговор о расстреле Ягоды Генриха Григорьевича приведен в исполнение в Москве 15.03.1938 г.».
Академик Владимир Иванович Вернадский записал в дневнике:
«19 марта, утро. Огромное впечатление от процесса несомненно. Вместо Ягоды – Ежов. Создается фольклор: где-то (называют точно!) при обсуждении одна простая работница выступила и сказала: “Я вижу, что можно верить одному Сталину; кому же еще – все вредители”».